Дом был приобретен в 1887 году отцом художника, Андреем Ивановичем. Дворянство Сомовых шестисотлетнее, происходит от выехавшего в 1389 году из Золотой орды к Великому князю Дмитрию Иоанновичу Мурзы-Ослана, принявшего святое крещение под именем Прокопий. Один из внуков его, Андрей, по прозвищу «Сом» — отсюда Сомовы. В семье сохранялось предание о расточительных забавах предка, Ивана Иоасафовича, московского барина XVIII века, устроившего в своей усадьбе необыкновенные сады с павильонами и храмом Амура, который сам расписывал. В конце жизни он разорился и был взят под опеку. Дети его получили изрядное образование. Осип Иванович — академик, выдающийся математик. Андрей тоже окончил университет по физико-математическому отделению, но потом увлекся историей искусств. Двадцать три года он был хранителем картинной галереи Императорского Эрмитажа, описание которой издал в 1859 году.

Женат был Андрей Иванович на Надежде Константиновне Лобановой. Костя родился 18 (30) ноября 1869 года — в сравнении с друзьями, не так уж поздно: отцу было всего 39 лет.

Многое читатели о Сомове уже знают. Добавим, что в 1897 году, когда его приятели по гимназии Мая окончили университет, Константин Андреевич покинул, не доучившись, Академию художеств (учился в мастерской соседа по Коломне — И. Е. Репина). Повод, по которому Костя Сомов бросил Академию, вносит дополнительный мягкий штрих в обрисовку его в целом весьма симпатичного характера. Случилась очередная мелкая потасовка студентов. По какому-то ничтожному поводу они стали бастовать, как тогда было принято среди либеральной молодежи. Президент Академии, желая обуздать шалунов, велел всем желающим продолжать занятия записываться в особом журнале, а не записавшихся считать отчисленными. Сомов, всегда чуждавшийся политики и по природе чуждый всякому общественному движению, даже не знал толком, из-за чего сыр-бор, но поскольку все студенты поначалу отказывались записываться, и он не записался, из чувства солидарности. Между тем, как водится, погорланив, все потихоньку записались, а Сомов тут уж из упрямства не стал изменять принципам. Так и вылетел из Академии и тотчас отправился в Париж.

В следующем году Дягилев организовал выставку русских и финляндских художников, на которой наибольший скандал вызвали произведения Врубеля и Сомова. Поминавшийся нами художник Щербов карикатурку сочинил, в которой Сомова обозвал «Содомовым» (по-видимому, совершенно бессознательно попав в точку).

Что ж за картины он писал? Вот акварель Сомова 1909 года «Спящая молодая женщина», вполне для него типичная. Большую часть листа занимает диван с гнутой спинкой, подлокотниками и ножками в стиле Людовика Шестнадцатого (а пожалуй, не настоящее рококо, а модная подделка). Обит диван шелковистой тканью в полоску: розовое, белое и голубое. За диваном ширмы с нарисованными яркими цветными букетами. Слева из-за ширм виден оконный переплет, за стеклами — зелень кустов и облачное небо. Двойные шторы: темно-синие и серые — сдвинуты. Стена гладкая, затянута коричневым репсом. Сбоку ширм виден уголок шкафчика красного дерева, форм, близких к бидермейеру, в шкафчике толстенькие корешки книг, на нем пестрая фарфоровая статуэтка — мейсенская, должно быть, работа прошлого века, персонаж комедии дель арте. Пол в комнате в шашечку, красную и белую (цитата из Вермеера), закрыт большим цветастым ковром. Справа столик карельской березы с точеными ножками, примерно александровского времени, на нем в простом стеклянном сосуде разлапистый букет сирени. На диване лежит, подоткнув под голову подушку, дама. Высокая прическа, с волосами, зачесанными наверх, с легкими буклями, перевитыми голубой лентой, как у Марии Антуанетты. Платье на фижмах, изумительно написанное, тончайшими валерами, черный дымящийся атлас с гофрированными белыми, с синими тенями в складках, лентами. Легкая косынка скрывает розовато-жемчужные прелести.

Что здесь сюжет? Какова тема? Отнюдь не мечта, тоска по невозвратимому прошлому (что любили видеть в полотнах мирискусников). Дама, может, и современница Сомова, прикорнувшая в маскарадном платье. Да и нет никакой дамы: так, сон, видение, в связи с интерьером ушедшего быта. Сюжет и поэма: платье, диван, ширмы, туфелька прелестницы, выглядывающая из-под вороха ткани; ручки дамы, сложенные, как у сиенских мадонн, выисканностью линий подобные иероглифу. То, что невыразимо словом, но ясно созерцателю: краски, линии, мазки, блики, столб света в щели между шторами, за букетом сирени.

Ювелирные картинки Сомова в принципе можно было б с тем же успехом разглядывать вверх ногами. Всем заметная и постоянно отмечаемая ироничность художника, безысходность томления духа выражаются не столько в ностальгическом каталогизировании примет ушедшего времени, сколько в многотрудной тщательности изготовления вещиц, по существу никчемных, кажется, даже назначенных к забвению. Мы, скорее, задумались бы не о гротеске и иронии, а о простодушном лиризме Сомова, очевидной невозможности не задохнуться от подступившего к горлу комка, видя тающий в светлом небе уголек последней погасшей ракеты; ветку с почками, дрожащую на сыром ветру; сугроб, намокший мартовской влагой…

Раннее детство Сомова прошло на Васильевском, в «доме академиков» на набережной, у дяди, Осипа Ивановича. Потом перебрались на 1-ю линию, ближе к Среднему проспекту. Дом на Екатерингофском был куплен, когда Косте стукнуло уже восемнадцать лет. Для сына-живописца Андрей Иванович предусмотрел специальную мастерскую на четвертом этаже, окнами во двор. Но из-за больших окон, выходящих на север, в ателье было слишком холодно, и Константин предпочел заниматься живописью в кабинете, сохранив на всю жизнь любовь к полотнам небольшого формата. Аккуратность и скрупулезность были ему присущи, чистота на столе царила необыкновенная. Работал он медленно, бесконечно поправлял и переделывал.

Каков был образ его жизни? Каждое лето обязательно выезжали всей семьей на дачу. Лет тридцать снимали дачу в Сергиево — местечке близ Стрельны, на берегу Финского залива, рядом с Троице-Сергиевой пустынью. В 9 лет впервые оказался за границей: отец свозил его в Париж, показать всемирную выставку. На следующее лето ездили в Ревель, жили в Кадриорге…

Как все пересекается и повторяется! Кузмин на всю жизнь запомнил, как гулял летом 1890 года в окрестностях Кадриорга (Таллин-Ревель — первый заграничный город, в котором он побывал). Там, если двигаться по направлению к Пирите, берег залива повышается, образуя нечто вроде скалы, и не без труда выбравшись по сыплющимся камням на верхнее плато, восемнадцатилетний мальчик был остановлен цыганкой, погадавшей ему по руке. Нагадала она долгую жизнь и много-много любви. Так оно и вышло…

За два года до того, как Дима Философов возил в свое Богдановское кузена Сережу, в 1888 году ездил он туда с другом Костей. В 1890 году — большое путешествие с мамой по Европе; первое знакомство Сомова с Италией. В следующем году пришлось отбывать воинскую повинность в лагерях под Красным селом. С 1895 года вместо Сергиева стали снимать дачу в Мартышкине — тоже рядом с заливом, ближе к Ораниенбауму. Зима 1897 — весна 1898 годов — учение в Париже, потом путешествие по Швейцарии и Германии. В 1906 году умерла мама, ровно через три года за ней последовал отец.