— Убить их всех! Чтобы ни один не выжил! Никогда еще инопланетные твари не оскверняли это святое место!

Гримальд схватил за глотку ближайшего орка и боднул его шлемом так, что у твари раскололась лицевая часть черепа. Голос принадлежал настоятельнице, и реклюзиарх понял, где находится.

Нас оттеснили к внутреннему святилищу. Крик Синдал поставил нас перед самым неутешительным фактом.

Мы разгромлены. Никто в этом зале не переживет ближайших минут. Все уже почувствовали это, и я вижу некоторых, кто пытается бежать отсюда, ищет пути отступления вместо того, чтобы умереть на последнем рубеже. Ополченцы. Горожане. Гвардейцы. Даже несколько штурмовиков.

Все еще держа орка за горло, я тащу брыкающуюся тварь за собой, забираясь на алтарь. Орк сопротивляется, но его череп раскроен, а чувства дезориентированы.

Мой плазменный пистолет давно пропал, но цепь от него осталась. Я оборачиваю ее вокруг горла твари и рычу в разукрашенный потолок, поднимая ксеноса так, чтобы его видели все в этом зале:

— Соберитесь с духом, братья! Сражайтесь во имя Императора!

Тварь корчится, издыхая, когти тщетно царапают мою броню. Я усиливаю хватку, чувствуя, как шейные позвонки орка ломаются. Его свинячьи глазки распахнуты от ужаса, и это… это заставляет меня рассмеяться.

— Я уже вырыл себе здесь могилу…

Заряд взрывается на моем плече, осколки брони разлетаются в разные стороны. Я вижу, как Приам убивает стрелка Черным мечом, держа оружие одной рукой.

— Я уже вырыл себе здесь могилу, и я либо достигну триумфа, либо погибну!

Пять рыцарей еще живы, и они кричат то же, что и я.

— Без пощады! Без сожалений! Без страха!

Стены дрожат так, словно их пинает титан. На мгновение, все еще смеясь, я думаю, уж не воскрес ли это «Богоборец».

— До конца, братья!

— Они сейчас обрушат храм! — кричит Приам.

Но что-то не то с его голосом. Я понимаю, что именно, когда вижу, что у брата нет одной руки, а броня на ноге пробита в нескольких местах.

Никогда я еще не слышал в его голосе такой боли.

— Неро! — кричит он. — Неровар!

Твари примитивны, но не лишены сообразительности. Белые метки Неро выдают в нем апотекария, и ксеносы знают его ценность. Приам увидел его первым — их разделяет два десятка метров. Инопланетное копье с огромной силой бьет рыцаря в живот, и несколько тварей поднимают Храмовника над землей, словно боевое знамя.

Никогда еще я не видел смерти, которая достается сейчас Неровару. Пытаясь прорубить к нему путь, я вижу, как он хватается за копье руками и только глубже вгоняет его в себя, стремясь дотянуться до ксеносов внизу.

У него нет ни болтера, ни цепного меча. Последнее, что он делает, — вытаскивает гладиус из ножен на бедре и изо всех сил швыряет его в орка, крепче всех держащего копье. Он даже подтащил себя на копье ближе к врагам, чтобы удостовериться, что не промахнется. Короткий меч вонзается прямо в вонючую пасть твари, даруя ксеносу мучительную смерть — задохнуться из-за клинка, пронзившего язык, глотку и легкие. Тварь не может больше удерживать копье, оружие падает на землю, и Неровар погружается в кишащую массу зеленокожих.

Больше я никогда его не увижу.

Однорукий, израненный Приам ковыляет передо мной. Разрывной заряд попадает в его шлем, разворачивая рыцаря. Теперь он стоит лицом ко мне.

— Гримальд, — хрипит он прежде, чем упасть на колени. — Брат…

Сбоку вдруг вспыхивает пламя — жидкий химический огонь, облизывающий броню, пожирающий мягкие сочленения и разлагающий плоть. Орк с огнеметом бешено поливает Приама огнем.

Я мучительно медленно пробиваюсь к нему, чтобы отомстить, когда из груди орка вырывается клинок Артариона. Брат ногой сбрасывает труп орка со сломанного цепного меча. Отомстив, мой знаменосец отворачивается настолько величественно, насколько это возможно в такой бойне, и теперь мы стоим спина к спине.

— Прощай, брат. — Он смеется, произнося эти слова, и я не знаю почему, но тоже смеюсь вместе с ним.

Внезапно потолок храма начинает осыпаться, сокрушая сражающихся. Орки умирают с нами, платя за каждую человеческую жизнь пятью своими, а их сородичи разрушают храм.

Недалеко от алтаря я в последний раз вижу штурмовика и бригадира докеров. Солдат стоит над умирающим рабочим. Андрей огнем прикрывает раненного в живот Магерна, в то время как докер пытается понять, что ему делать с внутренностями, которые вывалились на колени и пол.

— Артарион, — зову я, но не получаю ответа. Позади меня уже не мой брат.

Оборачиваюсь, смеясь безумию передо мной. Артарион мертв, лежит у моих ног, обезглавленный. Враги повергают меня на колени, но все это лишь дурная шутка. Они обречены, как и я.

Я все еще смеюсь, когда храм наконец обрушивается.

Они называют это Сезоном Огня.

Пепельные Пустоши задыхаются от пыли и золы, вырывающихся из ревущих вулканов. По всей планете пикты показывают одно и то же, снова и снова. Наши корабли на орбите смотрят, как Армагеддон дышит огнем, и возвращают изображения на планету, чтобы и мы увидели гнев мира во всей его полноте.