Камень первый. Холодный обсидиан

Аннотация

Ни ростом, ни, судя по взгляду, опытом, ученик миродержцев не отличался, НО: на груди у него на какой-то бестолковой веревочке болтался крупный харуспекс с ОТКРЫТОЙ лицензией. Есть о чем задуматься…

Глава первая. На краю Ничейной Земли В Арен-кастеле стоял знойный полдень. Горожане, как водится, расселись по фонтанам, поближе к спасительной влаге. Желтые улицы с желтыми домами под высоким бирюзовым небом пустовали. Горячий ветер кружил по брусчатке мостовой песок, именуемый на здешнем наречии не иначе как «арен». Название «Арен-кастель» означает всего лишь «песочный замок». Тут и вправду все кажется сделанным из песка, точно домики и башенки в детской песочнице. Красивая иллюзия… ибо замешанный на здешнем «арене» цемент, единожды застыв на солнце, уступит в прочности лишь монолиту Странников. Владислава бодро шагала по дороге. Рифленые подошвы ботинок бесшумно печатали пыль и песок. Не зная Кулдагана, подумаешь, что никто давно здесь не ходил и не ездил — слой песка на избитой брусчатке дороги приличный; ворота распахнуты настежь… «Глядя на такое запустение, то и дело ловишь себя на мысли, что город вымер, — подумала себе Владислава, входя в Арен-кастель, — глупость, конечно…» Она прошла мимо фонтана, облепленного горожанами, как мухами… Чему удивляется каждый, кто посещает Кулдаган впервые, так это неестественному однообразию лиц, словно в каждом городе живут одни лишь близнецы — сестры и братья. В Арен-кастеле можно увидеть только черноволосых черноглазых женщин и светловолосых зеленоглазых мужчин. Они, как капли воды походят одна на другую в дожде, походят на основателей города — Дэл и Эмэра. Просто копии… Пройдя насквозь Кулдаган, начнешь дуреть от городов, в которых из века в век все жители копируют Прародителей, невольно затоскуешь по многоликим Мир у миру и Аджайену: в портовых городах собирается торговый люд со всего мира — вот уж где мелькают самые разные лица… …В воде фонтана весело плескались одинаковые детишки, а одинаковые взрослые сонно сидели по краям и со скучным видом лущили орехи, от которых скорлупы вокруг фонтана со временем накопились целые горы — слой скорлупы, слой арена, снова слой скорлупы… На Владиславу никто не обратил внимания, когда она прошла всего в двух шагах от фонтана: нечему удивляться, Странники здесь ходят часто… В кулдаганских городах настоящая жизнь начинается лишь с заходом солнца. Тогда они сияют в бархатной ночи, точно звезды, спустившиеся на землю. Днем жизнь затихает, прячется в тени домов, жмется к городским фонтанам, как здесь… Странники живут иначе; и чтут Кулдаган дневной не меньше ночного. Кулдаган! О, Кулдаган — это особая статья… С ним у Владиславы связано слишком много. И с ареном, мягко ложащимся в дюны, и с городами… Сюда нужно было вернуться давно. Просто пройтись бесшумным шагом по поющему песку, просто встретить чернильную тьму здешней ночи, без всякой спешки, не так как сейчас, когда время течет так быстро, а впереди — неприятный разговор… Дома-кубики вдоль улицы пестрели табличками и вывесками. Владиславу интересовали продукты, оружие и гостиница. Слово «гостиница» (дларь, по-здешнему) стояло на пяти одинаковых домиках кряду. Чего долго выбирать — пусть будет тот, что ближе. Продуктовая лавка откроется «на закате», как гласит табличка. А что до оружейной, то та нашлась в конце улицы. Отчаянно яркая табличка с большими витиеватыми буквами наводила на мысль, что покупатель тут — редкий гость. И то, что кулдаганская оружейная работает даже в дневное время, — лишнее тому подтверждение. Владислава поправила на плечах тяжеленный рюкзак и направилась к двери, по пути зачем-то глянув на часы, пыльным молчаливым оком взиравшие на пустую улицу с козырька одной из дларей. В оружейной царила приятная прохлада, спасибо толстым стенам в полметра толщиной. Никаких окон, кроме двух наверху, да и те крохотные: только для того, чтобы проходил воздух. С потолка на длинных шнурах свисали лампочки (хитро! Чем меньше расстояние до пола, тем лучше все освещается), а по стенам хозяин развесил заботливо начищенное коллекционное оружие — боевое же стояло на стендах, чтобы каждый мог взять и посмотреть поближе, постучать ногтем по клинку, уронить волосок на лезвие… Оружейник сидел в высоком кресле, к двери спиной и, похоже, сладко дремал, как почти все тут в дневное время, а то и вовсе спал, не печалясь о посетителях. Владислава решила пока его не будить, опустила рюкзак на пол и стала присматриваться к товарам. Она всегда любила оружие. При виде хорошего меча, лука или чего-нибудь огнестрельного в глазах ее загорался восторженный огонек. Так и сейчас: сразу забылись выставленные в длинную очередь на решение проблемы, дорожная усталость да камень, что лежит сейчас на душе… …Владислава взвесила в руках добротный двуручник. Не ее это оружие, слишком тяжелое для тонкого и гибкого тела, но таким мечом воевал ее отец, и если надо, Владислава самым тяжелым двуручником покрошит в капусту кого угодно. А вот цеп, любимое оружие ее деда. Владислава просто посмотрела несколько разных цепов поближе, представив, как оценил бы их дедушка, что пожурил бы, над чем губами причмокнул бы с насмешкой… Луки, короткие, длинные, и в рост взрослого человека, тетиву которых не каждый воин сумеет натянуть… Арбалеты, от простых до скорострельных с самыми заумными механизмами… Стрелами и арбалетными болтами вся стена увешана (есть даже разрывные — с шариками огненной смолы на концах. Такие лучше даже не ронять!). Рядом ящик с образцами наконечников… Метательного оружия целый арсенал. Разновидностей даже больше, чем стрел… Секиры. Алебарды — любимое оружие городских стражников, которым, благодаря длинному древку, очень удобно разгонять толпу и держать ее на расстоянии… дубины, булавы… …Катаны!.. А вот на них Владислава посмотрела с искренним восхищением. Это ее оружие. Конечно, за Арен-кастелем лежат земли, где мечи и луки не в чести, а всем правит хорошая огнестрелка… но все равно, почему бы просто не посмотреть? Уверенный взгляд пробежался по ряду новеньких катан. Да, местный мастер неплох, очень даже… Однако хватит тратить время… Бегло осмотрев следующий стенд, Владислава неожиданно для себя остановила взгляд на катане, стоявшей скраю… Уже не тот стиль, уже не тот мастер, хотя соответствовать стилю местного оружейника некто явно пытался. Должно быть, ученик… Владислава тепло улыбнулась… и, сняв столь приглянувшуюся ей катану со стенда, рассекла воздух множеством сверкающих, как молнии, ударов. — Потише, красавица, — услышала она ласково-насмешливый молодой голос. — А то зарубишь меня невзначай, — это был оружейник. Он, оказывается, давно проснулся и наблюдал. — Извини, мастер, — сказала Владислава, с сожалением возвращая катану на место. — Да ладно, — отмахнулся оружейник. — Я близко не подходил, потому и жив до сих пор… Как тебя зовут-то? — Владислава. Можно просто Влада. — Кангасск. Просто Кан, — изящно поклонился парень. Владислава посмотрела на него с интересом. Черные волосы, зеленые глаза, лицо, необычное для потомка Дэл и Эмэра, рост ниже, чем у местных. — Ты нездешний, — сказала она, — верно? — Да здешний я, здешний, — с некоторым раздражением произнес Кан, — просто я урод, и меня еще в детстве должен был убить праведный гнев Прародителей. — Я бы не сказала, что ты урод. По-моему, очень славный парень, — честно сказала Влада. — Настоящее уродство — это как раз когда все одинаковые. Кангасск пожал плечами. — Ты сама-то откуда? Кто твои предки? Владислава весело усмехнулась. Конечно, бедолага Кан надеялся услышать от нее название ее родного города и имена Прародителей… — Мою семью знают в Кулдагане как Странников, — только и сказала она. — Странники, значит, — глаза Кана загорелись. — Так это ваша семейка извела под корень и без того исчезающий вид огненных драконов?! — Да, если считать всех Странников одной семьей, то да, — как-то странно ответила Влада. — Спасибище вам большущее! — просиял Кангасск. — Давно этих гадов надо было кончать! Знаешь, Арен-кастель всегда был пунктом отдыха на пути их перелета. Рассядутся толстыми задами на наших домах, как куры на насестах, — так носу на улицу не кажешь неделю, чтоб не слопали тебя ненароком… Специально для тебя скидка 50 %, да простит меня мастер… — Так ты не мастер? — Нет. Я подмастерье. Причем, по словам мастера, бездарный… — Кан вздохнул. — Ладно… Скажи, где тут у вас огнестрелки, — перешла к делу Влада. — Ах, огнестрелки. Огнестрельное оружие… — замялся Кан. — Ага. Я хочу купить. — Зачем? — Иду в Горелую Область. — И чего ради? Я бы туда ни за какие коврижки… — пожал плечами оружейник. — Я слышал… — и тут он приготовился рассказать увлекательную историю… — Пушки, Кан, — твердо и настойчиво произнесла Влада. — У меня их нет, — сознался Кан после долгой паузы. — Время золотой лихорадки уходит. На нем город наш вырос вдвое, и без сумасшедших путников ему придется плохо… Сейчас редко кто ходит туда-сюда через Горелую Область, потому и огнестрелок не держим. А пороха у нас нет, ясное дело. Можно в Торгор сходить, там все сделают на заказ… — Как плохо-то! — Влада почмокала губами, совсем как ее дед, когда замечал в чем-нибудь изъян. Впрочем, вопреки словам, особо расстроенной она не выглядела. — Спешу я, Кан. Некогда мне назад в Торгор идти. Некогда… Ну что ж, пойду как есть, с мечом. Почем вот эта катана у тебя?.. Кангасск, кажется, пытался что-то ответить, но у него от волнения дыхание перехватило. С минуту он только беспомощно открывал рот, как фонтанная рыбка, умирающая на песке… — …пятьдесят монет… — выдавил он наконец и вдруг взорвался: — Влада, умоляю, не надо! В Горелую Область и с огнестрелкой-то не всякий сунется… — Кангасск, перестань… не впервой, — снисходительно улыбнулась Влада, отсчитывая звонкие денежки. — Может… может, сходим куда-нибудь? — спросил Кан с надеждой. — У нас театр есть, музей, ресторан дневной… — Нет, благодарю. Пойду отосплюсь в гостинице — и в путь с утра пораньше… Тихий и печальный, Кангасск донес Владиславе тяжелый рюкзак до ее комнаты, после чего сделал вторую попытку отговорить девушку от столь рискованного путешествия, но был мягко выпровожен за дверь. Вернувшись в оружейную, юный кулдаганец не мог найти себе места. В кресле, сложив ноги на стол, — лежал; пальцами по подлокотникам — барабанил; даже толстенный фолиант по теории Ничейных Областей пытался читать… впрочем, тоскливых параграфов он осилить не мог и читал только краткие резюме в конце каждого: там имелось хотя бы зерно здравого смысла, и автор иногда даже изъяснялся по-человечьи (видать, жалел тех, кому придется все это читать. А может, и не он писал резюме, а кто другой студиозусов пожалел)… «…границы Областей весьма расплывчаты, точно их определить никто не в состоянии, потому на карте отмечают точкой центр Области и пунктиром — примерный радиус действия областных законов. Радиусы действия соседних Областей могут перекрываться, в таких местах следует соблюдать особую осторожность. Ничейная Земля — магически нестабильный регион. Большинство заклинаний срабатывает здесь непредсказуемо и взрывоопасно, потому применение магии на Ничейной Земле настоятельно не рекомендуется. Важно! Порох в различных Областях взрывается с разной силой, а в некоторых не взрывается вовсе (Мертвая Область, Лунная Область и др.). Причина различия в силе взрыва — все та же магическая нестабильность, т. к. вещества, входящие в состав пороха, обладают различным магическим потенциалом, как вообще все вещества в природе. Следовательно, для сильного взрыва требуется напряженный магический фон. По той же причине на Севере и на Юге порох не имеет большого применения (исключение: тяжелые пушки больших городов и подрывные работы в шахтах; в данный случаях используют большое количество пороха для достижения нужной силы взрыва). В Некоторых Областях (например, Горелая Область) для сильного взрыва требуется небольшая масса, потому там в ходу легкие ручные пушки (ружья, пистолеты, винтовки и пр.). С большим количеством пороха используют мушкеты, ганы и пищали…» Кангасск захлопнул пухлый том, выпустив в воздух фонтанчик книжной пыли, и закрыл лицо руками. Ему было плохо. Стоило смежить веки — виделось юное, с задорным носиком лицо Владиславы, обрамленное ореолом лохматых, выгоревших на солнце кудряшек, и глаза ее — цвета крепкого чая, каких Кан в жизни не видел ни у своих родичей, ни у прочих жителей Кулдагана… Ну как эту чудесную девушку в Горелую Область отпустить?! Да еще без огнестрелки!.. Он оглядел магазин, где на оружие, лениво кружась, опускалась проникшая через дверь пустынная пыль; попытался припомнить всю свою жизнь в городе… вспоминалась какая-то ерунда да серость, да еще и то, что его с детства за глаза уродом звали все кому не лень… а вот Влада пришла и сказала, что он на самом деле славный парень!.. «Да катись оно все к дьяволу!» — ругнулся шепотом Кангасск и вскочил с кресла. Вооружаясь со стендов, он даже «Да простит меня мастер» забыл произнести. Собрал вещи, сел в коридорчике той самой длари, где остановилась Владислава, под дверью ее комнаты, и стал ждать утра… Утренний свет не проник сквозь зашторенные окна длари. Было утром темно, как ночью. Только по тишине, слегка разбавленной шуршанием потревоженного ветром песка, можно было понять, что она кончилась. Ночью город, залитый светом масляных фонарей, был живым и шумным, а сейчас вновь затих. Владислава сидела над картой Ничейной Земли, исчерченной пересекающимися красными кружками Областей. Планы были самые разные. В частности, добыть в Рубеже быструю чаргу и покрыть весь путь в кратчайшее время. …Между сегодняшним днем и предстоящим неприятным разговором лежало еще, по крайней мере, четырнадцать дней, но от этого никому не легче… Свернув карту, Владислава подняла на плечи рюкзак и толкнула дверь… Та мягко проглотила толчок и открываться не собиралась. «Это еще что?» — мысленно возмутилась Владислава и отвесила двери хорошего пинка, от которого Кангасск, спавший к двери спиной, кубарем откатился к стене, не успев даже толком проснуться по пути. — Ты что тут делаешь? — был вопрос. — Я… это… ждал всю ночь. Под утро чувствую — засыпаю, вот и сел спиной к двери, чтоб, если усну, тебя не пропустить. Вот! — победоносно улыбнулся Кан. Владислава многозначительно подняла правую бровь… — Я иду с тобой! Молчание… — Все равно уйду! — упрямо твердил Кан. — Не удержишь. Следом буду идти, а в Горелую Область одну тебя не пущу! «А почему бы и нет… — подумалось Владиславе. — В походе шустрый парнишка помехой не будет. А здесь ему жизнь не в жизнь, коль он местный уродец… Так хоть мир посмотрит…» — Оружием владеешь? — спросила Влада спокойно. — Да! — выпалил Кан, вложив в это слово всю ту ярость, которую припас для убеждения путешественницы. Получилось смешно… — Каким? — заулыбалась она. — Из лука стреляю! Лучший стрелок во всем Кулдагане! — это могло быть правдой, так как в Кулдагане вообще мало кто умеет с луками обращаться (с деревом плохо — из чего стрелы-то делать?), все больше пращи разматывают, благо камней тут навалом. — И, как полагается оруженику, владею одинаково обеими руками и могу неплохо обращаться с любым оружием… какое когда-либо делал, конечно… — Понятно. Пошли… — пожала плечами Влада и направилась к выходу в сонный утренний город. …На пути к перевалу, открывающему путь в Ничейную Землю, Кулдаган с боем сдает последние рубежи: барханы высятся такие, что впору назвать каждый крепостным валом. И штурмом брать впору. Кангасск и Влада шли пешком. Юный кулдаганец сначала шагал браво, даже порывался отобрать у девушки тяжелый рюкзак (рюкзака ему не дали, конечно) и тащить его вдобавок к своему, но часа через два понял, что погорячился. Еще два часа добили его совсем: Кангасск плелся по песку, оставляя следы, соединенные между собой. Девушка же, напротив, держалась так, как подобает Страннику, всю жизнь проведшему в песках. — Может, лучше вечером было пойти, по холодку? — спросил у нее Кан. — Нет, не лучше, поверь мне, — категорично заявила воительница и как ни в чем не бывало продолжила шагать. Спрашивать, почему не лучше, Кан не стал — сил не было… Еще целую вечность он плелся за Владой, наловчившись даже как-то дремать на ходу. Перед глазами плыл покрытый волнами унылый песок, что вполне способствовало снам. Но вот ноги, привыкшие ступать по мягкому, ступили на твердую землю. Кан от неожиданности проснулся… Сквозь песок проступала брусчатка древней дороги! Он глянул вдаль и увидел, что монстры-барханы, приближаясь к Горам Кольца, сходят на нет!.. Но до гор было еще топать и топать… Зато возле дороги высилась огромная черная стела, символ неизвестно чего… но в данном случае — тени и возможности отдохнуть. Боже! Как было славно просто сесть и вытянуть усталые ноги! Да сбросить с плеч рюкзак и мокрой от пота спиной прислониться к прохладному камню!.. Да водички глотнуть, благо в нескольких днях пути от Рубежа не было надобности сильно жалеть воду. Вымотавшийся за дневной переход Кангасск уснул в тени стелы. Ему что-то снилось. Что-то мечтательное, воздушное, влажное, как брызги фонтана, донесенные ветром и коснувшиеся лица… Его разбудила Влада. Открыв глаза, Кан обнаружил в небе рыжий вечер, обещающий прохладу и отдых от жестокого солнца, а на дорогу, покидая строптивые барханы, ступал караван. — Я прошла с ними Кулдаган, от самого Торгора, — объяснила Влада. — Потом они свернули к Альдарен-турину, а я отправилась в Арен-кастель за огнестрелкой. Вот и встретились снова. Дальше с ними пойдем, я договорюсь… Кангасск молча кивнул. Переговоры у Влады, подкрепленные звонкой монетой, похоже, пошли хорошо, потому скоро они ехали в составе каравана, устроившись меж горбов неторопливого пустокора. Путешествие (особенно учитывая близкое соседство с милой девушкой, которую Кан даже за талию приобнял) сразу превратилось из мучительного в приятное. — Без каравана тут тяжело, — сказала Влада. — Дорога зажата барханами с двух сторон. Шальные ребята наведываются регулярно. Кан понимающе кивнул. — Можно за меня не держаться, — как бы невзначай обронила Влада, — с пустокора и так не свалишься. — А если усну? — с вызовом, лукаво сощурившись, спросил Кан. Убирать руку с тонкой талии ему не хотелось. — Не спи, — не приняла шутки Влада. — Нападут и порежут тебя сонного почем зря. Смотри по сторонам. Каждая пара глаз важна. Вдруг заметишь чего. Спускалась ночь. Всю жизнь просидевший в Арен-кастеле Кангасск не видел ночи за его стенами. А она оказалась жуткой. Что-то зловещее было в тьме, опустившейся на волнистую поверхность пригорного Кулдагана. Видимо, ему передалось еще и беспокойство караванщиков, — Кан стал вздрагивать на каждый шорох, каждое движение на фоне спокойного песка, будь то даже безобидная крыска-тушкан… Ночь может быть страшной!.. Еще вчера Кангасск, сидя в оружейной, посмеялся бы над этим. Он помнил ночи, порезанные на кусочки ярким светом фонарей и вывесок. Ночи, наполненные городским шумом… а не такие — темные, тихие, опасные… — На этом участке пути привалов не делают, — объяснила Влада. — Пустокоры-то выносливы: двухдневный переход без сна и отдыха им вполне по силам, а вот нам придется побороться со сном… — А я еще и всю попу себе отсидел… — горько пожаловался Кангасск. Влада неожиданно звонко расхохоталась. Спохватилась и закрыла рот ладошкой она быстро, перепугав всего лишь половину каравана… Но этот славный смех, смахнувший разом все ужасы ночи, еще долго звучал у Кана в ушах. Он разулыбался и стал подумывать о том, что неплохо бы рассмешить ее еще раз… «И смех-то у тебя чудесный, Влада,» — подумал он мечтательно… …В тот же момент мир качнулся, как на качелях, и погас… Сознание вернулось не сразу. Сначала — боль, потом — все остальное. Болела голова. Еще не открывая глаз, Кан дотронулся рукой до макушки — и рука вляпалась в теплую загусшую кровь… Открыв глаза, Кангасск приподнялся на локте и обнаружил себя в гуще битвы. Внимания на него не обращали, считая трупом; проскочившая мимо Влада едва об него не споткнулась. Растрепанная, в заляпанном кровью плаще, она с катаной в одной и мечом-спутником в другой руке отбивалась от пятерых нападавших, мастерски сбивая их в кучу и не давая толком развернуться. Известная техника против толпы, — туманно оценил Кан… …Звуки доносились до него приглушенными, перед глазами все плыло и двоилось. В последний раз такое было с Кангасском после самогона, которым его угостил мастер Эминдол (с тех пор Кан поклялся ни капли спиртного в рот не брать), но он заставил себя подняться и, выхватив меч, со всем безрассудством бросился в битву. Должно быть, пьяный воин с залитым кровью лицом, бегущий вперед не разбирая дороги, выглядел жутко… как бы там ни было, разбойники попятились, а несколько особо мелких рванули наутек. Кан еще успел заметить, что внешность у бежавших совсем не человечья: чего стоят одни только выпученные неморгающие глазищи да пасть до ушей с частоколом мелких острых зубов… Все бы хорошо, только вот опомнились нападавшие быстро. Вернулись назад и мгновенно окружили одинокого воина. Меч свистел и пускал лунные блики во все стороны; кажется, Кангасск даже попал по кому-то несколько раз — он уже ничего не понимал… кроме того, что зарубят его тут как пить дать… или кто-нибудь из этих маленьких пучеглазых уродов, разматывающих пращи с высоты барханов-монстров, прицелится получше — и… Впрочем, ему повезло. Как и всему каравану… За барханами тонко зазвучал разбойничий рожок, подавая сигнал к отступлению. Перестроившись, разбойники принялись отступать, отгораживая караванщиков от пустокора с поклажей, которого палками погоняли пучеглазые коротышки… Пожалев своих людей, защитники каравана отступили, и несчастный пустокор исчез в пустыне; его жалобный стон слышен был еще долго… пустокоры — они такие: сильно привязываются к хозяину. Жаль, эта сердечная преданность граничит с непроходимой тупостью, иначе эта махина раскидала бы захватчиков, как муравьев… …Убедившись, что нет погони, вскоре и пучеглазые пращники, от которых было черным-черно на барханах, исчезли в темноте… И вновь — тихая ночь, будто и не случилось ничего… Есть два способа собрать яблоки. Один из них такой: порубить все деревья под корень, тогда урожай будет большой. Но только один. На следующий год ни одного яблочка не дождешься… Похоже, разбойники чтили древнюю мудрость, иначе, пожалуй, перебили бы караванщиков всех до единого. Или им своих терять не хотелось — вздумай они продлить битву, их людей тоже полегла бы половина… Караван стоял. Успокаивали перепуганных пустокоров, перевязывали раненых, хоронили убитых, прямо в песке, недалеко от дороги… Хмурые, измученные люди молча взирали друг на друга… С Кангасска сходил дурман битвы. Прояснилось зрение, чувства вернулись — отвращение и ужас… Ноги подкосились; стараясь держаться достойно, Кан упал на одно колено… и случайно заглянул одному из мертвых разбойников в лицо… — Все в порядке, Кан? — спросила Влада, присев на корточки рядом. — Да… — выдохнул Кангасск, устало порадовавшись, что с ней тоже все хорошо. — Знаешь, кто эти люди?.. — Кто? — Уроды, — мучительно выговорил он. — Такие же, как я. Вот этот — тоже из Арен-кастеля, черты Прародителей в нем узнаю, только перемешанные, как и у меня… Тоже, видать, травили всю жизнь, вот и ушел в разбойники… может, и неплохой парень был раньше… Владислава ничего не ответила, только молча склонила голову и положила ладонь ему на плечо… Вскоре Кан взял себя в руки. Встал, вытер от крови свой новенький, побывавший сегодня в первой битве клинок. От мертвого разбойника он отвернулся и, решив сменить тему, поддел носком ботинка тушку зарубленного им пучеглаза. — А этих, — сказал Кан, — в первый раз вижу. — Маскаки, — пожала плечами Влада. — Не поверишь: эмигранты с Севера. Там таких полно… — …Ты была на Севере? — расспрашивал Кангасск, пока Владислава перевязывала его разбитую (благодаря одному из зубастых пращников) голову. — Была, и не раз, — ответила девушка. — Ох, ну и как там? — Неплохо. Зимой снег падает. Тебе понравится. — Про снег я читал… это вода замерзшая. Говорят, красиво… — Кан спохватился. — А мы что, на Север идем? — Вполне возможно. Пока нас интересует одна небольшая Область в Ничейной Земле, а там посмотрим. Все, хватит вопросов, — сказала Влада строго. — Караван скоро отправится. Сядешь на пустокора впереди меня, прислонишься к горбу и поспишь. Я прослежу, чтоб ты не упал. И не спорь! «…Север… — думал Кангасск, засыпая. — Волшебный Север…» Он погружался в дрему, укачанный мерной поступью пустынного зверя, и чувствовал, как его обнимают осторожные, внимательные руки, чтобы он спал спокойно, не боясь упасть… Еще полтора дня пути. Ехали в напряженной тишине, почти никто не разговаривал, даже Владислава, взявшаяся было объяснять впервые выбравшемуся за город парню, что к чему. Все смотрели по сторонам, в том числе Кангасск. У него жутко болела разбитая голова, потому он молча злился и держал свой короткий лук наготове, так что маскак, некстати мелькнувший над шапкой бархана, получил стрелу прямо в свой выпученный глаз. — Аааа! Получи, сволочь! — победоносно прорычал Кангасск. — Молодец! — похвалила Влада, одобрительно хлопнув парня по плечу. — Разведчика пристрелил. Если б в прошлый раз так, то та шайка на нас бы не вышла. — Может, они не по одному ходят, — усомнился стрелок. — Вдруг их двое было. Второй-то сейчас, небось, несется меж барханов к своим… — Даже если так… они все равно поняли, что мы начеку, что у нас стрелы на тетиве, и наготове камни в пращах… Не будут они нападать. Караванщик, ехавший впереди них на своем пустокоре, обернулся и кивнул. Согласился, значит. Что ж, действительно никто больше не нападал. Постепенно выровнялись упрямые бугры барханов, древняя дорога вынырнула из-под песка и открыла взору чудную брусчатку, где каждый камень сплошь покрывали древние руны. Кангасск спросил Владу, зачем, на что она ответила, что, мол, это заклятие, отгоняющее пески, иначе арен давно покрыл бы дорогу. И пожалела еще, что со временем руны стираются и заклятие слабеет, а значит, скоро Кулдаган проглотит дорогу целиком… К утру следующего дня усталый караван вошел в пограничный городок, расположившийся у подножия гор по обе стороны перевала, куда загибалась древняя дорога. Звался он просто и ясно — Рубеж. Городок небольшой, но добротный. Есть у него и стены из замешанного на арене цемента, да небольшое ополчение, чтобы оборонять город от разбойничьих набегов. Жители, как и все нормальные люди, жизни радовались днем, а не ночью (что немало удивило Кангасска). Этот пограничный городок нарушал незыблемые законы Кулдагана, — не найти было здесь двух одинаковых лиц. На сотни снующих по улицам разных людей Кан смотрел открыв рот… Видя его восторг и удивление, Влада улыбалась, а такая улыбка означает: «Я рада, что ты рад»… Гостиницы здесь тоже звались дларями, но