Я опять отказался, подумав о двух сбоку – об охранниках-гайдамаках, которые позволяют свободно проносить лошадям ширево для Шира. То же самое творится и на таможне, через которую героин свободно проникает в страну. Все в этой стране шито-стянуто нитями коррупции.

За дни, проведенные возле братвы, я не только тискал роман, но еще и слушал. На воровском языке «тискай» – лицо, занимающееся подслушиванием разговоров. И я узнал, что Ширхан являлся лидером крупнейшей в Кашеваре ОПГ. Через него проходили громадные потоки героина из Афганистана в Россию и дальше на Запад.

Помимо транзита ширева, он владел шахтами, в которых добывался каменный уголь. Эти шахты по принципу ступенчатых штолен рыли бедняки в высокогорье, чтобы в зимний период согреть свои лачуги. По сути, это были катакомбы похлеще «Белого лебедя» и «Черного дельфина», и в них трудились его соплеменники за ту же шмочку и бадью. Ширхан наложил на весь семейный промысел свою рейдерскую руку. То, что тысячелетиями копилось и формировалось в толщах земных, вдруг стало принадлежать одному человеку. С тех пор его называли «угольный олигарх», но знающие говорили «угольковый».

В тюрьме Шершень оказался по делу, инициированному Интерполом. Как я понял, большие белые люди, вывозившие из Кашевара героин самолетами, видели в Ширхане неприятного конкурента. Через обширную агентурную сеть «МИ-6» они раздобыли на него компромат и попросили эмира и мэра арестовать наркобарона. Чтобы не ссориться с влиятельными покровителями, Ширхана арестовали, точнее, создали видимость ареста. И вот теперь он жил не хуже, чем на свободе, ожидая суда, по которому, как ему обещали, дело должно было развалиться, а он сразу после вынесения приговора – оказаться на свободе.

Вроде бы неплохая комбинация. Но властного и тщеславного Ширхана публичное унижение совсем не устраивало. Его самолюбие было уязвлено. И он начал искать других покровителей и партнеров. А пока смута и государственный инсульт только надвигался, братва гуляла. В камере у Ширхана помимо бегемота было еще и зеркало, на воровском сленге – «мартышка». Я подошел и взглянул в него.

В «мартышке» я увидел микромодель всей страны. Власть имущие празднуют и беснуются, а страна мучается в предсмертной агонии. Я глядел на воодушевленных Ширхана, Хайсама, Саура, Шахина и понимал, что они – всего лишь отрыжка главных паханов, которых мы, может быть, так и не узнаем. Нынешнее государство – остров, на котором правят бандиты, они же олигархи. Остальные, не блатные, для них всего лишь быдло, которое поставлено в такие условия, что вынуждено выживать. А чтобы не было сил и времени поднять головы.

Но самое страшное, что у людей, даже за баланду из-под палки, отобрали работу. Все предприятия, вся промышленность разрушены. Профессия рабочего унижена. Но без работы человек распоясывается, расслабляется и деградирует. Полстраны сидит на алкоголе и героине.

Кто не работает – тот ест, смеются над нами блатные. Может, оно и неправильно, но на легкие оскорбления я старался внимания не обращать. Я действительно, по воровскому жаргону, был и бандерлогом – не блатным, случайный в этом мире человеком, и глупцом фазаном, и психически ненормальной форелью, и постоянно что-то ищущей антилопой, и невинно осужденным верблюдом. Только жабой не был. Жаба, то есть сутенерша, появилась без меня. И вскоре за ней появились десятка два молодых девушек.

– У нас все телки молодые – студентки, – обратилась жаба к быку Сауру. – Выбирай – не хочу.

Я выбирать не стал, а лишь смотрел, с какой жадностью братва налетела на девиц. Последним это пришлось по душе. В распадающемся обществе распадается и семья. Распадается потому, что меняется отношение к деньгам, к успеху, к человеку. Женщина становится либо разменной монетой, либо товаром. Важным становится не то, какая у тебя семья, а то, какова длина ног твоей спутницы. И женщины, зеркалящие этот мир, начинают бравировать своим положением б…ди. А еще в распадающемся обществе на б…ди могут жениться, потому что она идет на панель по нужде, а не по прихоти.

Вернувшись в камеру после гулянки, я лег на нары и стал думать над словами Балыка-Малика. Что он имел в виду, когда говорил, что животное, камни и человек – лишь составные равные части нашего космоса?

В тюрьме меня окружал целый паноптикум – зверинец. Почему же человек иногда так деградирует, что превращается в животное? Достав из загашника обгрызенный карандаш и серую оберточную бумагу, я, скорчившись, как червяк, в три погибели, корябаю: «Я алмаз Гальян. Я символ власти и богатства. Я всегда есть и буду сверкать на вершине пирамиды, у подножия которой, как черви, копошатся и корчатся обугленные и униженные людишки.

Вы можете прятать меня от воров и убийц в свой анус, но я знаю, что на самом деле я в ваших сердцах. Вы можете крошить меня на мелкие частицы и подсыпать правителям в кофе, но лишь для того, чтобы обладать мной безраздельно. Вы знаете, что я порву стенки желудка и попаду в кровь, а потом в сердце. Вроде бы в сердце падишаха, но на самом деле – в ваше сердце.

Вы готовы убивать и предавать ради меня. Я – то, к чему вы стремитесь в своих помыслах и действиях. Я Гальян I, я – символ беспредельной власти и несметного богатства. Пока я правлю, пока я в ваших сердцах – человечество превращается в бессмысленное и безмозглое скопище. Такое беспомощное, безвольное человечество подлежит оскоплению, ослеплению, умерщвлению, расчленению…