Вздыхаю:

– Заказывай.

Официантка приносит два высоких бокала с холодным шампанским. Мы пьем, даже не чокаясь, как на похоронах… Собственно, это они и есть.

– Ты знаешь, мне кажется, что больше никогда не будет у меня такой, как ты. Ты, оказывается, была идеальная…

Зачем он портит все словами? Неужели не понимает, что мы расстались? Навсегда расстались, окончательно. Больше ничего уже не будет. Я не хочу и не желаю ему зла – мы слишком много (в который уже раз я повторяю эту фразу!) пережили вместе.

– Мне пора, Костя… – Я встаю из-за столика, и Костя тоже вскакивает:

– Я тебя провожу.

– Не нужно. Здесь совсем недалеко.

– Ты даже не поцелуешь меня? Неужели не хочешь? – Он берет меня за руку и мешает выйти.

– Отпусти меня, Костя…

– Ну, как знаешь! Ты, кстати, ему скажешь про сегодня? – Как он про Джера… в третьем лице, не называя по имени.

– Конечно, скажу. Я ничего от него не скрываю.

Я аккуратно освобождаюсь от его руки и выхожу из кафе. Главное, чтобы он теперь не вышел за мной, чтобы не догнал, не заговорил. Я не выдержу.

Оказывается, собственная боль не доставляет удовольствия. От нее все внутри скручивается в тугую пружину, и кажется, что она вот-вот развернется во всю длину и порвет мышцы, кожу. Так больно… И эту боль можно вытравить из себя только чужим страданием. Чужим страхом, полными ужаса глазами, с мольбой обращенными к нему.

Он снова садится в машину. Снова начинается охота…

Стоит только решить, что наконец все в жизни устаканилось, как тут же получаешь по морде кулаком. Я беременна. Просто ужас! Две полоски на тесте не оставляют сомнений.

Наскоро приняв душ, я несусь в больницу. Прямо с утра, ровно в семь, я уже в приемном, чтобы не мучиться и не изводить себя. Никто не в курсе…

Димка-гинеколог качает головой:

– Ну ты, мать, вообще…

– Не воспитывай, назначай время.

– Да хоть сегодня через пару часов – анализы экспрессом сделаем, и пошли, – Димка моет руки и смотрит сочувственно – он прекрасно знает мой диагноз и знает, что мне одинаково противопоказаны и аборт, и роды. Последнее – опаснее.

Ну, что же – через два часа так через два. Сдаю анализы, отключаю телефон. Сижу в курилке, курю одну за другой и плачу.

Не хочу никого слышать, видеть. Но, выйдя в коридор, вижу Костю, направляющегося в ординаторскую, быстро разворачиваюсь и шмыгаю обратно, устраиваюсь на подоконнике и вытаскиваю новую сигарету. Меня так и наркоз не возьмет!

…Потом ничего не помню. Даже то, как шла домой. Это вообще странно – перешла ведь как-то оживленную проезжую часть, открыла две двери, разделась и легла на диване в большой комнате, а не помню. Сплю почти до пяти.

Когда решаюсь включить телефон, обнаруживаю семь звонков от Джера. Ненавижу себя за то, что не могу позвонить и сказать. И понимаю, что скажу обязательно, и потом никто не сможет предположить, как что будет. Наверное, все-таки надо было как-то и его в известность поставить… Черт…

Он как чувствует – звонит сам.

– Да…

– Лори, зачем?

Это вместо «здравствуйте»… Знает. Разумеется, Костя сказал. В том, что Димка ему доложит, я не сомневалась – никто не в курсе, что мы расстались.

– Прости…

– При чем тут это? Почему не сказала?

– Не успела.

– Не ври! – он повышает голос. – Ты решила за двоих.

– Ну, убей меня!

– Прекрати это. Я сейчас приеду.

Я не успеваю сказать – «не надо». Приходится вставать и хоть как-то приводить себя в порядок. Слабость такая, что меня шатает от стены к стене. Дома полный бардак – ремонт в спальне закончен, но в большой комнате на полу все еще лежат вещи из шкафа, я так и не успела разложить их по местам – просто не хватило времени и сил. Пахнет свежепокрашенным потолком – меня тошнит от запаха.

Джер приезжает не очень быстро, я открываю дверь и сразу оказываюсь в его руках. Он осторожно поднимает меня и несет на диван:

– Зачем ты встала? Как чувствуешь себя?

Я плачу. Ненавижу идиотский вопрос о самочувствии, особенно в такой вот ситуации. Как я должна себя чувствовать?! Как баба, сделавшая аборт! Это очевидно!

– Почему ты не сказала мне?

– Что это изменило бы? – зло спрашиваю я, вытирая глаза рукавом халата.

– Ничего. Но я бы знал.

– Джер, теперь ты знаешь – полегчало?

– Не кричи! Нет, не полегчало. А тебе полегчало оттого, что ты промолчала, а? Пойми простую вещь – я должен разделять ответственность с тобой, даже не разделять – брать ее на себя. А ты не даешь мне возможности это делать.

– У тебя два выхода: смириться или уйти. Сломать меня ты не сможешь, – я сажусь спиной к нему и вытираю слезы. Ненавижу плакать при нем, ненавижу быть слабой.

– И пробовать не стану. Но не уйду, не проси. И больше не смей от меня скрывать что-то. – Он разворачивает меня к себе. – Поняла? Я знаю, что не могу влиять на твое решение, но знать я имею право. Я тоже имею отношение к этому.