строились многоэтажными — в виде башенок, опоясанных винтовыми лестницами. Влада, пожелав тихого отдыха, взяла верхний этаж, где было три свободных комнаты. Одну заняла сама, вторую занял Кангасск, а третья так и осталась дожидаться постояльца. Кангасску — любителю днем поспать — поспать как раз и не дали. Несмотря на все протесты, он был отведен к лекарю. Магию в такой близи от Ничейной Земли не жалуют, посему лечили Кана какой-то дурно пахнущей мазью и отваром корней жога, жгучего до ужаса, что вполне оправдывает его название. После Влада потащила его на рынок — за доспехами. Доспехи можно было выбирать на любой вкус. Любые шлемы, кольчуги, кирасы — все, что душе угодно. Однако Влада позвала оружейника и потребовала кевлар. Старый мастер долго ворчал, но заказ принес. Кангасска эти «доспехи» здорово разочаровали: куртки да плащи, подбитые чем-то, какая уж в них защита? А уж цену старик заломил!.. Но Влада только кивнула и выплатила все, не торгуясь. Огнестрелки, даже самой захудалой, у оружейника не нашлось. В Горелую Область, говорит, никто не ходит больше. Идут все в обход. На две недели дольше, зато надежней… А кевлар этот — вообще семейная реликвия, память об удаче во время золотой лихорадки, когда отец молодой был и ходил за золотом в Горелку… — …Может, нам тоже в обход? — с надеждой спросил Кангасск Владу, когда вечерком они сидели в общем зале длари, за столом, у камина, и доедали ужин… — Нет, — только и ответила Влада. Без всяких объяснений. — Да почему?! — возмутился Кан. — Объясни хоть! — Потому что спешу. — Куда? — В Мертвую Область. — И зачем? — Хммм… — Владислава задумалась. Кан понял так, что она размышляет, говорить ему или нет. — Скажем так, мне надо восстановить свое доброе имя. И помочь старому другу… Ты волен остаться здесь, Кан. Здесь свободный город, ни у кого язык не повернется назвать тебя уродом. Живи. Радуйся. — Нет! Я тебя одну в Горелую Область не пущу! — упрямо заявил Кангасск. Несколько секунд в наступившем молчании слышалось лишь его яростное сопение. — …Ты неплохо сражаешься, — вдруг сказала Влада. — Это я сперепугу… — признался Кан, смущенно почесав затылок. — Вообще-то, я первый раз в настоящем бою… — Я научу. В пути у нас будет время, — обещание было дано… Глава вторая. Жаль, нет ружья Чарги ступают мягко. Пушистые лапы лишь едва слышно шуршат осенней листвой да пощелкивают когтями по фигурной брусчатке улиц в городах. Но если чарги идут по траве, ты не услышишь их: для этого слух человечий слишком груб… Тропа, уходившая от хорошо наезженной торговой дороги на север, порядком заросла. Травы постепенно брали свое, но еще много десятков лет пройдет, прежде чем времена золотой лихорадки забудутся: когда-то здесь шли и шли на север орды золотоискателей, и их тяжелые сапоги протерли землю до камней. Именно потому забытая тропа, словно шрам, все еще проглядывает сквозь молодую зелень. Она не змеилась подобно обычным тропам, а дерзко шла напрямик через луг и лес. У гор, условной границы Горелой Области, она выныривала из-под дырявого зеленого ковра и устремлялась вверх, огибая кручи, настоящей двухколейной дорогой, на которой то и дело попадались закатанные в пыль гильзы от патронов, напоминающие о суровых временах… — Что сейчас в Горелой Области? — спросил Кангасск у Влады. — Туда никто не ходит. И оттуда — тоже. Может, там людей-то не осталось? — Слишком смелая надежда, — покачала головой Влада. — Конечно, Область разорена войной, но жить здесь очень даже можно. — Я бы не стал, — сказал Кан уверенно. …Сэслер чистил винтовку. Сказать точнее — бережно протирал сложную систему вогнутых стеклышек, укрепленную на ее стволе. Они позволяли глядеть в даль, как из подзорной трубы, да еще и целиться при этом. Оставшись доволен чистотой и блеском всех элементов своего чудесного прицела, Сэслер закрыл стекла в черный футляр с плотно пригнанной крышкой. Теперь прицел смотрел со ствола винтовки, словно диковинный глаз. Перед тем как отправиться на охоту, Сэслер заглянул в дом, помахал рукой жене, улыбнулся маленькому сыну. Привычный и приятный ритуал, завершив который можно с легким сердцем идти куда угодно. Густой сосняк, которым порос склон, заставлял солнечный свет падать вниз пятнами, и Сэслер, по старой охотничьей привычке, обходил их, неслышно двигаясь в полумраке. Глазу на винтовке он тоже не позволял мелькать, закрыв его футляром, иначе тот пускал бы во все стороны бесстыдно-яркие солнечные зайчики. …Погодка выдалась неплохая: ни дождя тебе, ни тумана. Охотник устроился меж кустов ежевики на краю обрыва, откуда открывался обширный вид на злачный луг; сюда — имей терпение — обязательно заглянет сегодня какая-нибудь голодная животина. Глазастая винтовка мирно лежала рядом, и глаз ее был зачехлен. Растянувшись на травке под прикрытием ежевичных кустов, Сэслер спокойно поджидал добычу. При ясной погоде мир просматривался до самых гор, загораживавших горизонт. Даже старая дорога была видна… и, кажется, по ней кто-то шел… — …Старая дорога уходит дальше в горы, — сказала Влада. — Там текут ледяные горные ручьи, где раньше промывали песок и искали золото. Вдоль таких ручьев в те времена как грибы вырастали поселки золотоискателей. Сейчас все заброшено, но не исключено, что часть народа осталась — а значит, без огнестрелки нам с тобой там нечего делать. Придется сделать крюк по лесу… Кангасск вздохнул и задумчиво почесал свою чаргу за ухом; та громко мурлыкнула в ответ. …Мало ли кто ходит по старой дороге. Сэслер не против. Но вот сворачивать с нее и нарушать его границ они не имели права! Сорвав чехол, Сэслер схватился за винтовку, глянул в глаз… …Ладно хоть выдержки хватило сгоряча на курок не нажать!.. Сначала он этих двоих всадников за солдат Крогана принял — и жутко разозлился, что они посмели опять сунуться в его владения. Но потом присмотрелся и увидел, что кевлар-то на них, конечно, кевлар, но у них нет ружей! У одного через плечо короткий лук висит, за спиной — колчан со стрелами, на поясе — меч. У второго и вовсе пара мечей — вот и весь арсенал. Да и поклажи у них прилично, как у путешественников, а вовсе не дурней Крогана. Вот так так!.. А думалось, через Горелую Область никто больше не ходит!.. Даже дорога заросла почти. И вот на тебе! Определенно, эти двое появились тут неспроста. Сэслер не был бы Сэслером, если б не решил докопаться до истины… охота подождет. Возможно, эти двое даже похуже солдат Крогана могут оказаться, даром что без ружей. Нет, определенно, за ними надо проследить… …Две черных букашки двигались по равнине неторопливо — и Сэслеру было хорошо видно их со склона. Главное, заметить, где они войдут в лес, а уж в своем-то лесу охотник их не потеряет. Сэс не беспокоился, глядя на клонящееся к закату светило, — пропадать на охоте по нескольку дней для него было не впервой. Дома его не хватятся. Порой он снимал чехол и приникал к винтовочному глазу, следя, правда, чтобы не пускать бликов. Увеличение глаз давал хорошее, а опыта Сэслера хватало, чтобы читать разговоры по губам. Сколько прихвостней Крогана на этом провалилось! Сколько их, точно оловянных игрушек, попадало! И все из-за того, что обсуждали что попало между собой… Конечно, откуда они могли знать, что невидимый охотник следит за ними со своего склона и знает все, что они говорят. А потом — нежданная гибель всего отряда. Жуткая, бесшумная стрельба неизвестно откуда, ведь, казалось бы, местность открытая, спрятаться стрелку негде, разве что на склоне, так ведь не дострелишь оттуда! К тому же так точно в голову каждому не попадешь. (О глазе-то — изобретении Сэслера — знал только сам Сэслер да его семья). Вот и пошло: мифы всякие народились про нечисть, про волшебство… Сам того не ведая, одинокий охотник держал в страхе всю разбойничью ватагу Крогана и волей-неволей закрывал им всякий путь на Юг по старой дороге. Кроган полагал, что это ему наказание свыше за что-то, — он вообще был для разбойника очень религиозен, — но и помыслить не мог, за что… Паренька, которого он по глупости-молодости замучил и убил на потеху толпе, он давно не вспоминал. Зато Сэслер не забыл своего старшенького, которого, кстати, звали так же, как отца. Не забыл — и мстил жестоко… …Нет, эти двое никакие не солдаты Крогана, решил Сэслер… У них приятные ясные лица. Очень милые молодые парень и девушка, ровесники, похоже. И говорили они о совершенно безобидных вещах… Девушка весело рассказывала парню о Севере. Истории были смешные. Сэслер — и тот «заслушался», если это слово применимо к чтению по губам. «Путешественники, — подумал он. — Как есть — путешественники. Молодые, смелые, но такие беззащитные… Парень на моего старшего похож чем-то… Да, ему и лет примерно столько же… Эх, через мои земли пропущу, ладно уж, а вот как на Кроганские выйдут — что тогда? — Сэслер зажмурился, так мучителен был выбор. Но перед глазами снова встал старший сын, погибший молодым… — Нет! Не могу я! — мысленно крикнул охотник. — Присмотрю за ними, не будь я Сэслер!» …Вечер спустился быстро, укатив солнце за холмы. За день пути устали и чарги, и путники, так что привал всем был в радость. Чарги отдирали сочную кору с деревьев и с аппетитом ее хрумкали. Они вообще всеядны, могли бы поохотиться, но, видно, ленились сегодня. Кангасск притащил хвороста, Владислава пристроила над костром котелок, где уже лежали, залитые водой, сушеное мясо и злаковые хлопья, — извечная еда путешественников, которую, при отсутствии возможности сварить суп, грызут в сухом виде. Есть еще мюсли — смесь вроде этой, только с сухофруктами и орехами вместо соленых мясных кусочков. — Стоит ли костер-то разводить? — спросил Кан, которому в лесу было не по себе. — Заметят еще… — Не думаю, — возразила Влада. — Насколько я знаю, местные головорезы сюда не ходят. У них бытуют какие-то мрачные легенды об этом лесе… — Еще лучше… — Кангасск нервно сглотнул. — Тогда, пожалуй, запалю-ка я хворост. При огне спокойней как-то… Огнива кулдаганец, надо полагать, в жизни своей не видел. У них в пустыне не принято как-то щелкать камнем о камень, чтобы добыть огонь. На то зажигалки имеются. Зажигалку он не без труда выудил из кармана: карманный дракон пищал, отбивался и цеплялся когтями за куртку. Недавно хозяин насыпал в карман мюсли, коих огнедел наелся, и теперь маленького ящера клонило в сон, потому, когда его стали вытаскивать, он возмутился от всей души. — Вот. Зажигалка, — продемонстрировал Кангасск дракона. — Зажимаешь в кулаке — и получаешь огонь. Он действительно сжал дракончика в кулаке и провел его мордой над дровами. Влажное дерево маленькому язычку огня покорялось неохотно. — Вот, — гордо говорил Кан, — а ты — огниво, огниво… Да мы… Тут раздался тонкий пукающий звук… Кан осекся на половине фразы и, жестоко ругнувшись, разжал кулак… На ладони красовалось серое дурно пахнущее пятно. — Ах ты тварь! — взревел он… Минут пять, под радостный смех Влады, разъяренный Кангасск пытался выловить нерадивую зажигалку в траве. Юркий дракончик каждый раз ловко избегал карательного кулака. В конце концов, когда хозяин потерял его из виду, вымыл руку и успокоился, он тихой сапой вернулся в теплый карман. Влада все еще не могла перестать смеяться — прыскала от смеха при одном только взгляде на Кангасска. — У него либо дефект заднего клапана, как у половины зажигалок, либо просто наглая тварь… — смущенно оправдывался Кан… …Сэслер не понял, что там у них произошло и что говорил девушке сидевший к нему спиной парень, но видел, как они смеялись, и не удержался — улыбнулся сам. Правда, к нежданной маленькой радости тут же примешалась давняя боль — опять вспомнил о сыне, Сэслере-младшем… Этих ребят предупредить надо бы, — вот что еще подумалось охотнику. Они легли спать, не оставив часового, так что Сэслер мог бы подкрасться и дождаться утра рядом с тлеющим костром… мог бы… если б не чарги. Их огромные глаза со зрачками-щелочками остро видят в ночи, длинные уши уловят малейший шорох, а острые когти и зубы не пожалеют чужака… Путешественники тоже это знали, потому и спали так безмятежно, привалившись к пушистым бокам чутко дремлющих зверей. Незамеченным не подберешься, а стрельбу затевать не нужно, ох как не нужно!.. Днем тоже не подойдешь. Чарг они могут и не удержать вовремя. Да еще проблема: вспыльчивый парнишка. С луком. Жди, так и поверят тебе, что ты не разбойник, а так, поздороваться зашел… Ох, плохо дело… …Завернувшись в теплый плащ, охотник заснул до утра… Чарги бежали резво. Едущему на них всегда кажется, что он оседлал теплый ветер. Кан читал, что есть в Омнисе [1] места, где ездят на высоких зверях с двойными копытами, так на них пока доедешь, отобьешь себе все что можно — и что нельзя тоже… Кочевые народы сажают на этих зверей детишек уже лет двух-трех, и от тряски у них скривляются позвоночник и ножки. Потому взрослые люди этих народов выглядят печально. В седле виртуозы, спору нет. Но по земле на таких ногах ходить тяжело… да и вид неказистый, что и говорить, а к старости, наверно, спина здорово болит… 1 Омнис — название мира. Означает «всевозможный». На чаргах же ездить мягко. Одно удовольствие. Никакой тряски, никакого цокота копыт, — только быстрый плавный бег… День пути с двумя небольшими остановками прошел хорошо. Никто не нападал, а древний сосняк не чинил особых препятствий бегущим чаргам. Даже Кангасск, отродясь не видевший ничего, кроме пустыни, привык к лесу и проникся к нему симпатией. Спокойствия же ему добавляла уверенность Владиславы да безмятежность чутких чарг — эти бы почуяли опасность, если б она была. Последний привал сделали к вечеру… Мирно потрескивал костерок (дракон-зажигалка на этот раз поджег дрова без пакостей), в котелке булькал нехитрый суп. Чарга Влады разлеглась на травке и шершавым языком чистила свою белую с черными пятнышками шубу, а чарга Кана свернулась калачиком вблизи костра. Солнце еще светило, хотя небо и начало темнеть… После сытного ужина вконец разомлевший Кангасск выкопал на в своем рюкзаке книгу и, привалившись к пятнистому боку чарги, принялся читать. — На каждом привале тебя с книжкой вижу, — весело засмеялась Влада и спросила: — Что читаешь такое интересное? — Теорию Ничейной Земли, — гордо ответил Кангасск и продемонстрировал потертую обложку, где еще можно было углядеть название. Владислава с уважением кивнула. Кан начал было размышлять, умеет ли девушка-воин читать вообще, но размышления свои быстро забросил: что-то подсказывало, что умеет, причем на поверку умнее его, Кангасска, окажется. Не девушка — шкатулка с сюрпризом!.. Неожиданно поверив в свои силы, Кан решительно отказался от страницы с резюме и открыл параграф с самого начала. Читать он начал довольно бодро… но страниц через пять до него дошло, что из прочитанного он понял пока только предлоги… «Ну кто писал эту гадость? — ругнулся он про себя. — Воистину, дурак не тот, кто не понимает, а тот, кого не понимают…» На сем он перелистал остатки параграфа и вернулся-таки к резюме, как блудный студент. Там бешеный текст параграфа переводился на человечий язык: « …Тогда, в начале, был создан один камень. Hora Tenebris — мощный генератор магии — должен был служить ее источником: фактически, источником жизни в новорожденном мире. Но магическое поле, создаваемое им оказалось чрезвычайно нестабильным — контроль магии оказался невозможен. Дело в том, что последствия ее использования были непредсказуемыми (подробно о природе и использовании магического поля см. „Размышления о природе магии“, в 34 томах, т.21, со с.568, изд. „Северо-Юг“). Именно для стабилизации магического поля позднее были созданы еще два камня: Hora Solaris и Hora Lunaris: они позволяли контролировать магию и полноценно с ней работать. Радиус действия каждого из них оказался в два раза меньше радиуса действия Hora Tenebris. Для его увеличения стабильной площади эти две Хоры разместили в противоположных концах Центральной Части мира — оплота будущей цивилизации. Но не только это стало причиной их разделения. К сожалению, камни оказывали друг на друга взаимоподавляющее действие — в области пересечения их стабилизирующих полей магия действовала непредсказуемо — точно так же, как если бы их не было. Такой областью стала на нынешний момент территория, более известная как „Ничейная Земля“. Территория, где, как предполагается, находится источник всей магии — Hora Tenebris…» — Послушай, Влада! — вдруг вспомнил Кангасск. — Давно хотел спросить… в Арен-кастеле я про Горелую Область только страшилки всякие слышал… а ты не знаешь случайно, что тут на самом деле произошло после золотой лихорадки? — Это долгая история, Кан… — задумчиво и печально произнесла Влада и замолчала, поглаживая шею урчащей от удовольствия чарги. — А вкратце?.. — умоляюще сказал Кангасск. — Ну пожалуйста… — Можно и вкратце, — согласилась Владислава и, привалившись к теплому звериному боку, стала рассказывать… — Во время золотой лихорадки здесь царила полная анархия. Понаехало самого разного люда и с Юга, и с Севера, и с окрестный Областей. Вокруг золотоносных речек начали расти маленькие поселки. Для бандюг — раздолье, что и говорить. Прошло немного времени — и в каждом городке обосновалась своя шайка. Они все время воевали между собой. Учитывая то, как здесь взрывается порох, можно представить, какие велись войны… Взрывы гремели по всей Области. После одной из войн несколько лет она стояла полностью покрытой пеплом, с изрытой взрывами землей, пожженными лесами… тогда ее и назвали Горелой. — А до этого как называлась? — перебил любопытный Кан. — Рэнзи. Или Зеленые Холмы. — Понял. А что дальше… — После той большой войны среди всех банд выделилась одна, которая стала набирать силу. Ее вел один кулдаганец — Кроган. Не знаю, из какого он города, но не из Арен-кастеля точно… В общем, тогда эта банда устроила на здешний землях настоящий террор. Пострадали все — и местные, которые успели обжить эти места, и торговцы, которые проходили через бывший Рэнзи, и даже Рубеж, где до сих пор это время с ужасом вспоминают. Банда Крогана регулярно совершала на него набеги. Сейчас в Горелой Области гораздо тише, но все равно по доброй воле сюда никто не пойдет. — Кто он вообще, этот Кроган?.. — Старый кровожадный урод, если хочешь знать мое мнение… Крогану весь день икалось, видно кто-то его усиленно вспоминал, причем не очень добрым словом. Вдобавок, заныли к погоде старые раны, напоминая, что старость не радость… Предводитель черной орды налил себе вина и растянулся на диване у камина. У ног его сложила голову здоровенная пятнистая гиена — злобная тварь, норовящая пообкусать ноги и руки кому попало и по-щенячьи привязанная к своему хозяину. В псарне таких гиен Кроган держал целый выводок, их он спускал на недобросовестных платильщиков мзды… мздоплатильщиков, то есть… Дом у него был каменный и даже по-своему очень уютный. Глиняные фигурки Трех Богов стояли в красном углу. Пыль с них стирал лично Кроган, каждый день. И молился исправно каждый вечер. Так ему жилось куда спокойней. Вера и нехитрый ритуал помогали ему поддерживать на должном уровне неугасимое чувство собственной правоты… — Предводитель! — крикнули за дверью. — Твой сын пришел! — Пусть войдет! — распорядился Кроган и глотнул еще вина. Сын Крогана выглядел сорванцом лет двенадцати. Однако, несмотря на столь юный возраст, рожа у него была уже разбойничья. И повадки ей под стать… Звали мальца тоже Кроганом и будущее, по мнению Крогана-старшего, у него было большое. Только ему он этого не говорил — чтоб не зазнался малый раньше времени. — Так, сынок, — предводитель поцокал языком, — о твоих похождениях я уже наслышан. Я тебе что велел? — Мзду собрать с Золотынки, — пробубнил младшенький. — А ты куда полез?! — Пап, я… — Молчать! — рыкнул Кроган-старший. — Однажды Трое тебя покарают! Знаешь, что ждет за ослушание родителей?! — Но я за… — вновь попытался сын вставить слово. — Геенна огненная! — выпалил отец и стукнул кулаком по спинке дивана. Ручная гиена засуетилась вокруг хозяина, порыкивая и поклацывая челюстями: ей показалось, что ее позвали и сейчас наконец прикажут кого-нибудь разорвать… — Папа… — Кроган-младший аж побледнел. — Папа, не надо гиен… Я обычных-то боюсь, а уж огненных… Предводитель замер на полуслове, только через минуту до него дошел весь комизм ситуации… — Дурень! — захохотал он и хохотал так громогласно и заразительно, что сын тоже стал посмеиваться. — Ладно, будет с тебя… — смягчился наконец Кроган-старший. — Так что ты там пытался сказать? — Мы с парнями тут чего по лесу-то шарахались… — младший поскреб в затылке. — Видели, что по дороге из Рубежа пришли какие-то двое. Без ружей оба… Мы хотели их тебе притащить, так они в Гиблые Места свернули. Мы все равно следили — интересно же… Так они все прошли — и живые до сих пор. Скоро к нашей границе подойдут. Парень и девка… отдай их нам, а пап… — Сюда веди, живьем, — распорядился Кроган, посерьезнев. — И не калечь. Сначала я их расспрошу как следует. Интересно, как они Гиблые Места прошли, и что в Рубеже сейчас делается. Давай, пошел!.. Впрочем, стой!.. Я с тобой пойду. А то опять дров наломаешь… …Насчет отряда Кроган-старший распорядился быстро. Чарг его люди не держали, так как те не уживались с любимыми здесь гиенами, потому ездила черная орда на тарандрах — здоровенных животных с тяжелыми раздвоенными копытами. Их головы венчали бы огромные ветвистые рога, не будь они спилены под корень — чтобы не закрывали наездникам обзор. Тарандры покорно терпели визгливых кроганских гиен, которые бежали рядом, словно охотничьи собаки. Утро выдалось славное: немного пасмурно и туманно — в самый раз для охоты. Все низины мягко и нежно заполнил туман, на дне густой, как молоко. Кроган ехал впереди всей ватаги, на белоснежном тарандре с богатой сбруей, как и полагается предводителю Он находился в добродушном расположении духа, то и дело поглядывал на младшенького, отмечая уверенный взгляд наследника, его осанку, умение держаться в седле… Старый разбойник любовался единственным сыном, чувствуя гордость за него. Если б еще гиен не боялся, сорванец… Ну да что поделаешь, если в раннем детстве его чуть не съела одна дурная гиена. Кроган-старший тогда выпотрошил ее напоказ всей гиеньей стае, чтоб больше неповадно было, но жуткого впечатления у мальчишки это не сгладило. При слове «гиена» бледнеет и теряется до сих пор… Впрочем, это ерунда. Это забудется. Лет через пять, через десять ли — но забудется… — …Вот тут кроганская банда проводит границу Гиблых Мест, как они называют эту территорию, — объясняла Владислава, водя пальцем по карте. — Они этих холмов боятся и стараются не заглядывать сюда без нужды. Сегодня мы выйдем за эту безопасную для нас границу, Кан. — Плохо дело, да? — вздохнул парень. — Все будет хорошо, — улыбнулась Влада и ласково взъерошила ему волосы. — Поселения мы обошли, а это было самое опасное. Осталось только перейти реку. Мост охраняется, но мы по нему не пойдем. Лучше в брод, через перекаты. На последнем безопасном привале Кангасску даже читать не хотелось. Он лежал на траве и печально глядел в небо. Там солнце уходило за горы, красное, тяжелое вечернее солнце… Ему много о чем думалось. Вспоминал родной Арен-кастель, казавшийся теперь ушедшим и забытым сном. И думал о том, куда же и зачем же он идет… Верно: у Влады есть ясная цель, а у него? Зачем он рискует жизнью, зачем идет туда, куда идет? Он задавал себе эти вопросы сотни раз, но ответа не находил. Решил все же, что пока его цель — не бросить Владу одну, а там видно будет… Утро выдалось туманное, мокрое. Каждый волосок на шкуре чарг оно обсыпало жемчужными росинками. Чаргам это явно не нравилось — они то и дело встряхивались, разбрасывая сверкающие брызги во все стороны… Кангасску невольно вспомнился фонтан в Арен-кастеле, разбивавший живительную влагу на мелкие капельки. …Границы Гиблых Мест никто не отмечал, но, верно, путники уже перешли ее. Туман сгущался, не давая толком разглядеть, что впереди. Кангасск тумана раньше никогда не видел, но он ему уже не нравился, особенно после того, как Влада сказала, что там водятся сильфы. Лук, упорно не признавая его бесполезности здесь, Кан держал наготове… Сэслер покинул холмы. Оттуда, сверху, он мог следить за путниками, следуя за ними пешком, ибо расстояние не требовало от него скорости — «глаз» позволял видеть и контролировать все. Но сейчас, когда они вышли за границы его земли, пришлось выбирать — остаться или проводить их до конца. И Сэслер выбрал… Он покинул холмы. Дикая чарга пришла на его зов. Сэс помнил ее еще детенышем — она попала в кроганский капкан, и стальные зубы раздробили ей лапу. Да, капкан поставил кто-то из ребят Крогана (они тогда были смелее и то и дело заходили куда не следует, а именно на территорию Сэслера) — сам Сэслер никогда капканов не ставил, поскольку считал такую охоту подлостью, а на хищников и вовсе не охотился, почитая их как равных себе… Того, кто ее вылечил, чарга помнила до сих пор и согласилась везти на своей спине. И вот, пригнувшись к мохнатой холке, Сэс помчался вниз. Он должен был не терять их из виду и в то же время находиться выше на местности, чтобы успешно стрелять издалека. Сложно, но можно… если бы не туман… Кроган устроил засаду, мастерски устроил, показав сыну, как надо… …Река Фэрвида здесь разлилась широко и мелко, бурля по скользким круглым камням. Течение в этом месте становилось стремительным, но вода едва достигала колена. Переправляясь, путники спешились и даже доверчиво сняли сапоги и закатали штанины, ступая в ледяную воду. Чарги воды не любят, потому их вели медленно, приобняв за шею, чтобы не волновались. Кроган-старший подал сыну сигнальный рог. Младший дунул в него со всей силы — для мальчишеских легких это было серьезным испытанием. Звук получился робкий, но слышимый хорошо: по этому сигналу на обоих берегах спустили гиен… Первая же получила стрелу промеж глаз — Кан не дремал. Второй стрела угодила в бок, и гиена с визгом завертелась, пытаясь вытащить глубоко засевшее древко. Третья стрела уже готова была сорваться с тетивы… Но когда из тумана, клубившегося по берегам, показались люди Крогана с ружьями, Кан опустил лук… Ловушка, как есть ловушка. По обоим берегам, плеща водой, беснуются пятнистые бестии. А за ними, держа ружья наготове, стоят три десятка людей — по пятнадцать с каждого берега. Чарги шипели, огрызались и выпускали когти, готовые биться насмерть. Бледный от ужаса Кангасск попытался заслонить собой Владу… — Бросьте оружие, — крикнули им с западного берега. Голос был наглый, мальчишеский… — Бросай, Кан… — сказала Влада спокойно. — Бросай… Мечи, лук и колчан упали в воду. Но если стальные тела мечей в кожаных ножнах опустились на дно, то лук и легкие стрелы Фэрвида унесла с собой, точно простые щепки… …Когда туман поредел и позволил «глазу» заглянуть за его завесу, то Сэслер понял: он опоздал. Две беспомощные фигурки стояли посреди ледяной реки, подняв руки, в которых