— Там, — указал юноша на берег. — Лодку чинит.

От кибиток и от святого места — «кладбища Сеид Мерген», представлявшего собой небольшой двор, огороженный густыми кустами гребенщика, с боязливым любопытством приблизились в драных шубах и старых тельпеках туркмены. Позвали самого Кеймира. Он пришёл с берега — высокорослый, в хивинской шубе и тельпеке. Поздоровавшись с Якши-Мамедом и другими атрекцами, хмуро сказал:

— А я думал, Веллек опять в звёзды стреляет.

— В какие звёзды? — полюбопытствовал гость.

— Вон в те, — показал на небо Кеймир и пояснил: — Ничего не могу с мальцом сделать! Говорю ему: каждая звезда величиной больше нашего острова, а он смеётся и обманщиком меня считает. Я, говорит, уже штук сорок твоих звёзд подстрелил. Попросил я тогда: «А ну-ка покажи, как ты их убиваешь?» Раз десять он в небо стрельнул, а на одиннадцатый — одна звезда в море упала. «Вот, говорит, а ты не верил. Конечно, трудно в них попадать, всё-таки маленькие, но погоди — ни одной на небе не оставлю». Приезжие разразились хохотом. Вдоволь насмеявшись, Якши-Мамед назидательно сказал:

— Кеймир-хан, я вижу, сын у тебя настырный, но стоило бы его к ишану отвезти. Пусть ума-разума наберётся. Да ты и сам бы мог давно объяснить, для чего аллахом созданы звёзды. По этим звёздам умные люди гороскоп составляют, судьбу человеческую предсказывают.

Кеймир пригласил гостей в кибитку, разжёг очаг. Скоро в юрте стало тепло. Жена хозяина, красавица-персиянка Лейла, принесла полные горячие чайники. К чаю поспешили постоянные жители острова — беглецы с Челекена и богомольцы. Расселись в кибитке, у входа и на дворе. «Сколько же их? — с недоумением подумал Якши-Мамед. — И откуда они?» Кеймиру осторожно сказал:

— Вижу, Кеймир-джан, у тебя своя армия появилась. Стоило тебе стать ханом — и люди все к тебе. Откуда они?

Кеймир не ответил, заговорил о другом, сделал вид, что не слышал вопроса. Гость ещё больше заинтересовался: «В самом деле, откуда столько народу? Чем они питаются? Не баранами же Кията! А может быть, за счёт его овец и живут? На острове около тысячи баранов пасётся!»

— Кеймир-хан, я спросил об этих людях, а ты мне не ответил…

— Якши-хан, разве сам не видишь, откуда они? Если б как следует пригляделся, то узнал бы. Вот Курбан, вот Меле, вот Аллаберды — все они челекенские. Все бежали от твоего отца. Кормит плохо, одежду совсем не даёт, а работать заставляет, как ишаков. Рано утром, ещё затемно, люди на колодцы отправляются, а приходят домой глубокой ночью. Весь день черпают нефть и всегда виноваты: только и слышат «мало, мало, мало!» А в последнее время отец твой совсем грубым стал. Бьёт батраков, в ямы сырые связанными бросает. Знаешь, почему оказался здесь вот этот? — Кеймир указал на юношу в отрепьях. — Его отец упал в нефтяной колодец, кое-как вытащили, отмыть хотели, к Кияту за мылом побежали… Не дал хан, сказал только: «Эти твари по земле не научились ходить, в колодцы падают, а я о них должен заботиться!» Вот какой твой отец… Прости меня, Якши-хан, за правдивые слова. Народ бежит от него. И если он и дальше таким будет, то, боюсь, все батраки Челекена здесь, у меня, окажутся.

— Сколько их на острове? — после тяжкого молчания спросил Якши-Мамед,

— Много, Якши-хан… Человек сто будет, не меньше.

— Чем же кормятся они у тебя?