не было оружия. Некуда бежать — враги заняли оба берега. Даже на чаргах не прорваться — догонят гиены. Да и от пуль пушистые звери, в отличие от своих хозяев, не защищены. А Фэрвида течет равнодушно, перекатываясь через скользкие камни, и по ней никуда не убежать… И тут взгляд Сэслера остановился на двоих, стоявших чуть поодаль от всех. Оба Крогана, и старший, и младший, были здесь. В худом длинном мальчишке Крогана-младшего Сэслер опознал сразу — так тот был похож на отца… «Моя месть будет страшной, Кроган…» — подумал Сэслер, прицеливаясь маленькому разбойнику в ногу… …Кроган-младший закричал и повалился на землю. Он рыдал совсем по-детски, зажимая руками рану; багровое пятно расползалось по штанине… «Призрак! Стрелок-призрак!» — закричали солдаты Крогана на разные голоса. Ужас, пришедший из темных легенд, захлестнул их. Они метались по берегу и стреляли в туман… Вторая пуля клюнула Крогана-младшего в ладонь… Еще несколько бесшумных выстрелов настигли других разбойников. Их неведомый стрелок бил в головы — тех, кто беспечно откинул на жаре кевларовые капюшоны — в затылок, а прочих — в лицо, если те поворачивались лицом… Тем, кто надеялся на кевлар, попадало по ногам, они падали и кричали, пока стрелок не добивал их… Владислава и Кангасск замерли, превратившись в островок безмолвия посреди разыгравшегося на берегу безумия. Стрелок не трогал их — вот что они поняли ясно, потому что разбойников, тех, что, глядя на них, посчитали реку безопасной, пули настигали так же, как и тех, что метались на берегу… …Бесновались гиены, скача вокруг людей и клацая зубами… — Кан, бери меч! — опомнилась Влада. И вовремя: пятнистые зубоскалы уже двинулись на них, видимо, считая их всему виновниками. Или просто чуя легкую добычу… Двух гиен сбили в прыжке чарги и уже рвали их, катаясь в покрасневшей воде. Остальные кинулись на Кангасска… Переступая босыми ногами в по осклизлым камням, в ледяной воде, Кан и Влада как могли отбивались от наседавших хищников. Кем бы ни был пришедший на помощь неведомый стрелок, ему явно было не до гиен сейчас… …Кроган-старший не замечал уже ничего. Ни людей, падавших с пробитыми головами, ни озверевших гиен, которых рубили посередине реки двое чужеземцев… Во всем мире для него остался только сын. Мальчишка уже не кричал. Он лежал на траве, запрокинув голову, и хватал ртом воздух. Лицо его было белым, как мел…Разрывные пули… в него одного стреляли такими. И сейчас Кроган-младший умирал… Когда Влада и Кан, прихрамывающий на левую ногу, за которую его тяпнула гиена, вышли на берег, они увидели не великого и ужасного предводителя черной орды, а просто старика. Седого, сутулого, убитого горем старика. Кроган плакал, плакал безутешно, и ничто в мире не имело для него значения. Винтовку свою он бросил где-то в траве и давным давно про нее забыл. Кевларовый плащ он снял и накрыл им сына, чтобы жестокий стрелок не вздумал больше мучить его… А когда суетившаяся вокруг старая плешивая гиена дернула умирающего мальчишку за руку, Кроган бросился на нее и (откуда только сила взялась) сломал ей шею… — …не надо гиен… — простонал маленький Кроган. — …не надо гиен, папа… я боюсь… — и затих. Тогда у Крогана-старшего помутился рассудок… Он кричал, плакал, он умолял сына проснуться, он рвал на себе волосы, он то молился Трем, то проклинал все на свете… И вот мир для него померк. Померк еще и потому, что в этот самый миг ему отказались служить глаза. Слепые, они теперь видели только мрак вокруг, и ничего больше… Кангасску привиделось какое-то движение в тумане… И скоро к берегу вышел человек. На нем не было кевлара — только зеленый фарховый плащ поверх кожаной одежды. Он нес за плечом винтовку, на стволе которой мерцал в слабом солнечном свете большой стеклянный глаз. — Это твоя кара, Кроган, — произнес человек. — Помнишь, ты замучил моего сына на потеху толпе?.. Зло всегда возвращается. Теперь я отомстил… Старик не мог ответить ему ничего. Он кричал, причитал и теребил тело сына, умоляя того проснуться. И вдруг — ясный проблеск сознания — произнес: — Убей! Убей и меня тоже! — Нет, Кроган, — сказал стрелок, и в голосе его звучал ледяной холод. — Ты останешься и будешь жить. И будешь помнить, как твой сын умирал. Отныне твоя жизнь превратится в сплошной кошмар. Как когда-то превратилась моя… Перешагнув через тело Крогана-младшего, стрелок подошел к Владе и Кангасску и сказал им: — Я Сэслер. Я следил за вами с тех пор, как вы свернули с дороги, чтобы с вами не случилось беды… А теперь я вижу, что вас послало Небо, ребята. Я много лет ждал возможности отомстить. Сейчас возьмите у убитых ружья и идите, куда шли. Больше вам ничего не грозит. Ответа он ждать не стал — просто развернулся и ушел. Скоро он растворился в тумане — лишь винтовка еще долго мигала незачехленным глазом, отражая неяркое солнце… Уходили Влада и Кан с тяжелым сердцем: за спиной им еще долго слышался горький плач старика… Глава третья. Белый мрак Очередной привал пришлось сделать очень скоро: раны не дали уйти далеко. Конечно, так далеко от границы и так близко к разбойникам лучше бы не разводить костра, но без горячей воды ран не промыть… Привал устроили у подножия лысого холма, где протекал мимо робкий холодный ручеек. Пока Влада ходила с котелком за водой, чарги зализывали раны, причем не только себе, но и Кангасску, который беспомощно растянулся на земле: у него был жар. Благо, жог на этом холме рос повсюду — хватило на крепкий густой отвар, способный выгнать заразу даже из самой запущенной раны. Правда, чарги от подобного средства отказались, предпочтя обойтись слюной и языком. Так что жогом поливали друг друга люди. Кангасска тяпнула за ногу гиена, и теперь нога распухла так, что даже не помещалась в сапог. Что до Влады, то она словила шальную пулю, которая не убила ее лишь благодаря кевларовой куртке, но вгрызлась в кожу и мышцу, и все равно пришлось выковыривать ее ножом. Позаботившись о ранах, поели и прилегли отдохнуть. Никакой разговор не шел — слишком тяжелым было впечатление, которое оставил сегодняшний день. Кангасск и вовсе боялся глаза закрыть: стоило смежить веки, как перед взором начинали мелькать картины битвы и неизменно вспоминался старик, плачущий над мертвым мальчишкой. И этот… Сэслер-каратель — жуть ходячая… — Зачем он его так… так жестоко… — спросил Кангасск, глядя в ясное небо. — Снайперы вообще народ жестокий… — так же пространно ответила Влада. — Кто-кто? — переспросил Кан. — Снайперы… Этот парень изобрел прицел, который позволяет точно стрелять издалека… Он снайпер. Единственный в мире… пока… — Влада, откуда ты все знаешь? — Знаю — и все… Кангасск не стал допытываться, но такой ответ его не удовлетворял. Слишком у этой милой девушки все правильно. Откуда это юное создание может столько знать?.. «Юное ли?» — мелькнула мысль. Кан чуть не спросил, сколько ей лет, но вовремя прикусил язык: невежливо у женщин такие вещи спрашивать. И все-таки… Нет, не похожа она на колдунью. Просто дитя воина, и, похоже, любимое дитя, раз стольким вещами ее научили. И лет ей, наверное, двадцать, как самому Кангасску, а то и того меньше. Может, он тоже бы столько знал, если б путешествовал сызмальства, а не сидел за цементной стеной Арен-кастеля… До вечера так никуда и не пошли. Пожалели чарг, которым сполна досталось гиеньих укусов. У них пока не было сил даже пойти добыть себе пропитание, потому Влада насыпала им сухого пайка путешественника, который они слопали за милу душу и теперь запивали водой из ручья, деликатно черпая ее языками. На долю же самих путешественников теперь остались только мюсли, но Влада сказала, что, как выйдут за пределы Горелой Области, так можно будет закупиться в каком-нибудь маленьком городке. До первого городка добирались аж два дня, чтобы не загонять раненых чарг. Признаться честно, местные, увидев двух всадников с ружьями да обряженных в кевлар, засуетились и перепугались не на шутку. Правда, известие о том, что младший Кроган убит, а старший отошел от дел, резко сменило градиент настроения — теперь Владиславу и Кангасска чествовали как героев. Ох, без особой радости встретили они дождь из лепестков роз… Гордиться им было особо не чем… Мэр городка принял на хранение ружья и кевлар, которые будут не нужны в дальнейшем, и распорядился, чтобы чужеземцев обеспечили провизией, лечением и предоставили лучшую гостиницу для отдыха. Скромная оказалась гостиница, но после ночей в лесу, с комарами, когда каждое утро просыпаешься по уши в росе, радостно было хотя бы просто поспать под надежной крышей… — …Что читаешь, Кангасск? — поинтересовалась Владислава, застав его вечером за книжкой. — Да про эту Область, — ответил он лениво. Читал он лежа, развалившись во всю кровать. — Что пишут? — Влада улыбнулась и присела на краешек кровати. — Называется Теплая Область. Очень мягкий климат, магический потенциал способствует ясновиденью, — процитировал Кангасск и задумчиво хмыкнул. — Я уже заметил, что тут много гадалок. Может, сходим судьбу узнать, а? — Предпочитаю не знать. — Это почему? — Жить неинтересно станет, Кан. — Как скажешь… Кан закрыл книгу и поднялся на локте, который, впрочем, не преминул утонуть в подушках. — Куда мы идем дальше? — поинтересовался он. — Опять напрямик? — Опять, — кивнула Влада. — Спорить бесполезно, понял, — весело сказал Кангасск. «Зачем она пришла? — подумалось ему вдруг. — Может, остаться хочет? Было бы славно…» — Я спокойной ночи пришла пожелать, — сказала Влада. Кангасск аж вздрогнул: будто мысли прочитала! — Так что спокойной ночи и приятных снов, — и невозмутимо удалилась в свою комнату… — А зря не осталась… — прошептал Кангасск ей вслед… Теперь ему не спалось. Сбоку на бок ворочался. Грифов считал. Овец — тоже (недавно узнал, что в зеленых местностях, чтобы уснуть, считают овец). Не помогало. Никак. Уже пора бы привыкнуть, что везде, кроме Кулдагана, ночь — время сна. Хотя… нет, этот город не совсем уснул. Кангасск выглянул в окно и увидел, что кое-где светятся вывески, и люди ходят по улицам. Увидел и подумал, почему бы тоже не пройтись? Оделся, взял меч на всякий случай (ночь, все-таки) и пошел. Стоило Кангасску шагнуть за порог гостиницы, как цветастые, подсвеченные вывески окружили его со всех сторон. Правда, денег у него было всего-ничего — только то, что прихватил из дома, так что заходить в каждое ночное заведение он не стал. А чтобы не травить душу, направился туда, где было темнее, чем на центральной улице. Здесь оказалось тише и спокойней, и подвыпивших по случаю разгрома черной орды горожан встречалось куда меньше. Шел неторопливо — берег недолеченную ногу, от этого походка получалась самоуверенной и важной, как и подобает великому воину… Великий воин — как звучит-то! Главное — не добавлять, что благородную хромоту обеспечили вонючие гиеньи зубы, а не вражий клинок!.. — Эй, герой! — окликнул его тоненький голос. — Идем, погадаю! Кангасск обернулся и расплылся в улыбке: его звала лохматая девчушка лет десяти. Она сидела на маленьком складном стульчике у стены, рядом с самодельной корявой вывеской. В длинном платье с оборками; с волосами, стрижеными по-мальчишечьи, она напоминала сердитого воробушка, нахохлившегося на ветке. — Ты что ль гадалка? — добродушно посмеялся Кан, вдруг почувствовав себя взрослым и серьезным воином, решившим пошутить с ребенком. — Да! Я же Илианн. У нас в роду все женщины видят будущее, — обиженно сказала девочка. — Идем, погадаю, не пожалеешь. Кан подошел. — А что ты ночью тут сидишь? — спросил он. — Днем не гадают, — гордо сказала маленькая гадалка. — Днем только дураков обманывают. По-настоящему будущее открывается только ночью! — Прости, не знал, — Кан присел на корточки рядом. — Сколько просишь за гадание? — Пять монет, — заявила девочка тоном, не терпящим пререкательств. — Дороговато… — Тогда не гадай! Кангасск подивился уверенности ребенка и выложил на протянутую ладошку пять монет. — Теперь скажи: «Разрешаю Занне заглянуть в мое будущее», — потребовала девочка. Кан послушно повторил. Тогда маленькая Занна зажмурилась и положила подбородок на ладошку, став похожей на прилежную школьницу, которая размышляет над сложной задачей. — Тебя зовут Кангасск, ты из Арен-кастеля, — медленно заговорила девочка, будто читая откуда-то слова. — Тебе двадцать лет. Ты воин. Теперь спрашивай, что ты хочешь знать. — Я… — Кан смутился, стоит ли ребенку такое рассказывать… но это был, определенно, очень необычный и очень серьезный ребенок. — Я путешествую с девушкой. Ее зовут Влада. Мне бы хотелось знать… эээ… как она ко мне относится и будем ли мы вместе когда-нибудь… ну… в смысле, полюбит ли она меня, а я — ее? — Сейчас посмотрю, — Занна вновь зажмурилась. Кан ждал в напряжении целую минуту, и любопытство потихоньку подгрызало его терпение. Вдруг Занна открыла глаза. По лицу девочки пробежал испуг, смешанный с удивлением. — Иди, иди отсюда, дядя! — скандальным голосом заявила она. — Иди! Забирай свои деньги и иди! — сунула ему те самые пять монеток и завизжала для острастки: — Пошел вон!!! Кангасск, конечно, ушел, пока на крики полгорода не сбежалось, и, решив, что на сегодня приключений хватит, направился к гостинице. Монетки, еще хранившие тепло детской руки, он с сожалением положил обратно в кошель… Знать бы, что же такого увидела в его будущем маленькая гадалка… что же ей так не понравилось-то? Ну вот, теперь вопросов куда больше, чем раньше… Проснулся он далеко за полдень: ветер колыхнул штору, и яркий свет пробежал по глазам. Покусанная нога сегодня чувствовала себя куда лучше, даже в сапог поместилась без проблем. Если бы не противный жог, отвар которого оставляет на коже бурые пятна, никто бы и не подумал, что тут кого-то когда-то кусали. Но жог все же о лечении напоминал. Еще как! Не зря эту злобную травку так зовут. Кан оделся; зевая и хлопая глазами, поглядел в окно. В городе было шумно и пыльно. Из каждой лавчонки доносились громкие крики торговцев, бойко нахваливавших товар. Несколько дневных гадалок расселись вдоль стен и гадали прохожим по руке… Кангасск сразу вспомнил, как о них отзывалась маленькая Занна Илианн, и усмехнулся. Хотя непонятное чувство потревожило его снова… Что же такого углядела девчонка в его судьбе?.. Гостиницы здесь не звались дларями и устроены были иначе. Вот, например, вместо уютного общего зала с камином — столовая внизу, где ровными рядами стоят тяжелые деревянные столы, изрезанные ножами и исчерченные кругами от мокрых стаканов. Судя по всему, не сдвигались эти столы с места ни разу. Кан мог только догадываться, где здесь устраивают танцы. Одно ясно: местный «общий зал» не знал их с момента основания. Грустно, ребята… Владиславу Кангасск не нашел ни в столовой, ни в комнате. Комната же была оставлена в идеальном порядке, ведомом только девичьей руке: постель заправлена, рюкзак заперт в шкаф — с глаз долой. Даже пыли на ночном столике нет… Кан присел на кровать и присмотрелся к столику: свечи на нем оплавились одна полностью, так что даже фитилек утонул в восковой лужице, а другая — наполовину. Неужели, читала всю ночь?.. Нет, читающей ее Кан никогда не видел, а вот за картой — частенько. Аккуратный пергаментный рулончик лежал на полке под столиком. Кангасск его вытащил и развернул. Это оказалась вовсе не та карта, которую он не раз видел в руках спутницы. На той были нанесены все крупные объекты центра Омниса: карта мира, необходимая вещь для путешественника. В общем-то обычная, всем, даже домоседу-Кангасску, понятная карта была. А эта же… Черты Омниса здесь проступали едва-едва, как что-то известное и отставленное на второй план, зато всю Ничейную Землю неизвестный картограф раскрасил цветными чернилами. Каждая область, каждое пересечение имели свой собственный цвет и столбик непонятных цифр рядом. И граница этого нестабильного региона обозначалась совсем не так, как на обычных картах! (Кулдаган, как Кангасск немедленно отметил, тоже обозначался как Область! Только не ровным кружочком, а многоугольником с углами в вершинах гор Кольца!) Основная же граница представляла собой пересечение двух огромных кругов (один выведен золотой, другой — серебряной краской). Полностью они никак не поместились бы на карте, так что картограф изобразил только пересечение и их центры. Центр золотого круга был совмещен с городом, который на обычной карте звался Югой, а серебряный круг — с небольшой крепостью, отмеченной как Башня Серого Инквизитора. И в пересечении — цветастая, точно лоскутное одеяло, Ничейная Земля… И Кулдаган, который, насколько Кан знал, Областью никто никогда не считал… Это наводило на мысли и заставляло хмурить брови. — Три Камня! — Кангасск хлопнул себя по лбу. — Как я мог забыть! Вот два стабилизатора. Золотой, должно быть, Хора Солярис, а серебряный — Хора Лунарис! Сам же резюме читал!.. Но больше ничего ему эта карта не поведала. Столбики цифр, странные обозначения, да еще карандашные пометки, сделанные явно рукой Влады… Да кто же она такая? Ведь зачем простой воительнице такая карта?.. Кангасск уже решительно ничего не понимал. Пересилив себя, он оторвался от тайны, аккуратно свернул карту и положил на место. Перекусив в полупустой столовой, Кан решил пройтись. Было о чем подумать во время прогулки. Многовато странных событий за последние сутки… целых два!.. Первое — Занна… …Кангасск с детства любил читать. Особенно те волшебные истории, где герои идут вперед сквозь любые опасности и побеждают Зло. В Кулдагане зовут этот жанр фантастикой. За свою жизнь Кан прочитал множество таких книг — все, что сумел достать. Он сверху донизу перерыл библиотеку Арен-кастеля, а один странствующий торговец привозил ему книги на заказ… Сейчас Кангасск чувствовал себя странно — будто бы над ним сгущаются невидимые тучи… будто бы он сам попал в одну из своих любимых книг и, как всегда в самом начале, пока только смутно догадывается, что же затевается у него за спиной… Только вот не был он ни магом, ни великим воином. Умел только немного унять боль касанием руки — вот и вся магия; да еще разбирался, за какой конец правильнее меч держать — вот тебе и воитель… Оценив себя так жестоко, Кан здорово приуныл. «Я самый обычный парень,» — сказал он себе и зачем-то ласково погладил пергамент удивительной Владиной карты… Странный был пергамент… а может, это и не пергамент вовсе… Солнце сияло над городом высоко, расточая небывалую для здешних мест жару. Шумный город притих, даже крикливые торговцы теперь расхваливали свой товар ленивыми усталыми голосами. Покупатели у ларьков уже не толпились, а все больше шли себе мимо, спеша запереться в прохладных домах и попить чаю со льдом (эту привычку местные переняли когда-то у жителей Кулдагана и сохранили до сих пор. Мысль об этом почему-то радовала Кангасска; видимо, проснулся вдали от родины дремавший в каком-то неведомом уголке души патриотизм). Подумав, Кан оставил куртку и рубашку у себя в комнате и пошел гулять по городу как есть, с голым торсом. Меча он не взял — днем им только мирный народ пугать, — потому, выйдя на улицу, запросто слился с толпой таких же загорелых, полуголых, измученных жарой горожан. Гулял он, по привычке размышляя, потому особенно не следил за маршрутом. Но, видимо, ноги следовали ходу мысли, раз незаметно, кружным путем, привели Кангасска в тот самый переулок, где он встретил Занну… Девчонка сидела там же, только на этот раз вывески рядом не было — похоже, днем она не гадает принципиально. Вместо теплого платья с оборками на Занне были теперь рубашка с отрезанными рукавами, короткие штанишки да кожаные сандалии на босу ногу. Совсем по-мальчишечьи. В руках она держала запотевшую бутылку с холодной водой — необходимый атрибут всех страдающих от жары. Кангасск, увидев старую знакомую, еще не дойдя до угла простодушно помахал ей рукой и улыбнулся. Но, сделав еще один шаг, увидел полную картину… Занна пережидала жару в тени своего дома не одна: рядом на таком же складом стульчике сидела Владислава — вот уж кого Кан не чаял тут увидеть, так это ее… Первой мыслью Кана было, что на чем-то он попался и влетит ему сейчас от Влады лично… за что?.. а хотя бы за то, что нагло на нее гадал… …Занна вскочила на ноги и, уперев тонкие ручки в бока, громко заявила: — Это он!!! …чем еще более укрепила желание Кангасска куда-нибудь деться… — …Я… это… мимо шел… — промямлил он и опустил глаза… — Никакой он не герой! И не великий воин, — голосок Занны стал очень обиженным, она чуть не плакала. Черные глаза ее влажно блестели… Девочка обернулась к Владе, будто ища защиты и поддержки. Кангасск с удивлением увидел слезы на ее личике и почему-то сразу понял, что это самые настоящие слезы, а не соленая водица, которую льют напоказ капризные дети… — …Влада, я не хочу!.. Сделай что-нибудь!.. — всхлипнула Занна. — У всех своя судьба, — мягко ответила Владислава и обняла маленькую гадалку за плечи. Худенькие плечики дрожали: Занна беззвучно плакала. — И у тебя, и у меня, и у Серого Инквизитора с Севера, который запретил в своем краю любые гадания, тоже своя судьба, — Влада говорила ласково, глядя девочке прямо в глаза. — Ни бог, ни миродержцы, ни великие маги, ни простые люди не могут вмешиваться в судьбу. Ею нельзя поменяться, как и нельзя в ней просто что-то стереть или сломать, если тебе не нравится… Но еще много лет пройдет, Занна, и все будет совсем не так, как кажется сейчас. Поверь мне. Занна перестала плакать, села на стульчик и прислонилась щекой к холодной бутылке, где сладкая вода пускала шипучие пузырьки. Она думала о чем-то своем минуты две, потом встала и подошла к Кангасску. Ничего не понимающий во всем этом представлении, бедный парень стоял посреди улицы, как столб, и чувствовал себя последним идиотом… Девчушка ростиком едва доходила невысокому Кангасску до плеча. Она подошла совсем близко и посмотрела на него снизу вверх. Смотрела прямо в глаза, и взгляд у этого юного создания был отважный, Кан это сразу оценил. — На, водички попьешь, — сказала Занна строго и вручила Кангасску бутыль, — а то жара… А это возьми в поход на счастье. С этими словами она сняла с шеи шнурок, продетый сквозь черный блестящий камушек, и протянула Кану. Он послушно наклонил голову и принял подарок со всей серьезностью — так медаль за отвагу подобает принимать… Опомнился от произошедшего Кангасск только на пути в гостиницу. Владислава, как ни в чем не бывало, шагала рядышком и насвистывала легкомысленную мирумирскую песенку… — О чем вы болтали-то? — спросил Кан смущенно. — О своем, о женском, — беспечно ответила Влада и принялась напевать: …Ты не жди на берегу, От тебя я убегу, Пусть тебя акула злая Покусает за ногУ!.. Мирумиские хулиганские песенки, бестолковые и веселые, как волны на солнышке, Кангасск, помнится, любил слушать в знойном Кулдагане, когда их пели заезжие торговцы, и всегда смеялся. Сейчас просто смущенно пожал плечами: что-то не весело было совсем. Задумавшись, он положил руку на висящий на шее камешек. Камешек был теплый… На следующее утро тронулись в путь. Это традиция всех путешественников — уходить в путь на рассвете, когда всё еще спит… Но если пару дней назад, Кан ушел бы со спокойной душой, то теперь покидать город было почему-то печально. Кангасск еще долго оглядывался через плечо, будто ждал чего-то… или кого-то… «— Почему Занна так злилась? — спросил он у Влады вчера. — Такие, как она, на себя не гадают. Это совсем не то, как когда тебе гадает кто-то другой: он может что-то смягчить, что-то недоговорить, чем-то успокоить. Гадая сам на себя, видишь сразу все, и порой это страшно… И вот она заглядывает в твое будущее и видит, что твоя судьба пересекается с ее судьбой. Она увидела совсем не то, о чем мечтала… — неизвестно почему, но загадочный тон Влады начал Кана здорово злить. — Пересекается, говоришь? — пробурчал он. — И что, сильно пересекается?!.» Ответа он тогда не получил. И теперь был этому даже рад: не хотел он больше ничего знать заранее… …Фолиант по теории Ничейной Земли, как всегда, был бесстрастен. В этот вечер Кангасск читал его для успокоения нервов. Сухой научный текст гнал прочь воспоминания о дурном дне и легкую жуть, некое предчувствие, от которого мороз шел по коже. Все в книге казалось таким тихим, спокойным… Даже не думалось как-то, что придется туда идти и испытать все на собственной шкуре. Что это может быть даже больно, страшно. Даже смертельно, может быть. Вот и казалось: придешь, посмотришь, языком поцокаешь — и ничего… Великая сила — наука!.. «Белая Область (далее: Б.О.) появилась в результате первого неудавшегося эксперимента по стабилизации магического поля. Предполагалось разместить множество мелких камней-стабилизаторов по всей области действия генератора Hora Tenebris — для более удобного устранения возможных последствий в случае, если один из них прекращал действовать. В качестве испытательного полигона была выбрана Б.О., где и был расположен экспериментальный камень. Но использование стабилизаторов малого размера оказалось невозможным, поскольку они не только не могли противостоять магическому полю такой силы, но даже производили под его действием неожиданный эффект, природа и механизм которого до сих пор не поддаются объяснению. Вся Б.О. оказалась заполнена субстанцией неизвестной природы, которая никоим образом не может быть зафиксирована ни магическими, ни физическими приборами и не ощущается тактильно. Самое интересное, человеческий глаз в атмосфере этой субстанции плохо различает предметы и их границы — для наблюдателя все вокруг становится белым. Резкость и способность к цветовосприятию меняется в зависимости от концентрации субстанции — в области максимального насыщения человек видит сплошной белый фон. Не имеется никаких данных о биогенности этой субстанции, однако некоторым исследователям удалось обнаружить на территории Б.О. лишь несколько видов растений и один вид животных — сильфу обыкновенную. Сильфа обыкновенная (Silphys vulgaris) — единственный представитель рода Сильфы семейства Настоящие эльфы (Elvinidae). Небольшие существа, условно(!) относящиеся к группе Воздушных духов (Airae). Питаются плодами Сочняка южного (Pirum mali), произрастающего на Юге и в Б.О., а также семенами Ведьминого псевдоплодника (Pseudospermum veneficae) — северного реликта.<…> От рождения имеют инстинктивные способности к простейшей магии. Враждебное отношение сильфов к группе Земных духов (также весьма условной), равно как и сведения о неприязни к ним последних — всего лишь вымысел, т. к. они относятся к одному семейству, представители которого весьма дружелюбны к другим родам. (Фауна Омниса, т. 2 „Фауна Областей“, с.334, изд. „Северо-Юг“)». На последней строчке резюме Кан уснул, как младенец. Книга выпала из рук… …Кангасск смотрел на утренний город, тонущий в туманной дымке. Чувство ожидания угасало. Он сам не знал, чего ждал, на что надеялся этим утром, но ничего не случилось. Сонный город без происшествий скрылся за лесом, где хорошо наезженная торговая дорога змеилась у подножия стройных сосен. «Город называется Т а ммар. В Теплой Области самый большой, — думал себе Кангасск. — Возвращаться буду — не пропущу…» Вернется, нет ли, — он об этом не задумывался. Знал, что вернется… Ровной дорогой наслаждаться пришлось недолго. Она постепенно заворачивала на запад, уводя от задуманного Владой прямого пути. Потому вскоре пришлось свернуть. Сосняк давно кончился и, отделенный от него кустистым, с перепутанными ветвями недолеском (как назвал его Кан, пробираясь через эти дебри), начался светлый дубовый лес. Кряжистые исполины росли просторно и свободно. Под их кронами было светло и росла мягкая травка, усеянная желтыми цветами, по которой с удовольствием ступали чарги, чьи мягкие лапы устали от пыльной дороги и острых камешков на ней. Двигались неторопливо. У Влады все было посчитано: последний привал нужно сделать недалеко от границы, потому что в Белой Области спать уже нельзя. Ближе к вечеру Кангасск стал замечать маленькие белые пятна вокруг: травинки и листики, белые, как молоко, и шелестели они по соседству со своими зелеными собратьями. Чем дальше Влада и Кан углублялись в лес, тем больше встречалось белых пятен, и теперь белизна задевала уже не одинокие листики, а целые ветви. — Будто снегом припорошило! — весело заметила Влада и остановила чаргу, чтобы полюбоваться на огромные дубы с проседью в кроне. — Пока это даже красиво, — сказала она Кангасску. — Настоящие седые дубы… Но потом станет не до поэзии… Остановимся здесь. И — раз у нас появилось лишнее время — я, пожалуй, устрою тебе урок фехтования. Помнится, обещала учить тебя в пути. Урок был долгим… Сразу вспомнились занятия со странствующим воином, который, остановившись в Арен-кастеле, уделил несколько дней настырному мальчишке. Удары деревянным мечом получались весьма чувствительные, хотя Влада и обходилась меньшей жестокостью, нежели старик Осаро, который не только катаной — простой деревяшкой забил бы кого угодно насмерть. И все же, к концу урока Кангасск понял, что тогда, в битве с пустынными разбойниками, выжил он лишь чудом. — Я чувствую себя маленькой зеленой помидоркой, — пожаловался Кангасск после занятия, когда они с Владой умывались водой из ручья; холодная вода взбодрила и подняла настроение, — меня надо засунуть в большой теплый валенок. Во-первых, дозреть, во-вторых, с глаз долой… Влада звонко рассмеялась и спросила: — А что, в Кулдагане растут помидоры? — У нас всё-о-о растет, — ностальгично протянул Кангасск, — только следить надо: днем закрывать от лишнего солнца, ночью от холода защищать. Ну и поливать вовремя, конечно. Напортачишь чего — получишь либо сушеные, либо вечнозеленые помидоры, маленькие, к тому же: вот тут-то и пригодится старый теплый валенок из пустокоровой шерсти… От ручья к стоянке они шли весело, шутили и смеялись по пути. Кангасск, забросивший мокрую рубашку на плечо, словно полотенце, что-то рассказывал и, увлекаясь, смешно размахивал руками… Чарги, охранявшие вещи, с приходом хозяев убежали в лес — добывать себе ужин, и Кан с Владой остались наедине с котелком, в котором, залитый холодной пока водой, покоился дорожный суп. Кангасск потискал зажигалку, и сухой хворост под котелком звонко затрещал. Теплое пламя быстро согрело разгоряченных тренировкой, а потом замерзших в ледяном ручье людей и отогнало подальше подступающий вечер. Разомлевший от тепла и приятной усталости Кангасск растянулся на шерстяном дорожном плаще, постеленном у костра, и попросил Владу развлечь усталого воина какой-нибудь хорошей историей. — И что тебе рассказать, воин? — улыбнулась Влада. — Про Белую Область, — потребовал Кангасск. — Ты ж читал о ней уже, небось. Вопросы появились? — Мда… — Кан задумался. — Насколько я знаю, туда никто не ходит. Вообще никто. — Раньше ходили, — пожала плечами Влада и помешала суп в котелке. — Только мало кто возвращался, да и то лишь те, кто не успел уйти далеко. Вот и считается, что ее невозможно пройти насквозь. — Там так опасно? — Это довольно-таки дырявая Область, Кан. В прямом смысле слова. В ней полно ям, которые ведут непонятно куда. С приближением к центру Области все становится таким белым, что начинают скрадываться контуры вещей — идешь как будто в белом мраке… — Белый мрак! — покачал головой Кангасск. — Не могу представить. — Представишь завтра, никуда не денешься… — обнадежила Влада. — Так вот: контуры не видны, и в этом случае ты неизбежно провалишься в какую-нибудь дыру. Лететь будешь долго: никто не знает, кончаются ли эти дыры вообще. Они порождены магической нестабильностью, все время перемещаются по одним им понятным законам, так что нет, не пройдешь Белую Область просто так… — У тебя что, есть особенный план на этот счет? — Конечно. Мы ее пройдем без проблем. — Откуда такая уверенность? — после всего услышанного Кангасск был настроен скептически. Влада сняла котелок с огня и поставила на траву. Теперь можно было беседовать, попутно черпая ложками горячий суп. — С нами чарги, Кан, — сказала она, — и потому мы пройдем. Я тебе расскажу о них, чтобы ты понял… Чарги — древний разумный народ, ровесник народу человечьему. Ты думаешь, мы просто купили их и поехали, как на послушных пустокорах или тарандрах? Не так все, Кан. Совсем не так. Это они согласились присматривать за нами, везти нас, охранять, согревать по ночам. Настоящий хозяин их — тот, у кого они выросли. Его они считают отцом. Однажды мы их отпустим и они вернутся к нему в Рубеж… Так вот, Кангасск… Мы пройдем Белую Область. Потому что с нами будут чарги. У них иное зрение, чем у нас, и то, что для нас сольется в белый мрак, для них будет иметь осмысленные границы и цвета. Они проведут нас меж бездонных ям; и сильфов разгонят по мере сил. — Сильфы?.. брр… — поежился Кангасск, сразу почувствовав себя неуютно, несмотря на яркий костер и горячий суп. — Я про них всякие гадости слышал… хотя, вроде бы, растениями питаются… — Питаются, — кивнула Влада. — Имаго, конечно, питаются. А вот личинкам нужно в ком-то расти. И лучше не задерживаться в Белой Области, если не хочешь стать для них домом. Потому и спать там никак нельзя… Конечно же, это не смертельно, — Влада поучительно подняла палец. — Но неприятно. — Правда все, значит… — покачал головой Кангасск. И сразу не такой безопасной показалась временная стоянка, и дубы не такими славными: они словно сдвинули помрачневшие в ночи кроны над головами путников. В добавок, не спешили возвращаться с вечерней охоты чарги, рядом с которыми засыпать было бы куда спокойнее. Уснуть Кан не мог долго. Погода стояла безветренная, ночь — тихая. Но дубы даже ночью роняли желуди, и те, простучав по всем листьям прежде чем покинуть крону и шлепнуться в траву, производили шума достаточно, чтобы бедняга Кангасск вздрогнул и открыл глаза. Так снова и снова, пока дубы не замолчали, точно по команде, на несколько минут прекратив ронять спелые желуди, и он не уснул наконец. Тогда очередной желудь, долго ждавший своего часа, шлепнулся прямо на него, звонко отскочив от макушки. Но сон Кана был к тому времени уже крепче цемента, замешанного на арене, и парень не проснулся, даже не пошевелился во сне… …Утро было слишком раннее, чтобы просыпаться. Даже для путешественников, покидающих города на заре. Даже для поэтов и даже для сумасшедших художников, рисующих рассветы. Ну не в какие рамки не лезло это утро… как вообще кому-то в голову могло прийти просыпаться в такую рань! Небо едва потеплело на горизонте — там протянулась от края до края тонкая розовая полоса, выше которой небо казалось почти зеленым. Зеленый переходил в синий, и в самой вышине небесного купола царствовала ночь и горели звезды… Кангасска будили чарги. Одна ласково, не выпуская когтей, трепала его за плечо, другая лизнула лицо шершавым языком… Владислава была давно на ногах и собирала вещи. Она дала Кану хлебнуть чего-то бодрящего из фляжки, так его с этого зелья сначала бросило в жар, потом начало знобить. И даже когда отправились в путь, Кангасск еще настолько не проснулся, что даже поесть не смог. Хлопая сонными глазами, в полузабытьи, он видел, как постепенно отступают зеленые краски, а вокруг сгущается что-то белое, а потом, кажется, заснул, уронив голову на холку чарги. Доверчиво выпитое зелье дало в голову неожиданно: Кангасск проснулся, как от удара, и завертел головой, оглядываясь. Вокруг шелестел тихий снежно-белый лес. Видны были кроны деревьев, где оттенялся среди всеобщей белизны каждый листик, и каждый белый желудь блестел на солнце. Небо посерело, словно белое полотно, прикрытое тенью, а где-то за горизонтом, заслоненным белыми дубами, сияла ярко-белая рассветная полоса, и белоснежное светило, словно раскаленное до бела, неторопливо поднималось вверх. Кангасск оглянулся, надеясь еще раз посмотреть на оставленный позади зеленый мир, но не увидел его. Со всех сторон их с Владой окружала сияющая белизна, пока еще не поглотившая контуров вещей. По расчетам Кана, так далеко они еще не ушли, но, похоже, взглянув изнутри Белой Области, видишь все иначе: ведь даже небо посерело, и посерело не само собой. А если посмотреть на себя, то выглядишь ангелом в белых одеждах, даже кожа побелела им под цвет. И чарги враз лишились черных пятнышек на белых шкурах. Сильфы, которых Кангасск ждал, затаив дыхание, не замедлили появиться. Вскоре их бледные полупрозрачные, как у медуз, тела замелькали меж деревьев. Они были бесшумны, эти твари, и пока не решались подлетать близко, но следовали неотступно: ждали удобного момента. И Кан пожалел о луке и стрелах, которые унесла шумная Фэрвида на перекатах в Горелой Области… Прошло два часа — это было ясно по ярко-белому солнцу, поднявшемуся в небо, которое со временем становилось из серого нестерпимо белым, готовым слиться по тону со светилом, совершающим по нему круговорот. Еще час — и Кангасску начало казаться, что он слепнет: контуры сливались. Поначалу в бесформенные, шумящие на ветру кроны слились листья и желуди, а трава — в единый мохнатый ковер, где не различить уже было травинок. Дальше — больше… Некоторое время еще различались стволы деревьев, меж которыми мелькали, на доли секунды выделяясь из общего фона, терпеливые сильфы, потихоньку подбирающиеся все ближе и ближе. Последним, что удавалось ясно разглядеть, были собственные руки, да голова чарги (своей: Владину чарга да и сама Влада уже пропали из поля зрения), бегущей вперед с прижатыми, словно перед боем, ушами. Но настал час — и померкло все. Наступил мрак, и мрак был белый. Только звуки никуда не делись и не собирались деваться. Осмелевшие сильфы подобрались совсем близко. Кан их уже слышал и чувствовал липкие прикосновения. В один прекрасный момент у него сдали нервы, и он в ужасе начал кричать и махать руками, которых не видел. — Пошли, пошли вон!!! Уберите их от меня-а-а-а-а-а!!! — Перестань орать и дергаться! С чарги свалишься, дурень! — прикрикнула на него невидимая Влада, и, что удивительно, Кан успокоился, стиснул зубы и зарылся лицом в шерсть на холке чарги. Капюшон он натянул по самый подбородок, а руки сжал в кулаки и спрятал в рукава, чтобы мерзкие сильфы не добрались до него. Отставать они и не думали. Наоборот, слышно было, как их собирается все больше и больше. Они садились на одежду, облепляя Кангасска, и копошились, ища незащищенную кожу. Чарг они поначалу донимали не меньше: те часто вздрагивали и клацали зубами, или останавливались чтобы смахнуть тех, кто уже впился, когтистой лапой. Но, сколь бы ни были бездумны сильфы, они твердо уяснили, что мохнатых существ трогать не стоит: те их видели и давали отпор. А вот двое всадников, слепых в белом мраке, предстали пред ними совсем беспомощными… Кан тихо поскуливал и дрожал от страха и отвращения. Чарги бежали все быстрее. Возможно, понимали, что иначе людей им не спасти… — Кан, поднимайся, — услышал он голос Влады. И выпрямился, открывая глаза. Мир посерел! Боже, как показался мил сердцу серый цвет! И вечерние тени, очерчивавшие контуры каких-то пыльных руин вокруг! Кангасск решительно постряхивал с себя оставшихся сильфов и порубил мечом тех, кто посмел вернуться. Влада, он заметил, со своей стороны сделала то же самое, только от нее досталось еще и тем, кто пытался убежать. Теперь эти твари держались на приличном расстоянии и снова выжидали, мелькая среди камней. Но уже можно было вздохнуть спокойно. — Я чуть умом не тронулся, — охнул Кан. — Да, слизняки мерзкие… — согласилась Влада спокойно. Чарги, похоже, с этим согласились бы. Они тихо рычали и озирались по сторонам, прижав уши. Без сомнения, они устали за почти что день непрерывного бега, но темп не сбавляли, стремясь убраться из этого места подальше. По-прежнему послеживая за сильфами, Кангасск огляделся. — Что это за руины? — спросил он: любопытство взяло верх над пережитым страхом. — Входим в Мертвую Область, — устало улыбнулась Влада. — Мы почти пришли. Скоро отдохнем. — Тут жили раньше? Дома-то эти были чьи? — Здесь была большая магическая лаборатория миродержцев. Шикарно взорвалась, загадила аж две Области. Одну потом назвали Белой, другую — Мертвой. — Жуть какая… — Кан передернул плечами и больше не стал ничего спрашивать. Сильфы оставались позади, и Мертвой Областью, над по-прежнему серой, наливалось цветом темно-голубое, с проступающими звездами, вечернее небо. Глава четвертая. Место встречи Руины уныло тянулись на север. Слева и справа от них простерлась унылая серая пустошь, и лишь тонкая завеса пыли, поднятая с дороги лапами бегущих чарг, не позволяла посмотреть в даль. Кангасск заметил, что дно — слово земля этой субстанции как-то не шло — …дно Области начинает проваливаться, уходить под уклон, образовывая глубокий кратер. Уже не обломанные зубы древних стен, когда-то ориентированных на север, торчали здесь, а, присыпанные пылью, громоздились на пути горы камней. У центра кратера камни лежали высоким валом, преодолевали который, спешившись. Когда же взобрались на самую вершину, Кангасск увидел, что вал окружает ровное место, в середине же возвышается печальный черный куб (почему чудовищный взрыв, прогремевший здесь когда-то, его не тронул, можно только гадать), а на нем, опустив голову и плечи, сидит человек. Рядом, прислоненный к кубу, лежал длинный, избитый дорожный посох, тускло блестящий в свете молодой луны. Влада подошла и остановилась около незнакомца. — Здравствуй, С е рег… — сказала она, точно вздохнула. Сказано, вроде, совсем чуть-чуть, но столько печали и грусти вложено в эти слова, что даже Кангасску, который был тут вовсе ни при чем, стало тяжело на сердце. — Здравствуй, Влада… — ответил человек. Ему слова приветствия тоже дались тяжело тяжело. Он откинул с плеча капюшон и встал, возвысившись над Кангасском и Владой, как горный пик. Он был высок и худощав. Волосы его покрывала пыль, а лицо хранило следы усталости и, возможно, больших переживаний, как у человека, который совсем недавно либо сражался, либо долго куда-то бежал. К тому же, глубокая печаль наложила свою тень… Это усталое лицо было юным. Казалось, Кангасск мог бы поболтать с Серегом, как с ровесником, но сам Кангасск понимал, что это не так. Они были чем-то похожи с Владой, в юности которой Кан недавно очень серьезно сомневался. Слишком глубокие, слишком странные глаза у этих двоих… Серег не носил меча. Только окованный железом посох. Тяжелый посох. Кангасск не сомневался, что это не столько опора при ходьбе, сколько смертельно опасное оружие, с которым и против меча выйти не страшно. — Я пришел через Провал… — сказал Серег глухо. — Зачем?! — удивилась Влада. — Спешил, — уронил он еще одно печальное слово. — Я опаздывал… Серег и Влада присели на грань куба. О Кангасске враз забыли, и он, положив руки на холки чарг, остался сторонним наблюдателем. — Влада… — вздохнул Серег. — Мне тяжело это говорить… Сначала, когда из лаборатории пропал мой журнал, я еще сомневался. Да, он был защищен так, что никто, кроме меня или тебя, защиту бы не снял — ворюга был бы просто испепелен на месте… Но я думал, может, я устал вечером и забыл вернуть защитное заклятье после того, как показал журнал Ориону… — И что теперь, Серег? — спросила Влада грустно. Серег не стал ничего отвечать. Он просто снял что-то, висевшее на шее под курткой и поднял так, чтобы Влада видела. Кангасск тоже разобрал, что это… На серебряной цепочке висел искусной работы кулон. Возможно, когда-то эта оправа держала тонкими лапками какой-то драгоценный камень, но теперь она была изуродована, а лапки жестоко вывернуты и согнуты. — Этого никто, кроме нас с тобой, взять бы не смог, — сказал Серег. Его печальный голос окреп и стал суровым. — На нем стояла защита, которую мы когда-то создали вместе… Если Кангасск до этого злился тихо, то сейчас он уже злился явно. Из этого таинственного разговора он почти ничего не понял, разве что то, что эти двое — маги, и то, что Владу почти открыто обвиняют в воровстве… Он одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние и оказался рядом с Серегом. — Как ты смеешь обвинять Владу?! — крикнул он грозно. — Я знаю ее! Влада — честный и смелый человек! Она никогда бы не опустилась до воровства! Тем более твоей дрянной побрякушки!!! — Кан совсем разошелся. — Так что немедленно принеси свои извинения, иначе будешь иметь дело со мной! Серег слушал эту гневную тираду молча, лишь взгляд его становился все тяжелее, а красивое юное лицо постепенно приобретало поистине свирепое выражение. Кангасск понял, что дело плохо, когда маг оперся на свой странный посох и неторопливо встал, возвысившись над маленьким Каном так, что тому пришлось задрать голову, чтобы смотреть в его страшные глаза, когда-то серые, но сейчас горящие нестерпимо-синим… Честно говоря, былую удаль тут же как ветром сдуло, и недавнему смельчаку уже хотелось срочно деться отсюда куда-нибудь, иначе, — а он это прекрасно понимал, — кто-то огребет по полной программе… — Заткнись, гадальщик, — сказал Серег твердо, с расстановкой и добавил, как бы между прочим: — У меня на Севере за гадальные камни ссылают на лесоповал. Лет на пять. А то и на десять. Кангасск вздрогнул, схватился рукой за подаренный Занной камушек, так открыто висевший на груди, и невольно попятился. — Он не знал, что это за камень, Серег, — миролюбиво сказала Влада. — Ему его невеста в Таммаре подарила. Серег бросил на Кана последний взгляд, потом презрительно отвел глаза, запахнул полу плаща и сел рядом с Владой. — Где ты нашла этого балбеса с ушами? — спросил он с усмешкой, все еще не отойдя от недавнего гнева. — В Кулдагане. Со мной вызвался пойти. Сказал, что одну меня в Горелую Область не пустит. Защитник, значит. Серег засмеялся, еще раз глянув в сторону Кана, который стоял поодаль и был бы белый, как полотно, кабы не густой пустынный загар… — Это не смешно, — сказала Влада грустно. — Много людей отдали жизнь, спасая меня. Они не знали, что меня нельзя убить или взять в плен. И спасали, как спасали бы обычную человеческую девчонку, попавшую в беду. — …Нет, это не могла быть ты, — вдруг вскинул голову Серег, задумавшийся о чем-то своем. — Ты шла через Кулдаган, а когда я обранужил пропажу Хоры Лунарис, вообще была в Ничейной Земле. Этот малец подтвердил бы, точно. И он прав — ты не опустилась бы до этого. Хотя он, мало того, что мелкий, так еще и наглый, я его прощаю. Даже лицензию на гадальный камень выдам, если хочешь. И еще… Я знаю, ты не умеешь врать, Влада. Скажи, ты ведь не брала Лунарис и не знаешь, что с ним теперь? — Это верно. Не брала и не знаю, — кивнула Влада. …Неожиданная догадка поразила Кангасска, как гром… Просто все вдруг сложилось, подобно кусочкам мозаики. Все недомолвки, все наблюдения, все странности… Хора Лунарис! Камень, который Кан назвал «дрянной безделушкой» — это лунный стабилизатор магии! Ну сам ведь читал не так давно… Миродержцы создали его. И они же поставили на него защиту: каждый, кто прикоснется к оправе или камню, будет испепелен на месте, если это не миродержец! И вот еще: «…ты не умеешь врать» — Владислава Воительница, Не Знающая Лжи. И Серег Серый Инквизитор… «У МЕНЯ на Севере…». Это последние осколки общей картины. Вот как мир, столь далекий от кулдаганского захолустья, в одночасье стал близок и осязаем… …Кану стало плохо, когда он понял, в какую компанию попал… и, главное, на кого орал только что… Как только вот этим самым посохом по голове не получил, непонятно… — …что теперь, Серег? — услышал Кангасск. Разговор продолжался, пока он стоял, пораженный внезапным открытием. Двое миродержцев сидели на грани черного камня, взявшись за руки, как влюбленные дети, и решали, что делать дальше. Рядом с самим Кангасском дремали, свернувшись калачиками, усталые чарги… Мертвая Область беззвучно наблюдала… Нет, мир и не думал переворачиваться от того, что кто-то что-то понял и был ошеломлен этим. — …Двинем в мою Башню, — ответил Серый Инквизитор. — Я задержался-то почему… Пытался выследить вора по горячим следам. Но не смог. Теперь надо вернуться и попробовать снова. Надеюсь, ты глянешь свежим глазом, и что-нибудь станет ясно. — Можно Кангасска взять с собой? — попросила Владислава Воительница и добавила жалостливо: — Пожалуйста, Серег… — Да бери, бери, бог с ним… — махнул он рукой. Словно с бездомным котенком любимому чаду разрешил поиграть. Кану даже обидно стало. Разбудили чарг. Поскольку их было две, а путников — трое, то теперь чарги просто несли поклажу, а люди шли своим ходом. По подсчетам, если идти к границе Ничейной Земли прямиком, на такой путь ушло б дня три-четыре… Отправились в путь только утром, потому что устали все: Влада и Кан — после почти дня скачки через владения полчищ сильфов, а Серег — после какого-то там Провала — о том, что это такое, Кангасск мог только догадываться. Наверно, уж что-то неприятное, раз сам Серый Инквизитор заметно побледнел, когда Влада предложила пойти тем же путем обратно, чтобы выиграть время, и начал бормотать что-то бессвязное: «Я ведь растревожил весь Провал своими гулкими шагами. Шуты безумствуют. Стигийские пауки опять же… Нет, не пойду, не проси! И тебя не пущу!» Однозначно, чем дальше, тем меньше Кангасск понимал в речи миродержцев… …Мертвая Область уныло и медленно проходила перед глазами. Быстрый легкий бег сменился неторопливым размеренным шагом. Серег вообще-то ходил размашисто, вмещая в один свой шаг два обычных, но сейчас он шел медленно, чтобы не заставлять бежать Владу (Кангасск понимал, что уж не из-за него. Стал бы Серый его жалеть! Жди, как же… Кан как миленький бы за ним бежал.). Чарги, отдохнувшие за ночь, теперь бегали и резвились вокруг идущих, как котята. Котомки с поклажей только весело подпрыгивали на пушистых спинах. Вполне возможно, эти сильные существа не замечали такую ерунду вовсе. На приличном расстоянии от кратера из-под серой пыли начала пробиваться робкая травка. Она была жухлая, бледно-зелененького цвета, и совсем не цвела, но Кангасск, забытый и миродержцами, и чаргами, порадовался ей, как родной. Он успел отвыкнуть от Кулдаганских песков и за время путешествия здорово полюбил зеленый цвет. Печальную травку, выросшую на земле Мертвой Области, он ласково погладил рукой. Серый день прошел как дурной сон; вдали зазеленели луга. Даже привал путники устроили на эдаком зеленом островке. Правда, и привал вышел не больно-то радостный. Дров поблизости не нашлось — значит, не было и костра, и, следовательно — горячей каши или супа. Пришлось грызть мюсли, запивать их холодной водой из фляжек да поплотнее кутаться в плащи в подступающей ночной прохладе. Чаргам насыпали немного хлопьев с соленым мясом: охотиться в здешних пустошах негде, а есть траву они отказались. Несмотря на трепетное отношение к ней Кангасска, милая жухлая травка, выросшая на мертвой земле, была, видимо, неудобоварима, а то и вовсе ядовита… — Чего ж вы? — кивнул Кан чаргам. — Травки бы пожевали… желтовата, конечно, но не в вашем случае привередничать… — Ага, будут они тебе лунец есть! — усмехнулся Серег, впервые за весь день обративший на бедного кулдаганца внимание. — А что? — захлопал глазами Кангасск. — Лунец — травка ядовитая, — объяснила Влада, — ею стрелы можно смазывать. — Не знал… — вздохнул Кан и замолчал. Некоторое время он сосредоточенно грыз сладкие мюсли, позволив мыслям течь в свободном направлении. На этот раз направлением они выбрали прошлое и постепенно перебирали минувшие события. «…Он не знал, что это за камень, Серег… Ему его невеста подарила…» — мягко прозвучал в голове голос Влады… Кангасск аж мюслями поперхнулся. Как назло, он громко раскашлялся и долго не мог успокоиться. Влада участливо постучала его по спине. — Влада… — все еще давясь кашлем, спросил Кан. — Ты сказала… кх… тогда… ааа-кха… что мне гадальный камень невеста подарила… — Ну?.. — Эта вот эта… кх… мелкая… кха… наглая девчонка… моя невеста?.. Это и означало твое «судьбы пересекаются»?! — Именно так, — как ни в чем не бывало ответила Влада. — Поверь, ты ее тоже очень разочаровал. — Почему это? — удивился Кангасск, разом забыв о кашле. — Ей бабушка нагадала в мужья великого мага и воина. Не знаю еще, каких достоинств девчушка навоображала к нагаданному. Но ты ее расстроил. — Понял, — кивнул Кан и развел руками: — не маг, не воин. Так, парнишка безусый да бестолковый… Мда… было от чего расстроиться… Краем уха Кангасск услышал, как за его спиной фыркнул Серег, но внимания на Инквизитора подчеркнуто не обратил. — Кстати, она тебе все-таки камень подарила, — хитро заметила Влада. — Значит, дает тебе шанс… — Да нужна мне эта мелюзга! — совсем обиделся Кангасск и даже отвернулся. Карманный дракончик совершал вечернюю прогулку, дабы размять лапы и крылья. Сначала он вовсю гонялся за роящимися вокруг мелкими кровососами, потом заскучал за этим занятием, тем более что в шустрой мошкаре мяса было всего-ничего — так, хитин сплошной. Со скуки огнедел спустился на землю и бродил кругами, паля пресловутый лунец, который, горя, испускал ядовитый синий дымок. «Вот тебе и травка, — мрачно подумал Кангасск, озвучив этой фразой все мысли одолевавшие его в этот момент. — А я ей еще радовался: зелень, мол. Гладил даже…» День был не из лучших, и закончился не ахти как. Воистину мрачное чувство оставил он после себя… Мечтая только об одном — о тихом утре, что разгоняет все страхи, Кан завернулся в плащ, привалился к теплому боку чарги и уснул… Глава пятая. Эффект красных глаз Последняя Область, через которую пришлось пройти по пути к Северу, называлась Шамаркаш. Два дня пути — и взору открылась торговая дорога, та самая, что начинается аж от Рубежа и идет в обход всех запретных Областей. По дороге, осторожные и пугливые (настолько, что трое путников показались им целым воинством), шли в тот день пятеро молодых торговцев, как попало вооруженные подержанными мечами и парой арбалетов. Самый старший из торговцев выглядел ровесником Кангасска. И добра у них было всего-ничего: понурый ишачок тянул за собой нагруженную