— Тем же, чем и я сам. Рыбы вокруг острова много, парусник мой в исправности. Кроме рыбы, тюленей бьём, жир в Табаристан каджарам возим, шкуры на тулуны идут. Пока лодка есть — жить можно. А вообще-то бывают дни — и голодными люди сидят.

— А овцы? — вкрадчиво спросил хан.

— Об этом спроси чабанов, Якши-хан. Если скажут: «Кеймир берёт»— поступай со мной, как хочешь.

— Да, Кеймир-хан, невесёлые дела, — подытожил Якши-Мамед. — Отец мой, действительно, из ума начинает выживать. Люди бегут — это последнее дело для хозяина…

В полдень атрекцы попрощались с Кеймиром, сели в киржим и отправились на Челекен. День выдался погожий: волны почти улеглись, небо голубое, кое-где проглядывали белые, как снег, облака, горизонт просматривался во все четыре стороны. Час пути — и завиднелся остров Челекен — грузное серое чудовище, залёгшее в синем море. В то время как Султан-Баба управлял парусом, а другие безмятежно спали, укрывшись чекменями, Якши-Мамед сидел полусогнувшись у борта и сосредоточенно смотрел на приближающийся остров. «Люди бегут, — думал он тоскливо. — Бегут и будут бежать, потому что не в одном Кият-хане дело. Отец изо всех сил изворачивается, чтобы угодить русским, и притесняет своих же туркмен. Раньше пленные персы работали на нефтяных колодцах. Держали их на цепях. Теперь свои заменяют пленных. Русский царь дружит с шахом, и Кият, чтобы не прогневать царя Николая, боится держать у себя пленных. Чуть привезут захваченных каджаров — он их в Хиву продаёт или отправляет назад в Персию. А то, что своих в три погибели гнёт, за это русский царь не побранит…» Якши-Мамед думал о том, что колодцы, которые отдал ему отец, мало пользы приносят, только бельмом для других в глазу торчат. Нефть Якши из них берёт только летом, в хорошую погоду: приплывают к острову киржимы из Гасан-Кули, батраки наполняют чёрной жижей тулуны и везут к астрабадским берегам. В другое время из них черпает сам Кият или никто не пользуется: заметает их ветер песком. И когда приезжает снова Якши-Мамед, заставляет людей откапывать занесённые колодцы…

Челекен был уже отчётливо виден. Киржим шёл вдоль обрывистого жёлтого берега, от которого тянулась поперёк острова возвышенность Чохрак, и по обеим её сторонам виднелись колодцы, и работали батраки. На верблюдах, на арбах везли они тулуны к берегу, сваливали на песок, закрывали грязными промасленными войлоками и присыпали сверху песком, чтобы нефть случайно не загорелась. Весной приплывут парусники купца Мир-Багирова и увезут эту нефть к персидским берегам. На участке, где находились колодцы Якши-Мамеда, не было ни души. Якши-Мамед огорчился: «Видно, плохо идут торги, если даже отец из моих колодцев нефть не берёт». Проплыв мимо аула Булат-хана и Мирриш-бая, киржим обогнул остров и зашёл в Карагельский залив. На синей глади моря у возвышенного берега стояло с полсотни киржимов, а на пригорке — войлочные кибитки. Правее виднелись мечеть ишана Мамед-Тагана-кази и кладбище.

Увидев причаливающий к берегу киржим, жители спустились вниз: сначала кучка детей, затем женщины и несколько мужчин в чёрных тельпеках и длинных чекменях. Детвора, узнав, что приплыл Якши-Мамед, кинулась сообщить добрую весть хану и получить «бушлук» — подарок. Пока мореходы закрепляли киржим и опускали парус, из своей белой восьмикрылой кибитки вышел Кият. Щурясь, он поднёс руку ко лбу и так стоял, высокий, сутулый с белой бородой и тяжёлой тростью. Когда приезжие не спеша поднялись к ханскому подворью, патриарх приставил трость к те-риму юрты и степенно обнял и похлопал по плечам сына. Другим показал на соседнюю юрту, чтобы шли отдыхать и насытиться с дороги.