тележку. — …Мы мед везем, — сказал старший радостно. Говорил он быстро и без умолку. — Первый раз везем. Край у нас медоносный, а не продавал никто до сих пор. Вот мы и собрались с ребятами. Кто еще решится? Одни старики в деревне… Вот, — он было притих, но тут же спохватился: — Меня Астрах зовут, а это Илес, Виль, Эрген и Кларисса, сестренка моя… — пятый торговец, высокий, с тонкими чертами лица, оказался девушкой, переодетой в мужской походный костюм. — Да вы знаете, во что ввязались-то ребята? — вздохнула Влада и посмотрела на юных торгашей с жалостью. Молодые, красивые, глупые. Жизни не знающие. Думают, так просто добраться до города, продать свой мед, товаров разных накупить — и домой. А что по пути?.. — Что-то не так? — смутился Астрах, видя, как хмурится воительница, как мрачнеет высокий воин, который стоит за ее спиной, опираясь на посох… — Как вы сюда еще дошли, я удивляюсь, — покачала головой Влада. — Как вас не порезали за первым же поворотом… Астрах побледнел и взволнованно сглотнул… — Да вас даже отряд маскаков под орех разделает! — сказала Владислава строго. — По торговой дороге ходят большими караванами, с охраной, а не так… Нет, вам определенно везет… — Дуракам всегда везет… — вставил Серег. Торгаши зашептались… Наконец Астрах обратился к Владе, видимо сочтя ее здесь старшей… или просто не желая трогать высокого и очень хмурого воина, ну явно находящегося в дурном расположении духа… — Пожалуйста… пойдемте с нами… до города… Мы заплатим. Честно. Как только мед продадим, — голос его сорвался на совсем уж жалобный тон… — Денег нам не надо, — сказала Влада. — Так и быть, пойдем с вами до городка на границе… как бишь его, Серег?.. — Хандел. — Вот именно. Дальше пойдете с каким-нибудь мало-мальски приличным караваном. Они не откажутся. Особенно если медом угостите. Там вообще каждый понимает, как тяжко начинать торговлю, поэтому помогут, и платы не возьмут. — Спасибо! Спасибо большое! — кажется, Астрах готов был упасть на колени и целовать пыль… — …Зачем? — коротко спросил Серег, когда они втроем зашагали по дороге чуть позади юных торговцев. — Не хочу бросать детей в беде… — пожала плечами Владислава. — Старик Осаро говорил… — робко вступил в разговор молчавший в последнее время Кангасск. — …что каждое доброе дело потом возвращается стократно… так же, как и злое… К удивлению Кангасска, миродержцы, дружно обернувшиеся к нему, от комментариев воздержались. Кивнули только. В другое время он бы на это хоть как-то отреагировал. Или что-нибудь себе подумал. Но сейчас он не обрадовался и не удивился, только вздохнул и поплелся следом за маленьким караваном, глядя под ноги… Такая тяжесть лежала на сердце… еще со вчерашнего дня. Сначала думал, что это совесть гложет — за глупую ссору с Серегом… но теперь было уже ощутимо плохо. И плохо физически… — …Область Шамаркаш!.. — Кангасск, развалившись среди поклажи, вовсю декламировал очередное резюме из истории Ничейной Земли. Читал он с выражением, то и дело повышая голос в конце каждой фразы и размахивая руками. Пятеро торговцев и двое миродержцев, шедшие пешком рядом с телегой, то и дело начинали дружно хохотать. Дожидаясь момента, Кан продолжал… — Древний поэт Мал…ко…немершгхан!.. ну и имя — язык свернуть!.. сказал: «Сей край, осиянный зарею, пригрезился мне ранним утром. Три солнца здесь взошло на небе. И пара облаков беспутных!» Да он с похмела был, я вам говорю, ваш Малконемершгхан!.. У него в глазах троилось!.. Толпа вновь залилась хохотом — и тут Кангасск проснулся… Пока он спал, все казалось реальным и естественным, но когда проснулся, произошедшее вмиг обернулось такой ерундой, что даже стыдно стало. …Открыв глаза, Кан увидел над собой клочок ночного неба и лица торговцев и Влады с Серегом. Все смотрели на него, и в глазах их ясно читалось беспокойство. — Бредит… — взволнованно произнесла сестра Астраха, Кларисса. Владислава пощупала его лоб. — Мда, колотит его изрядно… — сказала она и закусила губу. — Как думаешь, что с ним, Серег? — Будь мы на Севере, я б его мигом вылечил. А тут даже пробовать не стану… — Почему? — удивился Астрах. — Потому, — упрямо отозвался Серег. — Мы еще на Ничейной Земле, парень. Я колдону тут лечение, а у меня возьмет и разрывной заряд в руках бабахнет. Тут только по чистой случайности заклинание сработает и я ей не верю… — Маги… вы — маги? — восхищенно зашептали юные торговцы. — Да, — буркнула Влада, — но сейчас все это пустая болтовня… — Ну, может, без магии можно обойтись? — застенчиво сказала Кларисса. — У нас травы лечебные есть с собой. Да и медом его можно накормить… — Нет, — Владислава покачала головой. — Знаешь, Серег, я думаю, он в Белой Области схватил какую-то дрянь… Отойдем, поговорим. Серег кивнул и встал, прежде взглянув на Кангасска: у того закатились глаза, и он вновь принялся вовсю декламировать бредовые стихи Малконемершгхана… скорее всего, поэта такого свет не знал никогда, и бумаге не приходилось краснеть от его каракуль, но в воображении бедняги Кана древний старец был как живой… — Накройте его, чтоб не мерз. Заварите ему травку какую-нибудь. Меду откройте, на худой конец… — сказала Влада торговцам, правда, без особой надежды, и присоединилась к Серегу, который в ожидании измерял исполинскими шагами поляну: ходил туда-сюда, точно тигр в клетке. Вдвоем они прошлись краем чахлого леса, просто чтобы можно было поговорить наедине, без лишних ушей. — Серег, — сказала Влада, положив ему руки на плечи, — я по глазам вижу, тебя что-то пугает в болезни Кана. Если бы не ты, я бы подумала, что он простудился или съел что-то несвежее, он же домашний мальчишка совсем, к походам непривычный… Но ты… Серег повел плечами, осторожно сбросив ласковые руки, отступил на шаг и отвернулся. Некоторое время он молча смотрел вверх, туда, где рассыпались по небу звезды и выглянул из-за облака лунный серп. В такие моменты невозможно заглянуть ему в глаза и он с высоты своего роста не замечает и не хочет замечать никого и ничего. — Серег… — тихо позвала Влада и вдруг добавила: — Серёжа… Инквизитор вздрогнул и посмотрел ей в глаза. — Это было давно… — медленно произнес он. — Как приятно вновь слышать это имя… — и вдруг собрался. — Кангасск твой бредит, это да. Но вот Малконемершгхана, которого он декламирует, я знавал лично. И это не дает мне покоя. Нет-нет, Влада, ты не можешь его знать. Это время относится к темному пятну твоей памяти… А я не говорил, я боялся и стыдился говорить тебе… Но из-за этого старого дурака я в свое время спалил целый город. И его самого. И, главное, его книгу. — Какую книгу? — Ха… книга, — грустно усмехнулся Серег. — Целая книга таких вот дурацких стишков, наподобие тех, которые сейчас бормочет в бреду этот маленький дурень. — Я не понимаю… — Влада смотрела на Серега широко раскрытыми, полными удивления глазами. — Эти стишки — шифр. Он написал книгу шифром. Книгу о немагическом вмешательстве. Малконемершгхан был гением, я не могу не признать. Один из самых талантливых моих Учеников… и, пожалуй, самый любимый из всех. Но, если бы я не испепелил его и не уничтожил саму память о нем, то весь Омнис канул бы во тьму. Ты ведь помнишь их, помнишь стигийских пауков, Влада?.. Владислава зажала ладонью рот и медленно опустилась на траву. Тишина была такая, что Серег слышал, как бешено колотится ее сердце. …Не так давно, около трех тысяч лет назад, на Севере между Горами Фумо и местом, где Фэрвида впадает в Гиледу, стоял великий город. Тогда у него было имя: Эрхабен, что означает Величественный. Сейчас же редкие путники, обходя опаленные руины, зовут его Городом Еретиков. Гением был Малконемершгхан, мечтателем. И встал он во главе города, избранный всенародно. И вел его к великому будущему… …Потому что открыл однажды, что есть в мире сила помимо магии. Сила творения, которой творили мир Владислава Воительница, Не Знающая Лжи, и Серег Серый Инквизитор. Сила, которой не нужны стабилизаторы, как нужны они магии. Сила, которой плевать на Области, на Юг и Север. Зная секрет, можно свернуть горы одним движением руки. Малконемершгхан говорил, что ведь был, был мир-первоисточник, откуда пришли в Омнис миродержцы — и в этом мире каждый человек был им равен! Каждый мог творить. Каждый владел этой силой с рождения… И великая, гениальная мечта пришла к этому магу: сделать каждого равным Владиславе и Серегу… Он бы не понял, если б стали объяснять ему, как опасно немагическое вмешательство. Опасно настолько, что сами миродержцы воздерживаются от его применения. Ибо новорожденному миру, где царит хаос, такое вмешательство не страшно, а для мира устоявшегося — опасно, так как нарушает хрупкое равновесие, и может даже обернуться гибельно. А если бы и понял… все равно — уже было поздно: целая армия учеников, добрая половина великого и прекрасного в те времена города проповедовала его учение, и безумные стишки звучали на каждом углу. Равновесие начало раскачиваться. Серег успел. Почти… Равновесие все же пошатнулось. Омнис раскачивался пять лет, и, когда уже густо поросли травой руины Города Еретиков и когда казалось, что самое страшное давно позади, в едва оправившийся от болезни мир хлынули орды тех, кого на Юге прозвали стигийскими пауками… никто не знал, откуда взялись эти твари, устроившие резню под ласковым южным солнышком. Пришли ли они из другого мира, напав на ослабленный Омнис, как паразиты? Или же кто-то из учеников Малконемершгхана создал их, всему миру отомстив напоследок?.. никто не знал и не узнает никогда… — …Влада, он плачет, — пожаловались торговцы, когда Влада и Серег вернулись к костру. Кангасск действительно плакал. Он лежал на земле, одной ладонью закрывая лицо, а другой сжимая подаренный гадальный камень. Владислава отвела его руку и потрогала лоб. — Жара больше нет, — сообщила она спокойно. — Он просто плачет… Эй, Кангасск, скажи нам что-нибудь. Что ты видел? …Когда Кан понял, что бредовый сон кончился и вокруг тихий, спокойный, реальный ночной мир, где все на него, ревущего, смотрят, он резко вскочил и постарался скрыть слезы, хотя скрывать их было поздновато: только размазал грязной рукой соленую воду по щеке… Хотелось ругаться: взрослый парень, воин, и рыдает тут вовсю! Позорище! Кангасск сидел на земле и злобно озирался вокруг. Ну если сейчас кто-нибудь засмеется или отпустит шуточку — всё!.. будь он хоть Серег Серый Инквизитор!.. — Я видел Малконемершгхана… видел горящий город… видел этих… тварей… одни не знаю на кого похожи — они бежали целой ордой и уничтожали все по пути, а другие — на шутов, только с зубами и когтями… А потом я остался один. Мне было страшно… Последнюю фразу он произнес с вызовом и еще раз оглядел всех. Никто и не думал смеяться. И Серег с Владой были серьезнее некуда. — Я знаю, что с ним такое, — сказал Серег Владе. — Он потащил магический предмет в Белую Область — гадальный камень этот. И камень там взрывоопасно сработал. Мальчишка видел прошлое, а может, и еще что-нибудь. Обычная функция таких камней, насколько я знаю. Но этим не ограничилось: сама понимаешь, он бы не бредил, если б просто взглянул назад… С этими словами Серый Инквизитор встал, обошел костер и сел поодаль, разом превратившись в черный силуэт. Общаться дальше он, видимо, сегодня уже ни с кем не хотел. — Надо было велеть тебе оставить камень, Кан, — виновато сказала Влада. — Прости, я не подумала. Вообще-то, он слабенький, кто ж знал, что Белая Область вообще его заметит?.. — Я бы не оставил, — твердо произнес Кангасск, разжимая кулак и удивляясь собственным словам. Черный гадальный камень упал на куртку и заблестел, отражая звезды… — Влада, скажи, я ведь имею право знать… кто такой Малконемершгхан?.. и зачем Серег спалил из-за него город? — Он сделал слишком опасное открытие, Кан, — уклончиво ответила Влада. — Какое еще открытие?! — взорвался Кангасск. — Он стишки писал! Смешные детские стишки!.. Влада не стала отвечать. Через минуту они с Серегом уже сидели вдвоем и беседовали о чем-то. Судя по лицам, невеселая была беседа… Торговцы, а с ними и Кангасск, сидели у огня и ложками черпали из котелка горячую кашу. Переговаривались они шепотом, словно опасаясь чего-то. — Это великие маги, — восторженно сказал Астрах. — Тебе повезло, что ты идешь с ними, Кангасск. — Почему это? — вздохнул тот. — Я всю жизнь мечтал быть учеником мага. Неважно, темный или светлый маг. Такой добрый, как Владислава. Или злой, как Серег… он ведь злой, правда, Кангасск? Ты сказал, он спалил город! — Я видел это во сне. Может быть, я ошибся… — Кан отвернулся. — Это неважно. Главное, ты учишься у них. Ты постигаешь магию! — шепотом воскликнул Виль. — Ничего я пока не постигал, — буркнул Кан. — Хотя нет, Влада учила фехтовать… — Это только начало, — успокоила Кангасска Кларисса, даже похлопала по плечу. — Да, к тому же, не станут же они учить тебя магии в Ничейной Земле! У тебя большое будущее, я знаю. — Откуда? — Кан презрительно фыркнул, совсем как Серег. Кларисса потянула за ниточку у себя на шее, и в свете костра сверкнул гадальный камень, такой же как у Кангасска… При виде него глаза у Кана испуганно округлились, и он чуть не закричал… — Спрячь, дурочка! На Севере за них на лесоповал ссылают! Лет на пять! А то и на десять!.. …Шамаркаш закончился неожиданно: впереди, уходя влево и вправо, насколько хватало глаз, и прорастая даже сквозь утоптанную торговую дорогу, росли цветы. Их было так много, что они колыхались на ветру, словно река. — Это нейтральная полоса! — хором закричали Илес и Эрген, самые младшие торговцы, и бегом бросились к цветам. Сказочно красивые заросли скрыли их с головой… Цветы порадовали всех. И торговцев, впервые ступивших за пределы Ничейной Земли, где они выросли, и грустившего в последнее время Кангасска, и Владу с Серегом — маги, как никак, заскучали без дела и сейчас, ступив на Северные земли, точно дети, баловались мелкими заклинаниями. Чарги бегали наперегонки, прячась друг от друга в цветах, а ишачок торговцев уплетал сочные синие лепестки за обе щеки. Влада подозвала Кангасска и показала ему цветок, с корнем вынутый из земли. — Это растение называется карламан, — сказала она поучительно. И, видя, что Кангасск слушает с интересом, продолжила: — Если говорить по-научному, то Карламан Высокий — Karlamanus altus. Очень чувствительный к магическому фону. Вообще карламан растет только на границах Ничейной Земли: здесь заканчивается действие одного стабилизатора и начинается — другого, в итоге на границах — самое большое напряжение магии. Да, кстати, границы вообще-то везде четкие, кроме твоего Кулдагана, — там даже в Арен-кастеле колдовать не решаются. Вот… — она вернулась к прежней мысли: — На северной границе ты найдешь только карламан высокий, а на южной растет карламан полосатый — Karlamanus lineatus. Он похож на этот, но с полосатыми листьями. — Все понял, — кивнул Кангасск. — Растение, которое чует противоборствующую магию. — Даже термин знаешь! Молодец, — похвалила Влада. — Читал… — скромнейше ответил Кан. — Если карламан слишком разрастается или, наоборот, болеет, значит что-то не так с работой стабилизаторов. Мы раньше часто этим пользовались. Где-то одиннадцать тысяч лет Солярис с Лунарисом скакали влево-вправо, точно за территорию боролись, приходилось часто подстраивать. Потом Серег придумал оправу для камней. Чудный магический прибор — она подстраивает все сама… Но, в общем, помни, что за цветок такой карламан… Владислава вручила цветок Кангасску и бегом догнала Серега. Весь маленький караван потихоньку уходил по дороге вперед, а Кангасск стоял и смотрел на ярко-синие лепестки цветка миродержцев… Он вспомнил изящную оправу Хоры Лунариса с варварски вывернутыми лапками, представил Серега, дни и ночи корпящего над этим тонким магическим аппаратом, да мысленно прослушал рассказ Влады о карламане еще раз… «Где-то одиннадцать тысяч лет…» Нет, это было невероятно — стоять рядом с Владиславой Воительницей, созданием столь же прекрасным, сколь и могущественным, и просто слушать про какие-то там тысячи лет — так, пустячок… И про тайное, ни одному смертному не доступное устройство Омниса, объясненное ему, простому пареньку из Кулдагана, можно сказать, на пальцах… Чудесно, невероятно, но почему-то совсем не шокирует и не тянет бросаться на колени от восторга. Да и восторга-то самого нет — даром Астрах с ребятами так завидовали… Есть что-то другое… некое чувство причастности к делам Влады и Серега… и неожиданно обнаруженная в глубине души искренняя привязанность к ним; даже Серег в единый миг показался милее и дружелюбнее: ну разве стала бы Влада, такое солнце, общаться со злобным циником, каким Серый Инквизитор все время пытается казаться?.. Нет, конечно. А значит, этот Серег — все-таки славный парень… В раздумьях прошло слишком много времени: караванчик успел уйти довольно-таки далеко. За Кангасском вернулась его чарга и, потеревшись своей пушистой шеей о его бок, напомнила, что догонять придется уже бегом… Вскочив на спину чарге, Кан помчался догонять остальных. Волнующаяся на ветру синяя полоса карламана высокого быстро осталась позади, превратившись в огромную трепещущую ленту, в которой почти не видно было зелени. Кангасск и чарга поднялись на склон, и со всех сторон их обступил густой тенистый лес. Деревья здесь росли тесно и яростно боролись за место под солнцем. Еще издали стволы вязов, обступавших дорогу, напоминали испещренный странничьими узорами монолит. Вблизи иллюзия рассеялась, но все же было понятно, что продираться сквозь эти буераки — немыслимое дело: высветившиеся меж деревьями промежутки густо заросли все тем же переплетающимся противным недолеском. В общем, лес этот, совсем не похожий на светлый и тихий дубняк, росший вблизи Белой Области, наводил на тяжелые мысли: так и казалось, что кто-то пристально смотрит из ветвей и шныряет за спиной. Кангасск поспешил присоединиться к каравану, но легче ему от этого не стало. К тому же, через пару часов начало смеркаться, и в подступающей темноте древесные стены словно сдвинулись по обеим сторонам дороги… Вскоре сквозь сплетенные над нею ветви стали проглядывать первые звезды… Торговцы притихли и тоже опасливо поглядывали по сторонам, то и дело хватаясь за оружие. Миродержцы беседовали. Тихо, но все же беззаботно. Как на прогулке. — Маскак! — вдруг встрепенулся Кангасск, страшно злой оттого, что у него нет с собой лука. — Проклятая тварь! Дайте же что-нибудь! Астрах, державший в руках заряженный арбалет, от неожиданности опешил, потому Кан просто его отобрал и заметался, ища мелькнувшую в кустах тварь. Поздно… Кангасск ругнулся вполголоса. — Кажется, я упустил лазутчика… — сказал он виновато. — Ничего страшного, — успокоила его Влада. Серег кивнул и снял с пояса кошель, туго набитый чем-то. Владислава продолжила: — Пока идем спокойно. Думаю, на нас нападут, когда дорога начнет обходить холм, и лес останется с одной стороны. Еще один урок вам, ребята, — сказала она торговцам, — ходите только с большим обозом и не жалейте денег, когда надо будет скинуться на охрану. — И Серегу: — А твои маскаки уже по Кулдагану рассекают, ты знал? — Нет, — буркнул Инквизитор и развязал кошель. Хитроумный узел распался мигом, стоило ему лишь потянуть за нужную ниточку. — Так, ребята, — обратилась Влада к торговцам, — и тебя, Кан, это тоже касается. Когда буза начнется, просто стойте у нас за спиной. Ну постреливайте, если хотите. «Ура» не кричать и вперед не бежать. Все ясно?.. Воинственное гиканье послышалось сразу, едва над лесом возвысился красный глинистый холм. Живо напомнив Кулдаган, на верхушке выстроились мелкие маскаки с пращами. Те же, что поздоровше и пожирнее, вместе с разбониками-людьми рванули вниз с холма, размахивая факелами и всевозможным холодным оружием. Надо признаться, при бледном свете луны такое нападение выглядело страшно, хотя нападающих было не так много: легкую добычу почуяли, иначе б вообще выбраться не осмелились. Но, как ни крути, психическая атака получалась мощная. Бедным путникам полагалось застыть от ужаса и, побросав мечи и арбалеты, разбежаться в разные стороны или принять смерть в неравном бою. Однако ж юнцы (а то, что все здесь были юнцы безусые, разведка доложила точно) и не думали куда-то убегать. Обе арбалетных стрелы сорвались в ночь как по команде. И даже попали в цель (потому что нечего бегать с факелами!). А Серег и Влада сработали в два приема… …Кангасск, мучившийся оттого, что ничего стрелкового ему не досталось (арбалетов было только два, а лук уже давно, наверное, уплыл по Фэрвиде в Гиледу), а потому он вынужден стоять и ждать, когда кто-нибудь подбежит на расстояние клинка, заметил, как на мгновение усилился ветер. Точно кто-то собрал его в узкую трубу. Ветер всколыхнул плащ Влады — и долей секунды позже по первым рядам нападавших ударила страшной силы невидимая волна. Их смяло и отбросило, разом навалив целый курган из живых и невредимых(!), но жутко чертыхающихся разбойников. Похоже, на людей это произвело неизгладимое впечатление, потому что, едва поднявшись, они бросились наутек, не оглядываясь. Маскакам же урок не впрок пошел: с холма полетели камни, а здоровяки, разозлившись еще больше, вновь ринулись в бой. Арбалетные стрелы их уже тем более не пугали. Тогда сделал ход Серег: он перевернул вверх дном тот самый кошель, который развязал еще в лесу, — и прямо на ладонь ему посыпались фигурные лезвия, острые, как бритвы, — это даже в темноте было видно: достаточно оценить, как блестел на отточенных остриях лунный свет. Кангасск невольно вздрогнул, представив, как острые железки вопьются в незащищенную ладонь… но они лишь повисли над ней: какая-то неведомая сила не давала им упасть. Именно так: они просто висели, медленно и плавно поворачиваясь, над ладонью Серого Инквизитора. И тогда он взмахнул рукой. Так, будто сеял зерно на поле. Или разбрасывал песок в Кулдагане… И множество искрящихся лезвий полетело прямо в толпу, которая тут же взорвалась воплями боли и заметалась в агонии, общей для всех: маленькие ножи били в глаза, и если они находили цель, выжить не мог никто. Рухнули на бегу здоровенные маскаки с дубинами и топорами, попадала мелочь на холме… Безмолвие наступило тотчас. На поле (а точнее на склоне) боя остались только люди, испуганные и ошеломленные. Они больше не нападали, но и уходить не собирались. Просто стояли и смотрели на караванщиков. — Я их знаю, — вздохнул Серег. — Дурная деревня: раньше чуть неурожай — сразу разбойничать. Хотя, вроде, притихли последнюю сотню лет… Хотел бы я знать, кто надоумил их на этот раз. — Почему ты не убил их, а только маскаков? — взволнованно спросил Кангасск. У него бешено стучало сердце: бой, длившийся от силы минуту, растянулся для него в вечность… как медленно жестокая волна опрокидывала нападавших… как неотвратимо и не торопясь летели к своим целям острые ножи… — Потому что они люди, — ответил Серег. Ответил спокойно и честно, так что Кана кольнула совесть за все, что он до этого про него думал. И за свою кровожадность заодно. — А как… — начал было Кангасск. — Простое направляющее заклятье, — заранее ответил Серег и тут же забыл про парня, обратившись к Владе: — Смотри-ка, не уходят! В другое время бежали б так, что только пятки бы сверкали! — Ждут они кого-то… — сказала Влада, вглядываясь в темноту. — И, похоже, очень уверены в себе… Настал момент — и по рядам разбойников пронесся испуганный шепот. Они расступились, пропуская кого-то вперед. Темная фигура приближалась медленно и плавно, словно крадущийся хищник. В темноте, как раскаленные угли, горели два красных глаза. Даже в лунном свете существо это оставалось черным силуэтом. Когда оно остановилось шагах в десяти от Кана, непонятно как оказавшегося впереди всех, он услышал жуткое, леденящее кровь то ли шипение, то ли посапывание… Кангасск почувствовал, как в груди разрастается безумный ужас. У него перехватило дыхание, и, даже если б он захотел, он уже не смог бы убежать, потому что скованное этим ужасом тело отказывалось повиноваться. И он, бледный, точно мраморное изваяние, стоял и смотрел в эти красные, нечеловечьи глаза… и не мог оторвать от них взгляда… Существо, продолжая шептать-посапывать, подняло длинную тонкую руку, и над ней вспыхнул зеленый огонек, высветив безупречное, вполне человечье лицо. Затем в зеленом сиянии маг (а это маг был, несомненно) появился весь. Он был высок, худощав и нечеловечески красив. Кангасск много читал о существах, похожих на человека лицом и статью. Их черты могут быть безупречны, прекрасны. Но по ним всегда видно, что они не люди… — Глупые человечки! — величественно произнес маг и обвел всех взглядом, особо остановившись на Кангасске, отчего тот задрожал крупной дрожью… — Молите о пощаде, и я дарую вам жизнь. Вы будете верными и добрыми слугами мне, Немаану Великому и Мудрому… Кан смотрел на мага, как зачарованный. Жуткий и прекрасный нечеловек говорил величественно и гордо. Каждое слово будто бы делало его выше. Каждое слово завораживало. Настоящий маг. Такой, о каких Кангасск читал в книгах. Великий, обретший силу, но потерявший человечью сущность! Образы Владиславы и Серега меркли перед ним. Они казались обычными, ничем не примечательными людьми… Настоящий маг должен быть вот таким! В какой-то миг Кан почувствовал, что его тянет к этому существу, и даже представил себя вначале его слугой, а потом (непременно за талант и особые заслуги) — его учеником. Представил, как, постигая тайную магию, и сам начнет терять человеческую сущность и становиться иным… …Речь мага текла плавно и сильно, как река… — …а тебя, Кангасск Дэлэм э р, — Кан услышал свое имя и вздрогнул. Истинный маг! Даже Влада — и та все же спрашивала его имя!.. — Тебя я возьму в ученики, ибо вижу в тебе большой потенциал… — И тэдэ и тэпэ… — бесцеремонно прервала его Влада. — Слушай парень, хорош тут балаган разводить, — вторил ей Серег. Романтический высокий настрой, равно как и завороженность, как рукой сняло. Кангасск обернулся и увидел, что миродержцы с самым скучным видом, положив ногу на ногу, сидят на тележке среди медовых бочонков, а Влада даже чешет за ушком беспокойно рычащую чаргу. Серег встал, не спеша подошел к Кангасску и, оперевшись о его плечо (а рост как раз позволял удобно положить локоть), осведомился у Великого и Мудрого: — Ну что, двоечник, из университета выгнали? С первого курса, небось? Два заклинания ты знаешь… нет, даже три: изменение цвета глаз, Лихт и Чарм. Вполне хватит, чтоб крестьян дурить. — Чарм! Вижу-вижу, уж красоту-то навел! — засмеялась Влада и встала слева от Кангасска. На плечо ему опираться — это ей роста не хватит, так что она просто взяла его под руку. И разбойники, и торговцы, и Кангасск открыв рот переводили взгляд с красноглазого мага (разом переставшего быть жутким и прекрасным) на Владу с Серегом. «Двоечник» выглядел плачевно: растерялся дальше некуда. — Ты, сразу видно, злостный прогульщик, — пожурил его Серег. — А то не стал бы на ректора родного универа вот так со световой иллюминацией кидаться… — и обернулся к разбойникам: — Пошли отсюда! Чтоб завтра же все были в родной деревне и работали! Лично прослежу! — те, видимо, смекнули, что на их вождя нашелся маг посильнее, и бросились врассыпную. Через пару секунд их и след простыл. — А тебя я попрошу остаться, — сказал он магу. — И сними всю эту дрянь. Немаан послушно убрал все заклинания. И скоро перед путниками предстал понурый и, похоже, несколько сутулый парень, в смешной штопанной-перештопанной мантии, подозрительно напоминающей платье… А в глазах, еще недавно демонически-красных, стояли слезы. — Иди сюда, — велел Серег. Маг послушно подошел. — Давай руки… На тощих запястьях сомкнулись два браслета, тотчас плавно растворившихся в воздухе. — Лишаю магии на неопределенный срок. Лет через десять можешь прийти ко мне, я на тебя посмотрю и, может быть, передумаю. И радуйся, что тебя крестьяне не поймали. После такого позора они бы не церемонились. А самосуд у них простой: обрубают магам руки по локоть. Немаан испуганно вжал голову в плечи и посмотрел на Серега. Взгляд у парня был затравленный. Глядя в эти заплаканные глаза Кангасск изо всех сил боролся со стыдом. А стыдиться было чего… — Пойдешь с нами, — сказала Влада. — Завтра днем будем в Ханделе. Там мы тебя отпустим на все четыре стороны. Если сейчас уйдешь, тебя твои же дружки прирежут за первым кустом… — Ты очень добра… — убитым и ко всем равнодушным голосом произнес Немаан. — Но зачем… — Даю тебе шанс выжить и измениться. Ты же человек, а не маскак какой. — Эх, а я его думал сослать на рудники, или еще куда… — мечтательно произнес Серег. — Ну да ладно, пусть будет так, как ты хочешь, — махнул он рукой. …Спящий Хандел россыпью ярких огней горел вдали… Кангасск печально глядел вперед. Он думал о настоящих магах. О том, что человек — это не то, что видно с первого взгляда, и как легко ошибиться, начитавшись романтических книжек. И о том, что сегодня совершенно глупо (а главное, как легко!) мысленно предал Владиславу и Серега. Немаан ковылял рядом и не отрывал взгляда от земли. Кан старался не него не смотреть: стыдно и плохо становилось аж до тошноты… «Я клянусь, — сказал он себе, — что больше никогда, ни мыслью, ни словом, ни делом не предам их, не будь я Кангасск Дэлэмэр!» Глава шестая. Transvolo У входа в город Владислава отпустила чарг. Прощание было коротким и трогательным. Кангасск еще долго провожал взглядом мелькающие вдали пушистые спины и чуть не всплакнул — так жаль было расставаться. Но чарги и так прошли больше уговоренного — их должны были отпустить еще в Шамаркаше, поэтому осталось сказать этим замечательным разумным существам спасибо и отпустить их домой, где их ждет любимый хозяин… Тяжелые рюкзаки вновь легли на плечи: рюкзак Владиславы, несмотря на возражения, отобрал Серег и нес его теперь за одну лямку, словно какую-то ерунду, а не добрых два пуда; Кангасску же такой любезности никто не оказал, и свои пожитки ему пришлось тащить самому. «Кто просил столько барахла набирать?!» — ругал он себя почем зря… Хандел встретил путников равнодушно. Городок это небольшой — три кольца домов вокруг просторной рыночной площади, да частокол для защиты. Рынок здесь — ядро всего, Хандел вокруг него вырос: когда-то на его месте была просто Торговая Поляна, куда приезжали обмениваться товарами… Процессия новоприбывших торговцев гордо вышагивала по улицам, даже ишачок поднял голову и повеселел. Астрах и компания гордились тем, что прошли через смертельные опасности, и, возможно, уже представляли, как будут рассказывать об этом дома, как односельчане будут замирать при каждом слове, и юное воображение уже сочиняло невероятные истории, где в целую орду вырастал жалкий разбойничий отряд, а уж маги и вовсе возносились до небес!.. Немаан ковылял рядом с Кангасском, стыдясь своего нелепого наряда, который в свете дня выглядел просто жалко… — Отпустим его, Влада? — попросил Кан, участливо положив юному чародею руку на плечо. — Да, конечно… — рассеянно ответила она. Похоже, думала о чем-то своем. Кангасск отвел Немаана в сторону и сунул ему в руки свой чахлый кошель, который тащил с самого Арен-кастеля. — Одежду купи, сходи поешь в харчевню… На первое время хватит, — сказал он магу смущенно. — Иди, иди… ты свободен… Немаан поднял руки и с тоской посмотрел на них. Свободным он себя не чувствовал. Но ход Кангасска, похоже, его тронул. — Спасибо, парень, — сказал он и добавил: — Знаешь, я не соврал тогда, когда говорил что у тебя большой потенциал. Я это сам вижу, безо всяких там заклинаний — это у меня дар такой, с детства… Прощай… Он прошел рядом с караванчиком еще несколько шагов и свернул в какой-то переулок. Судя по проворству, с каким он это сделал, старина Немаан знал Хандел очень даже неплохо — может, даже жил в нем какое-то время. А значит, не пропадет. — Молодец, Кангасск, — сказала Владислава, незаметно оказавшаяся рядышком. — Серег пошел торгашей наших Гильдии Торговцев с рук на руки сдавать, а мы с тобой поболтаем немного…. Как твоя фамилия, не напомнишь?.. — Как и у всех в Арен-кастеле, — пожал плечами Кангасск. — Складывается из имен Прародителей. Дэлэмэр. — Кангасск Дэлэмэр, — повторила Влада. — Красиво звучит. — Знаешь, чем меня Немаан подкупил тогда? — решил признаться Кан. — Он мое имя угадал. Имя и фамилию. Я тогда сдуру подумал: вот настоящий маг! А ты спрашивала… неужели не могла узнать так же? Мы ж не в Ничейной Земле больше… — Это простенькое заклинание. Нунтиус называется, — Влада прислонилась к стене и скрестила руки на груди, настраиваясь на долгий разговор. — Не люблю я его. Потому что оно позволяет узнать о человеке то, чего он, возможно, доверять тебе не хочет. А это некрасиво, согласись… Мне проще спросить. Вот спросила же — и ты ответил. Без всякой магии. Кангасск неопределенно хмыкнул. Это означало, что он задумался, но виду показывать не хочет. — Я хотела поговорить с тобой кое-о-чем, Кан, — сказала Влада. — И о чем же? — С этим камнем… большая каша заварилась, понимаешь, — она вздохнула. — В общем, если не хочешь лезть в это, лучше не надо, Кан. Лучше тогда уйти сейчас. Мы тебе даже денег дадим. Хватит чтобы весь мир посмотреть, а потом устроиться где-то. Могу дать рекомендацию в Южный Университет Магии, я там ректор. Или если хочешь в Северный Университет Серой Магии, я попрошу Серега тебя устроить. — Зачем это все?.. — чуть слышно произнес Кан. От всех этих обещаний ему было уже просто плохо. — Я чувствую ответственность за тебя. Может, и не стоило вытаскивать тебя из дома и вести неизвестно куда… — Я сам пошел! — упрямо возразил Кангасск. — Неважно, — повела рукой Влада. — Одно мое слово — и ты бы остался, сам понимаешь… Тем не менее, я взяла тебя с собой и просто бросить теперь не могу… — А если я не хочу всех этих денег и прочих радостей? — в голосе парня прозвучал вызов. — Тогда становись моим… нашим… Учеником, — спокойно предложила Влада. — Идет! — задорно улыбнулся Кангасск и протянул руку. Сделал он это интуитивно и немало удивился, что странный жест, известный ему от матери, оказался понятен властительнице Юга. Владислава, еще недавно очень серьезная, тоже заулыбалась в ответ, пожимая руку Кангасска Дэлэмэра, своего Ученика… — …Я бы хотел с Астрахом и его компанией попрощаться. Сдружились по пути с ребятами, не хотелось бы теперь вот так просто расходиться в разные стороны, — сказал Кан, когда они с Владой уже вовсю шагали напрямик через рыночную площадь. По странной причине Владиславу назойливые торговцы не замечали вовсе, а вот к Кангасску липли как мухи, то норовя всучить экзотического карликового маскака на поводке, то связку маковых баранок повесить на шею, то снабдить «жемчуговыми бусами для невесты» (эти «жемчуговые» бусы насквозь видать — стекло стеклом!). От назойливой стаи частных предпринимателей приходилось всячески уворачиваться, что затрудняло беседу. — …Мы к ним и идем, — ответила Влада, когда Кангасск, вывернувшись из объятий торговки сладостями, вновь оказался рядом. Серега было видать издалека — назойливая толпа обтекала его так же, как и Владу. Видимо, если маги хотят с толпой не смешиваться, они так и делают. — Научи, а… — взмолился Кангасск. — А то тут ходить — все равно, что против течения загребать… — Иди сюда, — Влада протянула руку и, схватив ученика за рукав, запросто выдернула его из толпы. Кан, оказавшийся в Владой лицом к лицу, с облегчением вздохнул, наблюдая, как человечий поток огибает их, точно остров. — Все элементарно, — сказала Влада. — Мысленно строй между ними и собой стену. Это даже не заклинание. Это просто упражнение воли. Усек? — Угу. — Тогда пробуй… Легким толчком Владислава выпроводила Кангасска за пределы незримого круга. Как и следовало ожидать, беднягу тут же просто смело… — Не все сразу, — беспечно пожала плечами Воительница. — Это дело тренировки… Серег стоял на краю гигантской торговой площади, словно маяк: возвышался он абсолютно над всеми и спокойно глядел поверх сотен лохматых голов. Рядом купец Торговой Гильдии объяснял что-то молодым торгашам. Говорил он в основном с Астрахом, остальные просто присутствовали рядом: вот и намечалась картина будущего всей этой пятерки — и сразу ясно, из кого тут получится лидер. — Астрах, старина! — вынырнул из толпы запыхавшийся Кангасск. — Дай обнять тебя на прощание!.. Обнял он, конечно, всех пятерых, потому что ко всем прикипел сердцем за это небольшое путешествие. Клариссу отвел в сторонку, чтобы убедиться, что она избавилась от камня. Но она кивнула на Серого Инквизитора и сказала, что он выдал ей «Закрытую Лицензию» на камень: право носить без права пользоваться в Северных землях… Ну вот и все. Все было славно. Теперь их дороги расходятся. — Мы еще увидимся, Кангасск Дэлэмэр! — крикнул Астрах на прощание. — Обязательно увидимся, — шепотом сказал сам себе Кангасск… Передав Гильдии с рук на руки юных торговцев, миродержцы с чистой совестью отправились в первую же корчму обедать. Хозяин получил целый свиток заказов и пригоршню золотых в придачу (Кангасск успел заметить, что денег эти двое вообще никогда не считают…), так что сразу погнал поваров выполнять заказ. Золото здорово ускоряет работу: через приоткрытую дверь было видно, как целая армия в белых колпаках носится от одной печи к другой, и слышно, как гремят кастрюлями и поварешками и весело переругиваются… Кангасску, тосковавшему в ожидании горячей еды, вспомнился лук, который унесла Фэрвида, и он подумал, что неплохо бы купить новый. Но тут же вспомнился и Немаан, которому он по доброте душевной отдал все деньги… — Черт… — ругнулся Кангасск на северянский манер. — Не чертыхайся, — отозвался Серег и внимательно на него посмотрел. — В чем проблема? — Я Немаану все свои деньги отдал… — смутился Кангасск. — Ээ… вот думал лук прикупить и вспомнил, что денег нет. Серый Инквизитор со скучнейшим видом высыпал на стол перед Кангасском горстку золотых и отвернулся, вновь о чем-то задумавшись, возможно даже не о спасении мира, а об обеде, так как доселе неподвижный взгляд его теперь внимательно наблюдал за суетой на кухне… Помня о сметающей силе толпы, Кан на этот раз пошел краем площади, где торговцы донимали не так сильно. Это все равно что идти краем леса — комары тоже есть, но все же не такая туча, как в тени деревьев… Оружейную он нашел без проблем, и через мгновение уже профессионально оценивал выставленные на продажу луки: сам, как-никак, ученик оружейника. Луки были неплохие, последние два даже очень неплохие, но ни в какое сравнение с унесенным Фэрвидой они не шли: тот был коллекционный, любимый лук мастера, который Кангасск так бессовестно упер… Впрочем, если поразмыслить, «горстки» монет, дарованной Серегом, хватило бы на какой-нибудь непростой, может, даже зачарованный лук. Потому Кангасск подошел к оружейнику и, зная, что нужно говорить в таких случаях, шепнул ему, что хотел бы глянуть на «особенные товары». Оружейник понимающе кивнул и, оставив ученика за прилавком, повел гостя вниз. Там оказалась вторая комната, поменьше, но зато какое оружие стояло на стендах!.. и с какой ценой!.. Не долго думая, Кан отправился к лукам. Меч, хвала Небесам, у него был, причем не менее ценный, чем потерянный лук, так что стенды с различными колюще-режущими предметами он смотреть не стал… Луков тут висело всего десять. Но каждый был уникален. Кангасск внимательно осматривал их все по очереди, порой отпуская профессиональные замечания, что приятно удивляло хозяина… Вначале Кан подумывал взять зачарованный лук. Таких было целых пять, и все разные… Но вовремя вспомнил, что в Ничейной Земле взрывоопасно работают не только заклинания, но и любые магические вещи, и отказался: вдруг придется наведаться туда еще раз… Остались пять коллекционных луков различной конструкции. И, дойдя до последнего… Кангасск с удивлением узнал свой… — Беру! — сказал он радостно. Из оружейной Кан вышел счастливый и довольный. И не собирался формулировать свое чудесное настроение словами. Ему просто было хорошо и радостно, что вернулся его старый добрый кулдаганский лук, о потере которого столько раз пришлось пожалеть в пути. Это такой лук, который еще сотню лет прослужит! Уж сколько его Фэрвида полоскала по перекатам, а ему хоть бы хны!.. Нарадоваться вдоволь не дали двое подозрительных ребят, которые неторопливо следовали за Кангасском с тех пор, как он вышел из оружейной. Это были два дюжих парня, одетых в серое. Поверх одежды они носили серые же плащи с большими капюшонами, которые, наверное, удобно опускать на лицо. Внешним видом и хмурым выражением лица эти двое чем-то неуловимо напоминали Серега Серого Инквизитора. Правда, вместо посохов оба были вооружены мечами, но это сходства не умаляло. В какой-то момент они шустро приблизились к Кангасску и загородили ему дорогу. — Гиблар Тар, Охотник второй ступени, — представился один и в приказном тоне заявил: — Пошли с нами, парень. Именем Серого Совета, ты задержан по подозрению в запрещенном колдовстве. — Чего? — искренне изумился Кангасск. — Гадальный камень у тебя на шее, дурила, — разъяснил ситуацию второй Охотник. — Пошли, гадальщик. И не вздумай оказывать сопротивление, — настойчиво повторил Гиблар Тар и для убедительности взял Кангасска за плечо. — Серег обещал мне лицензию, — растерянно пробормотал Кангасск. — Сами спросите! Он там, в корчме, обедает… — Сказки инквизиторам рассказывать будешь, на допросе, — буркнул Гиблар и без лишних объяснений принялся заламывать Кану руки за спину. Второй Охотник уже держал в руках его лук и с невинным интересом рассматривал… — …Он обещал лицензию!!! Обещал!!! Я не виноват!!! Серееееееег!.. — вопли несчастного слышала вся рыночная площадь. Толпа расступалась перед Охотниками, тащившими преступника, и вновь смыкалась за ними. — Он не виноват! — донесся откуда-то голос Клариссы. — Отпустите его! — но толпа галдела так громко, что девичий голосок просто потонул в общем шуме. «Лесоповал… — горько подумалось Кангасску. — Лет пять. А то и десять…» Местное отделение Инквизиции, и так не дремавшее, учитывая близость Ничейной Земли, к вечеру переполошилось не на шутку, когда туда по-хозяйски, открыв пинком дверь, заглянул сам Серег Серый Инквизитор. Вид у него был суровый и ничего хорошего не предвещавший. Он широким шагом шествовал по коридорам, недобро поглядывая на всех, кто ему встречался по пути. Следом, отставая, конечно, от исполинских шагов, шла Влада Воительница… В отличие от простых смертных, Охотники миродержцев ни с кем бы не спутали. И если уж эти двое вместе, да еще и не в добром расположении духа, то дело плохо… — Куда владиного гадальщика дели? — сурово осведомился Серый, оглядев старших Охотников. Те без лишних намеков бросились открывать камеру и извлекать оттуда несчастного Кангасска. Через тридцать секунд его уже поставили перед хозяином. Правда, простоял он недолго: ноги подкосились, и Кан упал. Владислава подхватила его и помогла подняться. — Да уж, отделали тебя, бедолага, — сказал она, ласково погладив ученика по щеке. На лице Кангасска не было живого места — один сплошной багровый синяк. — …Он сопротивлялся аресту… — попытался вставить словечко Гиблар Тар. — Возвращайтесь к работе, — приказал Серег, развернулся и зашагал прочь, по пути схватив в охапку беспомощного Кангасска и забросив его на плечо, как мешок. — Пока, ребята, — без всякой злости сказала Охотникам Владислава и, помахав ручкой на прощание, вышла вслед за Серегом. — …Кангасск, не придуривайся! Тебе уже не плохо! — откровенно сердилась Влада. — После регенерационного заклятья ты еще здоровее, чем был! Серег же думал о своем, поглядывая из окна на патрулирующих Хандел Охотников… — …Вторая ступень! — усмехнулся он презрительно. — Это ж студенты почти! А гонору, а понтов!.. Тьфу! — Слушай, Серег, — Влада дернула его за рукав, — а Кан, похоже, не притворяется. Он уже бредит, причем по-настоящему… — Нашла себе заботушку, а то нам с тобой в Омнисе больше делать нечего… — проворчал Серый Инквизитор и склонился над Кангасском… — Малконемершгхана опять цитирует. Ох, не нравится мне все это!.. В дверь деликатно постучали. — Не заперто! — хором отозвались миродержцы. На пороге стоял Гиблар Тар. В руке он держал лук Кангасска и какой-то сверток. — Вещи, изъятые при обыске, включая опечатанный гадальный камень, — храбрясь, сказал Охотник второй ступени. — Давай сюда, — Владислава Воительница, Не Знающая Лжи, бесцеремонно отобрала у стража магического порядка все, что он принес, и, выпроваживая его за дверь, добавила: — А лицо попроще надо делать!.. Дверь перед носом Охотника громко захлопнулась. Несколько секунд он в недоумении на нее смотрел, а потом зашагал прочь, чувствуя, что с души только что свалился огромный булыжник. Свалился, и даже по ногам не попал… — Ругай их не ругай, а камень на славу опечатали, — похвалила Влада, снимая с гадального камня заклятие запрета. — Хоть что-то хорошее… — фыркнул Серег. — Держи свой подарок, Кангасск, — Владислава застегнула ремешок на шее бесчувственного Ученика. — Спасибо, — сказал он неожиданно ясным голосом и бодро вскочил. — Ну и ну! Что ты думаешь об этом, Серег? — покачала головой Влада. — Как пить дать притащил что-то из Белой Области! — Серый Инквизитор аж хлопнул рукой по колену. — Камень не изменился, Серег, ты же чувствуешь. Возможно, он просто приобрел к нему магическую привязанность. Точно! Вот! — Влада прицокнула языком и подняла вверх указательный палец, как всегда делала, когда о чем-то догадывалась. — Магическая аддикция чистой воды! — Возможно. Но, если хочешь знать мое мнение, сослать бы его обратно в Кулдаган! — Он мой Ученик, Серег. — Запамятовал, прости… Ладно, собираем вещи. Сейчас слетаем в Столицу, там можно разузнать кое-что. К тому же, давно пора проведать Серый совет… — …Что такое Серый совет?.. прости, ни в жизни не интересовался политикой… И что значит это его «слетаем в Столицу»? — спросил Кангасск у Влады, пока они дружно набивали рюкзаки. — Серый совет — это светская власть Севера, Кан. У меня на Юге есть Алый совет, что почти одно и то же. Коррупция везде и, похоже, надолго… — Так почему бы вам с Серегом не отправить свои Советы в отставку и не назначить новые? — пожал плечами Кангасск. — Не все так просто. Сначала надо найти, кем их заменить. А потом еще сотню лет отбиваться от прежних — обиженных и уволенных. Учти, в Советах сидят самые могучие маги Юга и Севера. И нагадить в случае чего они могут здорово. — Мда… печально-то как… — задумчиво произнес Кан и закусил нижнюю губу. — А что насчет «слетаем в Столицу»? — Мы же на территории стабильной магии, драгоценный мой ученик! — весело рассмеялась Влада. — Неужели мы будем тут стаптывать башмаки и глотать дорожную пыль? Здесь есть чудная штука — Transvolo — заклятие быстрого перемещения. Глазом моргнуть не успеешь — и мы в Северной Столице. Пошли… Кангасск не очень много знал о магах, так как в Арен-кастеле и даже в Торгоре, где он бывал пару раз, серьезно колдовать не решались (вспомнив ту странную владину карту Омниса, где Кулдаган обозначался как Область, он, кажется, смекнул, почему). Так что судить Кан мог до недавнего времени только по книжкам, а там все расписано было красочно — с длинными заклинаниями, которые надо читать нараспев и… с высмеянной Серегом «световой иллюминацией»… Впрочем, разочаровавшись в Немаане, Кангасск несколько отошел от книжных представлений, и от transvolo особых эффектов не ждал. И вообще начал подумывать, что, как это ни печально, но истинная, профессиональная магия не зрелищна. А зря… — Ничего тут не забыла, Влада? — заботливо поинтересовался Серег, Ученика ее по привычке проигнорировав. — Нет. Всё со мной, включая Кангасска, — ответила она весело. — Тогда вперед… — развел руками Серый Инквизитор… Кангасск, увлекшись обидной мыслью о том, что его посчитали за багаж, причем такой, который нечаянно можно забыть, не заметил, что произошло. Когда он огляделся, то не увидел уже ни сереньких гостиничных стен, ни шумного Хандела, как на ладошке видимого из окна. Теперь слева, справа, сверху и снизу на сколько хватало взгляда простиралась чернильная тьма, усыпанная невообразимым множеством звезд, от крупных и ярких до мелких, едва различимых, составляющих для ярких звезд светло-крапчатый фон. Звезды не двигались. Звезды молчали. Далекие миры, разбросанные в Великой Бесконечности. Какая из этих звезд — Солнце Омниса? Как узнать ее, как вернуться домой?.. Восхищение незаметно перешло в страх… Кангасск беспомощно висел где-то посреди бесконечной пустоты и не мог двинуться ни влево, ни вправо. Что это лево, а это — право, Кангасск знал только потому, что у него были руки — левая и правая. Но он не мог сказать, где здесь верх: здесь не было неба, и не мог сказать, где здесь низ: ведь не было и земли… Он не мог кричать. Он уже не понимал, сколько времени находится здесь — ведь по чему тут определять его, время? Да, с этой точки видны миллионы чужих солнц, но нет Солнца Омниса над головой, которое подсказало бы, который час. Можно было видеть лишь одно: здешнее время все-таки шло, а не стояло на месте: далекие звезды мерцали… Как за последнюю память родного мира, Кангасск уцепился за гадальный камень Таммара. Он был теплым, нагревшимся от его тела, и искристо блестел, отражая звезды. Под ощущением твердого, гладкого тепла, зажатого в кулаке, успокоился страх, подбиравшийся уже к границе ужаса; Кангасск с облегчением вздохнул и закрыл глаза… Тогда он почувствовал, как что-то изменилось. Похолодало, подул ветер, принесший пряный запах соснового леса, зазвучали далекие голоса, запели над головой птицы… На Севере любят сосны, как и на Юге, впрочем, но здесь предпочитают не раскидистые ветвистые деревья с длинными колючками и огромными шишками, из которых можно налущить кедровых орешков, а высокие стройные корабельные сосны, чьи вершины взлетают в самое небо… Именно такой лес увидел Кангасск, когда открыл глаза. В первый миг житель пустыни задрал вверх голову и восхищенно взглянул на великолепные деревья, подсвеченные полуденным солнцем. Красотища! Особенно после ужасающей бесконечности, наполненной чужими звездами. — С прибытием, Кангасск, — приветствовала его Влада. Они с Серегом стояли поодаль, в центре большого солнечного пятна. — Как путешествие? — Красиво. Но жутко, — честно признался Дэлэмэр, оторвавшись от созерцания стройного северного леса. — Все эти звезды… такие же миры, как наш? — Почти все, — кивнула Влада, но, передумав, ответила по-другому: — То есть, они как раз не похожи ни на Омнис, ни друг на друга, но — да, большинство звезд действительно освещают обитаемые миры. Это я и имела в виду. — Невероятно… — когда Кан попытался представить себе миллионы непохожих друг на друга обитаемых миров, у него захватило дух… но не изжитое за двадцать лет детское любопытство взяло свое, и второй вопрос последовал за первым: — Слушай, Влада, я хотел спросить: почему ты тогда не воспользовалась transvolo? Зачем было идти через Ничейную Землю?.. Вопрос был, вроде бы, и не сложный, но отвечать на него пришлось долго. Влада объясняла Кангасску, что к чему, по дороге в возносящуюся высоко над лесом Столицу. Серег, с беспечным видом шагавший рядом, на самом деле внимательно слушал. — …Нет, ну как так… вот смотри… — упрямо доказывал Кангасск. — Transvolo, заклятье, читается на Севере или Юге, то есть там, где действует один из двух стабилизаторов, так?.. Если есть стабилизатор, заклятье работает. Это тоже верно. Значит, если я хочу переместиться с Юга, где есть стабилизатор, на Север, где тоже есть стабилизатор, то почему это не должно сработать? — Потому что линия перемещения, — терпеливо объясняла Владислава, — в этом случае будет пересекать либо Ничейную Землю, либо, что еще хуже, Ничейную Воду. — Ничейную Воду? — Моря Чермасан и Кармасан по большей части не попадают под поля действия стабилизаторов, потому магия там такая же бесконтрольная, как в Ничейной Земле. Разница только в том, что, если в Ничейной Земле замкнет твое трансволо, ты можешь, при удаче, не слишком жестоко приземлиться на что-нибудь и, может быть, сломать не слишком много костей. А уж если transvolo замыкает над Ничейной Водой, то — пиши пропало — мигом попадешь акулам на завтрак, обед или ужин… в зависимости от времени суток. — Тогда я не понял… — Кангасск тотчас осознал, что стоит, как дурак, посреди дороги и задумчиво чешет в затылке, и тут же спохватился, зашагав дальше. — Но Серег сказал, что пришел через Провал. Это разве не то же трансволо?.. — Нет, Кангасск, — строго сказала Влада. — Провал — это подмир. Раньше по нему действительно можно было перемещаться по всему Омнису, даже в земли за пределами радиуса действия стабилизаторов. Потому еще каких-то три тысячи лет назад не было нужды ни в каких трансволо. А сейчас… не дай бог тебе узнать, что такое Провал… — эти слова, сказанные горько и печально, поставили точку в разговоре. Если Кан и хотел еще что-то спросить, то сейчас, глядя на помрачневших миродержцев, уже просто не мог… …Ворота Столицы, в мирное время днем всегда открытые, приблизились незаметно, и сверкающие стражники почтительно расступились, пропуская миродержцев. Кангасска, шедшего позади, они остановили и намекнули на «харуспекс без лицензии», но Серег вступился: — Даю лицензию. «Открытаю лицензию», ребята… После этого оба стража ворот взглянули на Кана с искренним уважением. Чтобы заслужить открытую лицензию на запрещенную вещь у самого Серого Инквизитора, надо быть человеком безупречной репутации и найти с десяток веских причин. — Что значит «харуспекс», Серег? — спросил он, догнав Инквизитора и забежав вперед. — Haruspex — это твой гадальный камень, — ответил Серег и добавил. — Научная терминология. Привыкай. Глава седьмая. Куда смотрит Серый совет Стены высотой метров двадцать были примерно столько же и в толщину. Поэтому под массивной аркой входа открывался своеобразный коридор. Причем, коридор довольно мрачный, в котором не горело светильников и прыгало от стены к стене гулкое эхо. Но зато город, открывавшийся после него привыкшим к темноте глазам, сиял, как звезда! — …Это Столица, Кангасск!.. — лучезарно улыбнулась Влада и развела руками… Весь путь между белоснежными домами с неизменными остроносыми шпилями на крышах, по улицам, выложенным разноцветной плазой, с фонтанами чуть ли не на каждом углу Кангасск прошел с открытым ртом и, как ему самому казалось, довольно-таки дурацким видом. За этими стенами будто бы открылся совершенно иной мир. И если некоторые иногородние торговцы еще не обращали на миродержцев внимания, то горожане, которых легко отличить сразу — и по лицу, и по одежде, — запросто подходили поздороваться и по-свойски пожелать доброго здоровья. Студенты же при виде любимого ректора усердно делали умные лица и обращались к Серегу и Владе особенно вежливо. На Кангасска, который то и дело засматривался на местные красоты, а потом догонял миродержцев бегом, смотрели с особым интересом. Открыто висящий у него на груди харуспекс добавлял в этот интерес жару. Прохладный денек, слегка разбавленный неярким северным солнцем обещал быть лучше некуда. Тем не менее, откуда-то наползли вихрастые тучи, и зачастил дождик. Серег накинул капюшон, который тут же тенью скрыл его лицо, так что теперь было не угадать, что он там себе думает. Влада же только пожала плечами и подставила дождю радостное юное лицо; капли заструились по нему, вначале редко, точно слезы, а потом — сплошным потоком, смывая дорожную пыль. Сам Кангасск, тоже, по примеру наставницы, не накинувший капюшона, схватил струю воды за шиворот, когда подходил под сточной трубой какой-то крыши. Труба заканчивалась бронзовой львиной мордой с неправдоподобно широко разинутой пастью, из которой плескала вода. Кан скривился и показал льву язык… — Серег, ты чего под капюшон спрятался? — спросила Влада весело. — Дождь не ахти какой. Давай, снимай, хоть освежишься немножко, пыль смоешь. У тебя волосы от нее серые, ты не знал?.. И вообще… ты же говорил, что любишь дождь. — Люблю, — невесело сказал Серег и откинул капюшон. Лицо у него было мрачное. — Плохо мне, Влада. — Что такое? — Да-а… — он махнул рукой. — В общем, надо Серый совет проведать. Кангасск, с дороги голодный и уставший, чуть было не пискнул: «А покушать?!», но вовремя сдержался. Дракон-зажигалка, тоже голодный, потому что давно сгрыз все мюсли в кармане, выбрался хозяину на плечо и стал печально смотреть в даль, помаргивая, когда дождь капал ему в глаза. Как ни странно, огнедел не буянил. Тоже, что ли, чувствовал, что не время?.. Народу на улицах поубавилось, оставшиеся пораскрывали разноцветные зонты. Кангасску, который и дождя-то не видел, пока не выбрался из своего Кулдагана, это было в новинку. Он даже подивился: надо ж додуматься — таскать с собой миниатюрную складную крышу! И даже пообещал себе: раздобыть такую штуку и посмотреть, как она устроена. Серег тем временем вел их через небольшой парк, где стояло что-то вроде беседки. Что это не беседка, Кан догадался задолго до того, как они вошли под ее крышу. Просто что-то подсказало: здесь пахнет магией. И, словно в подтверждение этого, забежавший в беседку мокрый взъерошенный мальчишка тут же бесследно исчез. — Ох ты! — воскликнул Кангасск, правда, сдержанно, учитывая общий фон. — Это что, трансволо общего пользования? — В пределах города на трансволо тратиться… — хмыкнул Серег, ступая на выложенный плитками пол «беседки». — Нет, для транспорта у нас тут спрунг. У него всего пара миль дальности. Кангасск задумчиво оглядел тяжелую, поросшую мхом плиту, из которой торчали крупные прозрачные кристаллы, с цветастыми картинками разных мест города, смотрящими из их сердцевины. — Спрунг — это машина? — спросил Кан. — Нет, — ответил Серег вполне спокойно. Несмотря на мрачное настроение, объяснить он не поленился: — Спрунг это заклинание перемещения. Здесь все работает на энергии кристаллов. Если они не дальше двух миль друг от друга, то спрунг работает — и ты перемещаешься. Это даже близко не трансволо. У меня в универе трансволо и спрунг даже на разных факультетах изучаются, на спецкурсах… — подумав, Инквизитор добавил: — Трансволо — в курсе высшей магии, а спрунг… это просто магическая кристаллология. Не долго думая, Серый Инквизитор ткнул пальцем в центральный кристалл. Самый мрачный из всех, надо сказать. Здание, которое было на нем изображено, суровое и хмурое, как-то не шло этому блестящему городу. Тем не менее, выбор пал на него: видимо, Серый совет следует искать там. Кангасск ждал от спрунга что-нибудь похожего на трансволо, развернувшее перед ним звездную карту миллионов далеких миров, но не дождался. Ничего не меркло и эффектов никаких, в общем-то, не появилось. Только чуть сменился падающий на каменную плиту свет, а на ее краю выскочил из ниоткуда пушистый мох, словно составленный из сотни тонких художественных кисточек. «Беседка», в которой они оказались, стояла на открытом месте, прямо посреди площади, потому здесь и было несколько светлее, а мох, чтобы буйно разрастись, выбрал себе уютный затененный и сырой уголок. Площадь эта отнюдь не была выложена плазой и не спешила радовать блеском и глянцем глаз путешественника. Здешняя брусчатка живо напоминала кулдаганские песчаные дороги, где каждый камень нес древние руны, отгоняющие пески. Кангасск когда-то рассматривал камни у себя на родине очень внимательно (тщетно пытаясь сообразить, что на них написано), потому заметил, что ядро записи здесь точно такое же, а вот обрамление — различается. Догнав ушедших вперед миродержцев, он рассказал о своем открытии Владе; она остановилась, и брови ее удивленно поползли вверх. Серег тоже обернулся и внимательно посмотрел на Кангасска. — Что не так?.. — смущенно пробормотал Кан. — Ничего, — ответил Серег и улыбнувшись, кивнул Владе: — Смотри-ка, наблюдательный какой!.. Так и пошли дальше. Несимметрично, местами разворотив магическую брусчатку, здесь росли древние сосны. Они густо покрывали половину площади, превращая ее в тенистый, наполненный смолистым запахом, но выложенный рукотворными фигурными кирпичиками — лес. Кирпичики были усыпаны сухими иглами, как их собратья в Кулдагане — песком. Хмурое здание, образ которого Кан видел в кристалле, скрывалось в тени леса. Сложенное из гигантских грубо обтесанных камней, с узкими окнами, напоминающими бойницы, заросшее мхом, оно было, похоже, куда древнее окружавших его сосен и выглядело суровой крепостью среди великолепия современной Столицы. — Столица была построена вокруг здания Серого совета, — сказала Влада Кангасску. — Я так и понял, — ответил он. — Кстати, давно хотел спросить: город так и называют Столицей? У него что, нет собственного названия? — Нет, — покачала головой Влада. — Прежней столицей был Эрхабен, который пал. Остальные северные города как с ума посходили — чуть ли не битва за звание новой столицы разыгралась! Помню, Серег тогда врезал кулаком по столу, так что трещины побежали, и велел строить новый город, здесь. Поскольку город строился с той целью, чтобы именно быть столицей, другого названия ему никто не давал… — Я тогда кулак разбил, — сказал Серег и засмеялся. Кангасску было странно видеть, как он смеется. Гораздо более странно, чем слушать рассказ о событиях тысячелетней давности, звучащий в устах миродержцев, словно обычная байка. Пренебрежение к древности, которое источали эти юные существа, по возрасту старше самого мира, невольно передалось и Кангасску. Хотя вот этого перенимать не следовало бы: он и так уже почти забыл, кто он такой есть — обычный человек, с рождения обреченный на старость и смерть. Время, измеренное тысячелетиями, выглядело теперь так просто и незамысловато… воистину, не следует принимать эту иллюзию человечку, чье время на этой земле — краткий миг. Он состарится, умрет и забудется новыми людьми, а по тропам и городам Омниса будут ходить по-прежнему юные Серег и Влада… …Когда-то громадина нынешней резиденции Серого совета, как и подобает боевой крепости, была снабжена рвом и тяжелыми воротами. Следы боевого прошлого виднелись и сейчас: заваленный гравием и не успевший до конца зарасти пятиметровой ширины ров и — арка ворот, заложенная новым кирпичом, на котором, правда, уже поселился вездесущий кисточный мох. По сравнению с гранитными глыбами, из которых была сложена крепость, кирпич смотрелся мелюзга мелюзгой. Здание Серого совета, перестроенное на мирный лад, имело теперь одну скромного размера дверь, проходя под которой, Серый Инквизитор слегка наклонял голову, чтобы не стукнуться лбом. Заперта дверь не была, и встречать путников никто и не подумал. — Спорим, я еще в город не вошел, они уже знали. Ждут не дождутся, небось… — проворчал себе Серег. — А почему встречать не вышел никто? — поинтересовался Кангасск. — Потому что я этого не люблю. Серег по-хозяйски прошел в залу, свалил рюкзак в ближайшем углу, почистил ботинки о коврик и затопал вверх по лестнице. Оставив свой рюкзак рядом с владиным (который всю дорогу упорно тащил Серег), Кангасск пожал плечами и поспешил следом за миродержцами. Лестница, не долго думая, свернула за угол и продолжила подниматься. Этажей тут насчитывалось всего три. Третий радовал глаз тем, что был не так мрачен, как остальные, и кабинетной пылью здесь почти не пахло. Вместо бойниц тут давно прорубили широкие окна. На них уютно пестрели шторки, а по каменному полу стелился мохнатый узорчатый ковер. Узор был рунный и опять упорно напоминал кулдаганские фигурные кирпичики… Серый совет в полном сборе ждал уже добрый час. Просторный зал, пол которого блестел гладко отшлифованным гранитом, и со стен которого смотрели яркие гобелены, повествующие о древних великих делах, был почти пуст. Лишь у стены, увенчанной замысловатым символом Серого совета, стояли три высоких кресла, абсолютно одинаковые, что для главы Совета, что для двоих Инквизиторов — мужчины и женщины — рангом несколько ниже. Все трое, по обычаю, носили серое, но по рукавам и краю плаща струилась изящная позолота — узор из гибких волнистых линий, блестящих на свету. Это отличало их от обычных Охотников, носивших простые серые плащи поверх походной одежды, и от… Серега… Дверь в залу он распахнул бесцеремонно и большими шагами приблизился к троим. Те молча встали с кресел. — Ну, здравствуй, Зонар, — сказал Серег старшему советнику. — Здравствуй, Серег… — ответил он. — И здравствуй, Владислава. Этот голос, полный глубины и силы, отчего-то не понравился Кангасску. А взгляд, пренебрежительно скользнувший по нему, простому смертному, — тем более. — Можешь пока пойти посмотреть зал, Кангасск, — сказала Влада. Это прозвучало, словно мягкий, но настойчивый толчок в спину: мол, иди, иди, не мешай старшим. — Здесь много древних гобеленов. И неплохой вид из восточных окон… — Я понял. Мешать не буду, — кивнул Кан, одним глазом наблюдая за тремя Инквизиторами и прямо-таки чувствуя их недовольное любопытство… Кангасск послушно прошел на другой конец зала и встал вполоборота у окна. Вид, открывавшийся на лес с кирпичным полом, его занимал мало: сейчас он навострил уши и внимательно наблюдал, что происходит там, под знаком Серого совета… Влада почти ничего не говорила. Она стояла несколько в стороне, скрестив на груди руки и переводя взгляд с Серега на Зонара… …Зонар был высок ростом — не ниже самого Серого Инквизитора, шире в плечах и на вид старше раза в два. В конце концов, он был хоть и могущественным магом, но все же по природе своей человеком, которому, видимо, уже давно перевалило за пятьдесят. Серый Инквизитор выглядел рядом с ним мальчишкой; и тут ему, определенно, не хватало величия. Да, величия… седины в волосах (мокрых и взъерошенных после прогулки под дождем) и скрытой силы в голосе… Беседа затянулась. Слов разобрать Кангасску не удалось, и он, с тоской уставившись на каменный подоконник, отшлифованный, как и все здесь, до блеска, стал размышлять. Вспомнил об оправе Хоры Лунарис с выломанными лапками… Кто мог до нее добраться? И главное — с какой целью? Сначала у Серега пропал журнал… Вряд ли он стал бы записывать там, как снять защиту, — зачем?.. судя по всему, чтобы ее снять, достаточно просто быть миродержцем. Но тогда зачем красть журнал? Чтобы почитать? А зачем красть стабилизатор? Ну да — можно смещать границу Ничейной Земли, смотреть, как Карламан обрисовывает новый контур. Может, это даже забавно… А практически — зачем?!. «Интересно, а докуда ее можно смещать?..» думал себе Кангасск, барабаня пальцами по подоконнику… «И что будет, если два стабилизатора поставить рядом?..» Эта мысль его будто ударила. В последующие пять минут, казалось, нет на целом свете ничего важнее, чем кому-нибудь ее высказать. Кан бродил из стороны в сторону, точно тигр в клетке, пытался отвлечься, глядя в окно. Ничего не помогало. В другом конце зала все так же беседовали Зонар и Серег и все так же, устало переминаясь с ноги на ногу, стояла Влада. Нет, они и не думали прощаться и расходиться!.. В конце концов Кан не выдержал и, понимая, что делает ужасную глупость, тем не менее решительно пересек зал и остановился поодаль от Влады. Она обернулась и внимательно посмотрела на Ученика. Кан почувствовал, как лицо заливает краска, на голове шевелятся волосы, а в горле от стыда наливается тяжестью огромный ком… хоть провались сейчас на месте. — Я… это… — промямлил Кангасск… — Извините, — сказала Влада Серому совету и, положив руку Ученику на плечо, отошла с ним на десяток шагов. — Ну, что случилось? — спросила она недовольно. — Туалет на первом этаже… — Да нет! — от всей души возмутился Кангасск. — Стал бы я… Я спросить хотел: что будет, если два стабилизатора поставить рядом? Оторвав смущенный взгляд от созерцания своих пыльных ботинок, Кан встретился глазами с Владой и прочел в них такое удивления, что испугался. — Я тут размышлял… зачем было красть Хору Лунарис… Впрочем, глупый вопрос. Если их поставить рядом, они нейтрализуют друг друга, так?.. — Нет, Кан… если бы… Больше она ничего не добавила. Вот так: похоже, смертный человечек опять сунулся туда, куда ему не положено. Она отвернулась, и, все еще коря себя за наглость, Кангасск заглянул ей в лицо… В карих, казавшихся зеркальными глазах отражался знак Серого совета и два длинных силуэта на его фоне, но сам взгляд, сама мысль… они блуждали где-то далеко, и заглянуть в них было невозможно. Юное лицо этого древнего существа еще не выражало тревоги, но предчувствие… оно уже чувствовалось. Кангасск прислушался: разговор стал громче, и каждая реплика Серега звучала все яростнее. — …Не юли, Зонар! А то я не видел, с какими глазами ты мне сказал, что все в порядке!.. Двое из Серого совета невольно отступили назад. Зонар же старался держаться достойно, хотя — боже, как Кангасск его понимал! — наверняка, ему хотелось куда-нибудь деться — неважно куда, лишь бы подальше от жуткого взгляда синих глаз Серега. — Я не лгал тебе, — с достоинством ответил старший Советник. — Вокруг нас не штиль, конечно, но лучшие Охотники работают, так что все идет как надо. — Не штиль, говоришь? — Серег посмотрел на Зонара исподлобья, недобро и подозрительно. — И над чем же тут у вас работают? — Работы много, Серег, — ответил Зонар. — Изымаются запрещенные магические предметы… — прямого взгляда на Канов харуспекс он не бросил, но у того мурашки так и побежали по спине… — Были арестованы несколько уклонявшихся от закона колдунов… — Мда… с одним я по пути лично встретился, — бросил Серег пренебрежительно. — И банду он знатную сколотил… Ничего не скажешь, хорошо работаете!.. Спорю, там из ваших доблестных Охотников вообще никто не шастал, раз дошло до такого. Зонар проглотил и это и продолжил: — Лучших Охотников я занял там, где они были больше всего нужны. Пришлось перераспределить силы. — Границы остались без защиты! — предъявил ему Серег. — Где, на каком таком деле ты занял лучших? Не юли, Зонар, хуже будет. — Они работают в окрестностях Столицы. Жители окрестных деревень подняли панику, хотели сниматься с мест, все бросить. Требуется много людей, чтобы этого им не позволить, иначе мы можем упустить это… существо или дать ему проникнуть в город, если оно окажется среди беженцев… Работы ведутся, Серег. Дело ведут пять Охотников второго уровня. — Что за тварь-то, что ты на нее пятерых вторых погнал? — Точно не знаем. Но по всем приметам — двоедушник… Тишина наступила на короткий миг, лишь затем, чтобы взорваться гневным воплем Серого Инквизитора: — Двоедушник под Столицей?!! Да куда ты смотришь, Зонар!!! Глава восьмая. Периметр Вечер того дня Кангасск не помнил. Он уснул, едва добрался до постели, — как был, в пыльной одежде и грязных сапогах: рухнул ничком на кровать и провалился в сон. Уже за полдень он начал ворочаться, а потом еще час пытался проснуться; перед глазами мелькали кулдаганские дюны, в ушах шумел кулдаганский ветер… да еще, пожалуй, мерещился плеск городского фонтана. Не привык он до сих пор воспринимать утро как время, когда пора не засыпать, а просыпаться. Из сна его выдернул терпкий, дразнящий аромат, коим дремлющее сознание сразу заинтересовалось и переключило хозяина со сна на явь. — Доброе утро… эээ, или день, господин Кангасск!.. У кровати стоял чистенький румяный мальчик-слуга, он держал в руках расписной поднос, на котором дымилась большая фарфоровая чашка с коричневым напитком, и была насыпана горка завернутых в цветную фольгу конфет. — Доброе утро, парень! — ответил ему Кан весело и сел на кровати. — Как тебя зовут? — Латар. Я сын хозяйки гостиницы, — сказал мальчик с гордостью. — А твоя наставница просила сделать тебе какао с кофе и принести конфет. Кангасск отхлебнул из чашки и оценил: какао он пробовал, кофе — тоже, но вот мешать их вместе — ни разу. Хотя, оказывается, получалось здорово. — Присаживайся, Латар, — сказал Кангасск мальчику, — и угощайся. Одному мне этих конфет все равно не съесть. Мальчишка будто только того и ждал: маленькая рука метнулась прямо в середину кучи и выудила какую-то (видимо, особо вкусную) конфету. — Скажи-ка, а ты не знаешь, кто такой двоедушник? — поинтересовался Кан, припомнив вчерашний разговор. — Это человек, у которого две души, — произнес Латар удивленно, разъясняя взрослому воину такую простую вещь. — Одна душа обычная, человечья, а другая — демон. И эта другая ходит сама по ночам, пока человек спит, и делает зло. Говорят, двоедушник убивает силой ветра!.. Ветра, сдирающего плоть с костей!.. — …Именно так: сдирающего плоть с костей… — мрачно добавил Серег, войдя в комнату. Латар, незаметно прикарманив еще пяток конфет, ловко шмыгнул за дверь… Серег прошелся по комнате, потом пододвинул стул и сел напротив Кангасска. — Не шугни я его, он бы тебе и пару легенд рассказал, — задумчиво произнес Серый Инквизитор… — Впрочем, может оно и к лучшему. Легенды — это хорошо вечерком у костра… а когда дело серьезно, помогает уже настоящая наука. Потому возьми книжку и почитай — я закладку положил, где надо. …Кан смотрел на него широко открытыми глазами. Сама Древность в лице миродержца, до этого относившегося к смертному парню чуть ли не брезгливо, вдруг решила поведать ему что-то важное. Поведать просто так, без особой цели, ничего не требуя взамен и даже не дожидаясь вопроса… Откуда появилась «книжка» — толстенный фолиант в серой обложке с серебряным тиснением, — Кангасск не заметил. Может, потому, что был так удивлен сегодняшним настроением Серега, а может, потому, что тяжелая древняя книга действительно вынырнула откуда-то из воздуха прямо на столик у кровати, слегка потеснив поднос со сладостями. «И не пей над ней кофе,» — строго сказал, уходя, Серый Инквизитор… Кан убрал бодрящий напиток подальше, пронеся его в опасной близости над книгой. Серьезность слов миродержца он понял только когда глянул на год издания… шестому тому «Размышлений о природе магии» было около двух тысяч лет!.. …тем обиднее смотрелся торчащий из ее середины зеленый конфетный фантик — закладка… Можно было удивляться и дальше: и заложенная статья, и весь том, были написаны от руки… «Двоедушник — одна из самых неисследованных форм Омниса. Это существо, способное совмещать в себе две сущности — человеческую и демоническую. Четверо из пяти известных в истории двоедушников появились в результате неудачных магических экспериментов по вызову демонов-помощников из Биномиума. Природа пятого так и осталась невыясненной. Единственными виновными в их появлении были сильные маги, возомнившие, что могут призвать себе на службу витряников. Однако витряник, вырвавшийся из Биномиума, ни разу не попал под чей-либо контроль. Даже миродержцы никогда не вызывали это сильное и своевольное существо. Мотивы астрального паразитизма сейчас довольно ясны. В Омнисе, чужеродном для витряника мире, ему необходимо обрести собственную материальную оболочку, для чего требуется колоссальное количество сил, большую часть которых демон теряет при освобождении от влияния домина (мага, вызвавшего витряника). Человеческое тело, находящееся в неразрывной связи с душой, является идеальным объектом для его временного обитания. Носителем (донором) может быть не всякий. Демону необходимо много сил, поэтому донор должен обладать двумя свойствами, присущими данному индивиду с рождения: — донор должен быть силен духом(1); — душа донора должна естественным образом аккумулировать энергию, которая впоследствии не расходуется (характерно для сильных магов, не раскрывших свой талант). После внедрения в духовно-телесную сущность донора, витряник временно обитает в Омнисе в форме двоедушника. Самым неприятным является тот факт, что для восполнения сил, витряник должен конвертировать энергию человека-донора в силы, естественные для обитателя Биномиума. Единственным способом конвертации является смерть других людей. Поэтому по ночам, когда солнечный свет не рассеивает остатки энергии ослабевшего демона, он разыскивает случайные людские объекты и проводит акт конвертации. В этот момент накопленная душой донора энергия высвобождается, вызывая магические завихрения, именуемые обывателями „Ветрами Смерти“. Завихрения столь сильны, что убивают объект. В момент смерти происходит последовательность реакций, неразгаданная в силу малого количества существовавших двоедушников. В результате конвертированная энергия может использоваться двоедушником в любых целях. Полный цикл накопления энергии, после которого витряник создает собственную оболочку, по подсчетам составляет порядка 10–15 лет. Узнать донора очень сложно. Днем он ведет себя как обычно, ночью же демон покидает тело. Единственным признаком считается беспробудный сон — душу, как аккумулятор энергии, демон забирает с собой. (1) Силен духом — значит, не должен полностью подавляться витряником, поскольку душа должна оставаться в норме, а не повреждаться. Дух защищает душу». Вернув книгу на стол, Кангасск медленно прошелся по комнате, размышляя о прочитанном. Как всегда, страха научный стиль не навевал. Но, вспомнив статейку о Белой Области и саму Белую Область, Кан серьезно заволновался… хотел даже еще раз прочесть статью о двоедушнике, чтобы успокоить себя ясным и четким научным стилем, но фолиант волшебным образом исчез со столика, оставив после себя лишь сплющенный меж страницами зеленый фантик. Воспользовавшись случаем, воображение нарисовало ему картинку ветра, сдирающего плоть костей… успел-таки Латар с художественными образами… Так что, когда в комнату Кана ворвалась Влада и погнала его собираться, он был даже рад: за работой воображение до него не доберется. Потом была суматоха, беготня по магазинам, горы покупок — и почти под вечер — трансволо… Кангасск уже и забыл о ветре. …Когда звезды трансволо померкли, Кангасск увидел ослепительно-синий вечерний купол неба над Большими Полями. Поля были засажены золотистой пшеницей, и ветер пускал по ней волны, как на море. Пшеничное море окружали невысокие холмы, ярко зеленые от густо разросшейся земляники. Большие поля… раздолье для ветра… ветра, сдирающего плоть с костей… …Над полем кружил небольшой хищный птах — видимо, вечерний охотник… Дорога, выложенная плоскими булыжниками, меж которых проглядывали золотистые, с яркими головками, цветы ерёмы, вела в деревню, удобно устроившуюся между Полями и Ивенским лесом. Сама деревня звалась Ивен. Ее окружало кольцо серых палаток, мерцали огоньки. Вокруг мирного поселения расположился целый лагерь служителей Инквизиции! Наверняка среди этих серых капюшонов бродили те самые пятеро — самого высокого уровня, который только положен Охотнику — второго. Мрачные лица местных жителей говорили больше, чем доклады старших Охотников. По некоторым из них, можно было понять, что внутри серого кольца зреет мятеж, другие выражали страх, недоверие или же полную безнадегу. Появление Серега с Владой на общем настроении никак не сказалось. Потом Кангасск понял, почему: они не знали властителей Севера и Юга в лицо, что понятно, если учесть, что в зоне стабильной магии миродержцы предпочитали трансволо пыльным дорогам и всем деревням, что встречаются на пути. И если на Владу как на симпатичную девушку с серьезным боевым мечом еще с любопытством посматривали, то на Серега никто никакого внимания не обратил. В отличие от своих Советников, главный Инквизитор не щеголял серебристой вышивкой на одежде и вообще в своем пыльном плаще с капюшоном да со своей юной внешностью напоминал молоденького Охотника второй ступени, вроде Гиблар Тара. Куда больший интерес вызвал Кангасск. Его провожали взглядом и шептались за спиной: «Гадальщик… гадальщик…» Для троих тут же растянули на колышках две новых палатки, такие же серые, как и все остальные, и зажгли над входом каждой тусклые магические огоньки. На холодный свет тут же слетелась ночная моль и заискрилась в нем, бесшумно порхая вокруг. В одну палатку отправили Кангасска, во второй устроились миродержцы. Он еще подумал, для чего это эти двое уединились, и, развалившись на войлочном спальнике, пустился в философские размышления о том, не чуждо ли таким древностям, как Серег и Влада, кое-что человеческое. Размышлял он один, в свое удовольствие: даже карманный дракон его покинул — отправился ловить порхающую вокруг магических огоньков моль. Через откинутый полог палатки виднелось вечереющее небо, и было невдомек, как что-то могло произойти в столь спокойном и мирном месте, как эта деревня. Даже инквизиторский лагерь, полный движения, мерцающий огоньками, спокойствия не смущал. …Из-за тучи выкатилась полная луна… Кангасск уснул, как и полагается усталому путнику: замертво и ненадолго. Когда он открыл глаза, то где-то с минуту чувствовал себя дома, в Арен-кастеле. Ветер колыхал полог палатки, время от времени пуская внутрь тусклый свет магических фонарей. По всему лагерю перекликались голоса, слышались шаги… Все это было похоже на живые бодрые ночи Кулдагана, когда спадала жара и жителей покидала дремота. Не то что молчаливые ночи Севера или Юга, когда пустеют улицы, и целые города запираются и спят… Шумно здесь не было. Да и в малолюдном Арен-кастеле по ночам не шумно. Просто чувствуешь, что множество людей сейчас не спит. Протерев глаза и вспомнив, где он находится, Кангасск загрустил. Он долго лежал в темноте, думал о своей матери. Ее, бедняжку, в Арен-кастеле любили не больше самого Кангасска. За то, что нарушила закон предков. За то, что родила ребенка от чужака… Отца своего Кан не знал. Это был странный бродяга, который, говорят, просто исчез из города в один прекрасный день. Он почти ни с кем не разговаривал и вел себя чудно. Вот и все, что осталось о нем в памяти горожан. Мать же не любила о нем говорить, только все время повторяла, что Кангасск на него не похож. Скорее, так и есть: чужая кровь редко перебивает кровь Прародителей города. Чаще просто смешивает их черты. И вот результат: зеленые глаза и черные волосы — как можно такое совмещать?! Действительно, как… Кангасск пожал плечами: помнится, Влада назвала его симпатичным парнем… Не спалось. Порой Кану казалось, что он-таки привык спать по ночам, как весь остальной мир за границами Горного Кольца. Но сейчас он просто не мог лежать в постели. Только вертелся и нервничал, пытаясь заснуть. Наконец он встал, оделся, прихватил с собой меч и вышел из палатки. Мерцающий магическими огоньками лагерь выглядел на загляденье красиво, как какой-нибудь кулдаганский город в ночь праздника. Вокруг каждого огня роились мелкая ночная моль и мохнатые бабочки — совки, — точно рой живых искр. В этом искристом сиянии проплывали серые фигуры Охотников с лицами, скрытыми под капюшонами. Патрульные и не стремились ходить тихо, зачастую даже окликали друг друга. Один прошел мимо Кангасска, учтиво поздоровавшись. Кан только пожал плечами: он как-то забыл, что теперь все видят в нем не того, кто он есть — ничем не примечательного и зачастую наглого юнца, — а Ученика миродержцев. Он оглянулся на палатку Серега и Владиславы. Там было темно и тихо. Видимо, всё же спят… Ему следовало бы, пожалуй, опасаться бродить здесь одному в темноте. Помня о двоедушнике. Или хотя бы о том, что некоторые хищники охотятся по ночам. Но иллюзия кулдаганской ночи сыграла свою роль: страх темноты пропал как не был, и теперь Кангасск просто прогуливался меж домов и палаток, как у себя на родине. Он даже, как в те времена, вышел за пределы света фонарей и долго смотрел во тьму, сгустившуюся вдали. Во тьме шелестел исполинский лес, полный необычных, неведомых Кангасску звуков. Он заслушался… и не уловил момента, когда все затихло. Просто вдруг обнаружил, что стоит посреди луга, где не шевелится ни единая травинка и смотрит на безмолвный лес. И тогда из самого сердца этой тишины поднялся вой. Ни одно животное не могло выть так. Так выл бы пропущенный через трубу ветер исполинской силы и величины… ветер… сдирающий плоть с костей… Миг — и Кангасск сорвался с места и побежал. Назад, под защиту тройного серого кольца, к магическим огням, к маленьким фигуркам в серых плащах… На звук этого воя, как по сигналу боевого горна, поднимались все спавшие Охотники. Они бежали откуда-то со всех сторон, выстраивались в боевые группы: в каждой один атакующий маг, один — защитник и пятеро — доноры силы: счастливая семерка. Кан когда-то об этом читал. Боже, он и представить не мог, как это жутко на самом деле и какой от каждой «семерки» веет недюжинной силой. Боевые группы выстроились по всему периметру деревни. Кангасск даже не предполагал, что Охотников здесь так много. И вот, с разбегу он пересек невидимую черту и остановился. Почувствовал, что теперь в безопасности. И только потом понял, маги-защитники поставили барьер. В каждой группе пятеро окружали напряженно замерших, а порой раскинувших руки… двоих… Что за дела? В боевой группе на защиту работают оба? Они даже не готовились атаковать! А вой все нарастал. Он бесновался где-то в лесу, но так и казалось, что нечто, невидимое и опасное, движется сюда… И среди Охотников, вставших в боевой порядок, бестолково стоял маленький беззащитный Кангасск, сжавший рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев… …и вдруг вой стих… Сначала вернулось всеобщее безмолвие. Потом обычный, бесцельно треплющий траву и волосы ветерок. — Снять защиту! — совсем рядом прозвучал голос Серега. — Разойтись… Спустя пару секунд мимо Кангасска нескончаемым потоком к своим палаткам шагали Охотники, чуть слышно переговариваясь. «Чуть слышно», помноженное на число серых капюшонов, превращалось в многоголосый гул. Кангасск перевел дух и обернулся. Серег и Влада стояли прямо за его спиной. Серый Инквизитор — сонный лохматый юноша с голым торсом — в свете луны выглядел бледным и неподвижным, точно каменное изваяние, и смотрел на простого смертного таким же тяжелым и неподвижным взглядом. У Владиславы взгляд тоже был невеселый, да еще и как раз такой, от каких у Кангасска мурашки бежали по коже, — нечеловеческий, ясно дающий понять, какая древность стоит за плечами той, что так смотрит. Воительница, Не Знающая Лжи стояла тут завернутая в одеяло, как мраморные статуи побережья Юга. Кан посмотрел на нее и снова на полураздетого Серега и вдруг расхохотался, да так, что сел на землю. Он смеялся так, что было больно в груди, он дрожал всем телом, и со смехом тяжело, цепляясь всеми когтями, выходил страх. Из глаз брызнули слезы. Когда Кан смахнул их рукавом и поднял голову, то увидел, как смеется Влада, повиснув на плече Серого Инквизитора. Тот еще пару мгновений сохранял невозмутимый вид, потом прыснул от смеха тоже… — …Мы все перепугались, Кангасск, не только ты один, — говорила ему Влада на обратном пути, когда уже притих лагерь, не предвещал ничего недоброго ветер, и лунный свет ласкал ее обнаженные плечи. Одеяло она придерживала одной рукой у ключиц, а другой, как всегда, жестикулировала при разговоре. — Это самый подлый витряник из всех, что я видел, — признался Серег. — Из всех пяти, — иронически заметила Влада. — Да, из всех пяти! — упрямо повторил главный Инквизитор Севера. — Такой сильный. И нападает неожиданно. Ведь ни намека не было! — А почему ни в одной семерке не было атакующего мага? — влез Кангасск. — Витряника этим не возьмешь. Классическая атакующая магия тут бесполезна: во что ты бить будешь, в ветер?.. — ответил Серег. — Тут рецепт простой: искать носителя демона либо идти на экстренные меры. — Какие меры? — спросил Кан. — Экстренные! — раздраженно бросил Серег. — Ты лучше своего Малконемершгхана спроси, какие… С этими словами Серый Инквизитор ускорил шаг и, не оборачиваясь, направился к палатке. Вскоре он появился вновь — уже облаченный в походную одежду и охотничий плащ. Он кликнул с собой несколько Охотников и, пока те догоняли его бегом, уже шагнул за линию магических огней. Влада с Кангасском в это время еще даже не дошли до палатки. — Ну и что я не так сказал? — хмыкнул Кангасск. — Чего он вечно на меня нападает? — Ревнует, — пожала плечами Влада и улыбнулась, созерцая Кана с возмущенным видом и открытым ртом. — Шутка… Знаешь, думаю, ему просто не нравится вспоминать о Малконемершгхане. Не забивай голову, иди спать. — А ты? — Посижу над картой… Кангасск вспомнил странную карту Владиславы — с золотым и серебряным кругами стабилизаторов, черным пунктиром границ Областей, столбиками символов и цифр… вспомнил — и в голове неожиданно мелькнула совсем другая мысль. — Влада! — окликнул он. — Да-да! — отозвалась она шутливо, полуобернувшись к нему. — А что мешает ему поднять ветер прямо над деревней? — Он знает, что мы его погасим в два счета. Потому ему проще взять разгон издалека и потом нестись на кольцо защиты волной. А в данном случае он польстился на дурачка, который вышел за пределы защитного периметра — тебя, то есть. Этот витряник пока еще молод и слаб, и он бы здорово поднабрался сил, сумей он тебя достать… Отдыхай Кангасск, — Владислава зябко пожала плечами. — И глупостей больше не делай, ладно? — Ладно… — Кангасск виновато кивнул и опустил глаза. Какое-то смутное предчувствие говорило ему, что все будет хорошо. Глава девятая. Волшебный суп Напереживавшись на десять ночей вперед, Кангасск уснул замертво, едва его голова коснулась подушки. Проснулся вояка уже за полдень, и первым, что он увидел, был посеребренный корешок знакомой «книжки». Так и есть: на столике, потеснив поднос с завтраком, лежал том «Размышлений о природе магии», заложенный длинной стрелой с полосатым оперением… Ну что ж, в прошлый раз для той цели нашелся конфетный фантик; видимо Серег и теперь схватил то, что попалось под руку: стрела была из колчана самого Кангасска. На подносе лежала уютно дымящаяся стопка блинчиков, рядом красовалось блюдечко с вареньем. «Чувствуется заботливая женская рука, — мимолетно подумал Кангасск. — Даже не верится, что та же самая рука ловко орудует мечом… и парой тысяч смертельных заклинаний…» Он уплетал блины, косился на фолиант, который не решался читать прямо за завтраком, и размышлял, что делать сегодня: насчет этого миродержцы не распоряжались. Самих Серега и Владиславу он нигде не нашел. Их палатка с откинутым пологом стояла пустая. Кангасск пожал плечами и вернулся к себе. Он принялся было читать о двоедушниках, но голова, как у всякого, кто спит до середины дня, была заполнена туманом и при попытке думать и разбираться в древнем тексте, ощутимо побаливала. Тогда он отложил фолиант и попытался применить знакомое заклинание, которому его научил заезжий маг-лекарь из Торгора. Заклинание было простенькое — для снятия головной боли. Кан применял его с самого детства и заметно наловчился, даже помнил, как это произошло: поначалу надо было произносить все шестистишие внимательно и в правильной интонации, потом Кангасск его уже просто бормотал, барабаня пальцами по лбу, а к своему двадцатилетию, похоже, поднялся на высшую ступеньку, когда достаточно положить на лоб руку и пожелать. Да, все это вполне вяжется с молчаливым колдовством Серега и Влады — мастерство, оно и есть мастерство. Только вот заклинание все то же… Влада, откинув полог палатки и впустив в пыльное царство немного света и ветра, застала Ученика в глубоком раздумье. В воздухе витал «запах» заклинания для снятия головной боли, повторенного раз десять, не меньше. — Все в порядке, Кан? — спросила Влада. — Угу, — хмыкнул парень в ответ. — Можно спросить не по делу? — Спроси. — У меня голова болела, и я решил снять боль заклинанием. Я его с детства знаю, и оно всегда работало… — А сейчас — нет? — Владислава села рядом и смотрела на Кангасска глазами, полными детского любопытства. — Ну почему нет… сработало. Только не так! — Кан виновато улыбнулся. — Нет, ты смеяться будешь… — А вот и не буду! — задиристо ответила хозяйка Юга. — Ну… сквозь пальцы должно идти тепло. А сейчас шел холод. Просто… я лет пятнадцать его колдую и никогда такого не было. — Сейчас объясню, — спокойно произнесла Влада. — Ты ведь не бывал раньше на Севере, потому и не сталкивался с эффектом стабилизатора. То, что ты сейчас колдовал, это термальное заклинание. Следовательно, на Юге оно должно давать тепловой эффект, а на Севере этот же эффект превращается в холодок, который тебя так смутил. Но это побочный эффект, а основное действие не изменилось. Голова-то прошла? — Прошла… — Так вот. Когда колдуешь, эффект стабилизатора порой надо принимать во внимание. На Юге, например, разжечь огонь колдовством может чуть ли не каждый третий, потому что это проще простого. А вот на Севере — это дело тяжелое. Не сказать, что вообще нельзя, ведь стабилизаторы действуют на всю планету, только чем дальше, тем их влияние слабее. Значит, и на территории Севера можно вытащить часть энергии Хоры Солярис, но придется добавить изрядно собственной силушки. И vice versa! Кангасск нахмурился… — А что значит вайс вёрса?.. — спросил он серьезно. — Это означает «наоборот»… — А-а-а… Влада выудила ягодку из варенья и с аппетитом съела ее. — Я тут пришла поговорить о витрянике… — сказала она, облизывая сладкие пальчики. — Но разговор ждет… Не знала, что столкнусь со столь интересными обстоятельствами: ты, оказывается, колдовать умеешь, Кан! — Всего одно заклинание… — пожал тот плечами. — Почти ничего я не умею… — и некстати вспомнил расстроенную Занну… — Нет-нет-нет! — запротестовала Влада. — Это очень важно! Любое обучение начинается с этого. Сейчас я запросто могу дать тебе еще одно, похожее, тоже термального ряда, но с парой новых элементов, а потом еще и еще, и нового будет все больше… это все равно что наматывать клубок. Дело времени, в общем. Главное, что есть с чего начать. Так что не надо недооценивать себя: есть маги, которые заканчивают Университет, до сих пор не добыв себе первого заклинания, даже такого простого, и получают печальную профессию магов-теоретиков. С первого шага начинается любой путь, будь ты маг, поэт или изобретатель. Честно говоря, я все размышляла, как бы мне сподвигнуть тебя на первый шаг, а оказывается, это не нужно. Так что я прямо сейчас дам тебе новое заклинание. Новое заклинание называлось Лихт — вызов маленького источника света. Исходный текст надо было читать с хрипотцой и на непонятном языке (согласно историческим фолиантам, все заклинания построены на различных языках мира-первоисточника и когда-то были его песнями и крылатыми фразами), причем выбирать один из вариантов: в первом у заклинателя начинали жутковато светиться глаза, точно у охотящегося котяры, и, по словам Влады, мир виделся куда светлее, а во втором над раскрытой ладонью появлялся светящийся шар; на ощупь упругий и холодный (на Юге же Лихтом, напротив, греют руки), и его можно было тискать, точно резиновый мячик. С десятой попытки такой мячик получился у Кангасска, что привело его в неописуемый восторг. Он готов был прыгать до потолка, как дурачок. — Молодец, Ученик, — похлопала его по плечу Влада. — Не переживай, все эти стишки и движения руками — только на начальной стадии. Пара лет — и эта ерунда будет тебе не нужна. Ты же не видел, чтобы мы с Серегом на поле боя стишки распевали или пальцами выщелкивали… — Да, я понял… — лучезарно улыбнулся счастливый Кангасск. — Первое заклинание я вообще часами пел, как балладу, сначала. — Ну что ж, приятно общаться с бывалым магом, — бодро произнесла Владислава, ничуть не лицемеря. — А заклинание ты практикуй почаще. Как приноровишься, подберу тебе еще парочку… А теперь о делах… — Да, точно. — Серег с охотниками прочесывают лес, это я ему оставлю, пожалуй. Вообще, сомнительное предприятие… лес чист… У меня есть пара своих собственных догадок, пойду их проверю. Ты тоже делом займись, Кан. Сходи поищи парнишку по-имени Флавус, это молодой Охотник, белобрысый, добродушный такой, примерно твоих лет и склада ума. Поговори с ним. Думаю, вы подружитесь. — А что? Подозреваете в нем двоедушника? — Нет, что ты… Он Охотник, а эти ребята активно используют боевую магию. Демон бы в нем не ужился. Ему нужен бездействующий маг с большим потенциалом. В таком человеке образуется своего рода замкнутое магическое озеро, где витряник живет, точно какая-нибудь озерная рыба. Когда магия используется, озеро из замкнутого превращается в проточное, а это демону не подходит. Определенно, Флавус вне подозрений. — А что тогда?.. — не понял Кангасск. — Он был этой ночью в лесу, — Влада помедлила. — И витряник его не тронул: вместо этого он рискнул приблизиться к защитному периметру и попробовать сцапать тебя. Согласись, это странно. Думаю, вам есть, о чем поговорить… Влада оставила его одного. Сидя на траве, Кангасск в раздумье подпер ладонью подбородок и долго смотрел, как Воительница уходит холмистым лугом куда-то далеко, по своим, не касающимся простого смертного, делам. Крепкая, маленькая… и какая-то очень по-человечески красивая. Почему-то она никогда не казалась такой древней, как Серег, а при первой встрече Кангасск вообще ничего не заподозрил. Хотя — взгляни в глаза, заведи разговор — и не скажешь, что она младше Серого Инквизитора. Может быть, даже старше. Бодро шагающая фигурка скрылась за дальними холмами, и Кан остался наедине со своим поручением. Он вернулся в палатку, ловко словил за кожистое крыло своего дракона, насыпал недовольному огнеделу в карман сухофруктов и вернулся под лучи полуденного солнца. А солнце в этот день пекло нещадно, и треклятый лес выглядел даже привлекательно: раскидистые кроны, густая тень, нарядная, едва тронутая золотом северной осени листва… Кангасск одарил его недобрым взглядом и отвернулся — нет, ни за что! И оставил лес за спиной. Пройдя мимо нескольких сидящих на лужайке Охотников, Кан почувствовал след Лихта: парни, на самом солнцепеке одетые по всей форме, спасались от жары, рассовав прохладные шарики по карманам. Подумалось сделать и себе такой же, только вот не хотелось стоять у всех на виду, читать хриплые стишки и размахивать руками, как дурак (Ученик миродержцев — убожество… вот смеху было бы…), потому Кан вздохнул, вытер рукавом мокрый лоб и пошел дальше. Местных он в деревне не встретил: лишь где-то далеко в полях бродило множество разноцветных точек; Кангасску попилсь на глаза только старый садовник, который красил известью стволы молодых яблонь, да стайка ребятишек. …Ну и где же искать тебя, Флавус?.. Пот заливал глаза, тело под одеждой стало противно склизким, харуспекс своей чернотой набрал солнечного тепла и немилосердно жег грудь, пришлось его вытащить и повесить поверх куртки… Ну ради Небес, в такое пекло какие дела могут быть у правильного кулдаганского жителя, кроме сидения в фонтане?.. Вдали плескалась крохотная речушка — безымянный приток Гиледы. Не долго думая, Кангасск направился туда, по какому-то наитию считая, что так и надо. И — едва не наткнулся на неподвижно сидящего на берегу Охотника. Серый плащ маскировал его лучше некуда: так и не увидишь, пока не пошевелится. Охотник встал, чинно поприветствовал ученика миродержцев и представился: Флавус Бриан, на что Кангасск изумленно пожал плечами и задумался о свойствах раскаленного гадального камня. Итак, «студент Северного Университета Серой Магии, II курса факультета боевой магии; Бриан, Флавус» — гласила серебряная нашивка на куртке — несмотря на каникулы, был одет по всей форме (видимо, ситуация обязывала) и тоже держал по Лихту в каждом кармане. Лет парню было столько же, сколько Кангасску, но выглядел он куда моложе. Худой, невысокий, лопоухий, с россыпью веснушек на носу. Золото курчавых волос сочеталось со смоляной чернотой ресниц и бровей; в будущем парню суждено носить и черные усы, — так что, видимо, кровь правителей Юга текла в его жилах, пусть и изрядно разбавленная северянской: глаза у него были не карие, а синие, как у гневного Серега, но смотрели устало и печально, так что сходу начинать деловые разговоры Кангасску расхотелось. — Сплаваем? — предложил он Охотнику. — Жара кошмарная… Флавус некоторое время задумчиво глядел на Ученика миродержцев и пытался составить о нем единое мнение. Кангасск Дэлэмэр был смугл, словно всю жизнь только и делал, что жарился на солнце, черноволос, хотя волосы на концах явно выгорели до рыжины под тем же самым солнцем; глаза у него были светло-зеленые, точно заводь этого ручейка, где на дне дремлет рыба-кусака. Ни ростом, ни, судя по взгляду, опытом, Ученик миродержцев не отличался, НО: на груди у него на какой-то бестолковой веревочке болтался крупный харуспекс с ОТКРЫТОЙ лицензией. Есть о чем задуматься… — Э… Флавус… — Кангасск привлек внимание. — Сплаваем? Или ты при исполнении? — Нет, — покачал головой молодой Охотник, расстегивая плащ. — Я вообще-то на каникулах: закончил первый курс, поехал домой отдыхать, а тут… — он махнул рукой. — Мне и форму-то носить не обязательно… просто пытался быть полезным… С этими словами Флавус сбросил куртку и сиганул в реку. С разбегу. Кангасск же вошел в воду осторожно — сказывалась пустынная привычка обращения с фонтаном: в Арен-кастеле за разбрызгивание драгоценной воды можно и по шее получить. — Ты откуда? — неожиданно вынырнув совсем рядом, спросил Флавус и предположил: — Кулдаган? — Ага, — ответил Кангасск и, зажав нос, с наслаждением погрузился в холодную воду. Всплыл он минуты через две и как ни в чем не бывало продолжил: — Я из Арен-кастеля, слыхал о таком? Флавус бросил короткий взгляд на блестящий мокрым блеском харуспекс и многозначительно поднял бровь. — Слыхал, — кивнул он с серьезным видом. — А точнее, читал. И своими глазами взгляну, как будет возможность… …Тени облаков бежали по дальним полям, даруя им полосатость; безымянный приток пускал в глаза блики; взъерошенные молодые маги грелись на берегу, успев застыть в ледяной речке и время от времени поклацывая зубами. — Я рад, что ты кулдаганец, — сказал Флавус, старательно выговаривая дрожащими губами слова и стараясь поменьше клацать. — Нет, правда рад. Кулдаган — загадка Омниса, и я точу на нее зуб. — В смысле?.. — не понял Кангасск. — Знаю, знаю, это не по моей специальности, — юный Охотник смущенно поскреб в затылке, — просто интересно до жути… — Нет, — Кан улыбнулся краем рта, — я имел в виду, в чем загадка-то? Флавус сделал глубокомысленное лицо и завернулся в плащ по самые уши. — Ты там вырос, потому и удивляешься, — сказал он, нахохлившись, как мерзнущий воробей, — а весь остальной мир гадает, как это так может быть: города, где все жители как две капли воды похожи на основателей. Нет, ты подумай только: во всем Омнисе, кроме Кулдагана, не найдется и двух одинаковых людей, о целом городе я и не говорю. Более того, если даже два брата-близнеца женятся на близняшках-сестрах, дети-то у них будут разные! Плюс, любое закрытое поселение без притока свежей крови давно должно было выродиться. Таковы законы природы. А в Кулдагане эти законы не работают. Вот ты, Кангасск Дэлэмэр, ты похож на Эмэра, верно?.. честно говоря, не могу представить целый город таких Кангассков: маленьких, юных, взрослых, старых… — Я один такой, — хмыкнул Кангасск. — Черты Прародителей во мне смешались, так что на родине я слыл уродцем… — Сочувствую, — вздохнул Флавус, — наслышан, как у вас там с этим строго. — Да уж… — Кан нахмурился и погрузился в тяжелые мысли. — Так вот, — вновь с увлечением начал Охотник, не дав собеседнику отвлечься, — я решил интереса ради покопаться в библиотеке и почитать про Кулдаган, и совершенно случайно наткнулся на копию древней рукописи. Там карта Омниса и комментарии к ней. Карта старая — Столицы там еще нет, и Эрхабен цел. Так вот: никакой пустыни Кулдаган, даже Кольца Гор там и в помине нет. Вместо всего этого изображена зеленая равнина, и граница Ничейных Земель проходит без завихрений, даже линия карламана нигде не прервана. Вот тебе и загадка: откуда свалился в наш мир твой родной Кулдаган, который, к тому же, местами ведет себя как Область, которая выпучилась из Ничейных Земель аж на суверенную территорию Юга. А горы-то откуда взялись? Немаленькие! Из земли повылезали, что ли? Мистика в общем… Да! — раскрасневшийся Флавус аж подпрыгнул. — Драконы! Их, я слышал, совсем недавно спровадили ваши местные герои… Эти существа издревле живут вокруг магических аномалий. Раньше они почти не показывались с Дальних Островов: говорят, там в давние времена испытали первый стабилизатор, еще когда думали сделать один, а не два, и испытали, ясное дело, неудачно. И вот, вдруг, лет двадцать назад что-то заставило этих ящеров сняться с насиженных мест и обсесть твой родной Арен-кастель. Никакой другой город, а именно этот! Да еще возвращаться каждый год в одно и то же время. Странно, верно? Кан кивнул. Драконов он помнил живее некуда. Особенно не по себе бывало, когда такая махина садилась на дом, как на насест, и у дома опасно скрипела крыша… а в окна заглядывали глазища размером с человечью голову… Ей-богу, хвала Странникам!.. — Вот такие дела, Кангасск Дэлэмэр, — подытожил Флавус. — Теорий — море, и можно нагородить столько же. Вот, например: война. Словечко пришло из мира-первоисточника, с миродержцами вместе. Означает, что одна страна собрала всех воинов и пошла на другую. В Омнисе такого не было и не будет, надеюсь, потому в летописях этим словом обозвали нашествие каких-то тварей. Их было две разновидности, и одна перерезала половину Юга, а другая — с погромом прошлась по Северу. Тогда против них выступили сами миродержцы и, надо думать, применили что-то магически взрывоопасное. — Об этом их самих надо спрашивать, — пожал плечами Кангасск. История Флавуса смутила его мысли; и родной Кулдаган, и полузнакомый молодой Охотник выступили вдруг совершенно в ином свете. — Ты мог бы. Ученик миродержцев, — уважительно произнес Флавус. — Я никто, — сказал вдруг Кангасск. Для него самого это прозвучало, как гром, словно воспрянули разом все голоса Арен-кастеля, всю его жизнь, из года в год внушавшие ему это. — Я не маг, не воин — никто вообще. Даже не достойный сын своего города, хоть не-кулдаганцам это и не заметно, — он тяжко вздохнул. — НО, стоит мне пройти мимо какого-нибудь уважаемого Охотника, который знает в тыщу раз больше меня да притом старше меня раза в три, как он чуть ли не раскланивается со мной. Вот и ты тоже… помнишь, как ты меня приветствовал?.. — Не надо так, Кангасск, — сказал Флавус серьезно. — Забудь, что о тебе говорили в Кулдагане и вообще — никогда не думай о себе плохо. Когда я поступал в Университет, я мечтал, что однажды Серег Серый Инквизитор заметит меня, и я стану его Учеником. Я тогда много читал о людях, бывших Учениками миродержцев. У нас дома даже книга есть «Судьбы Их Учеников». Сначала я тоже думал, как и ты, что надо быть зверским магом или непобедимым воином, ну, на худой конец, мудрецом, чтобы выбиться к ним в Ученики, и был удивлен: за всю историю Омниса ни одного из вышеперечисленных товарищей в Учениках миродержцев не было. Ни одного! Не знаю, как они выбирают… знаю одно: их привлекают не сила и не мудрость, а единственно необычные судьбы. Видимо, они не ведают будущего, просто чувствуют: вот, это наш Ученик! Так что уважение, которое ты видишь к себе, не притворно, Кангасск… тебе суждено сделать что-то… эдакое! Флавус внимательно смотрел на Кангасска. Все-таки это был не по годам мудрый парень — Кан неожиданно понял и осознал, что восхищается. Флавус сиял, как бриллиант в причудливой оправе Омниса, того Омниса, который Кангасск успел повидать… — Знаешь, — улыбнулся он Флавусу, — я тебе могу помочь с твоей загадкой. Расскажу тебе про Странников, про драконов, а еще есть у нас пара легенд про то, откуда взялся Кулдаган. Так что спрашивай. — Спрошу, — заверил его Флавус, — но не на голодный желудок. Обед близится. Давай завернем ко мне домой, чего-нибудь погрызем. Идет? — Идет!.. Он провел Кангасска широкой центральной улицей, дома которой красноречиво говорили о богатой жизни Ивена: многочисленные лавки, оружейная, маленький театр, дом лекаря и — школа. В нее-то и завернул Флавус. Его родители были учителями. Семья занимала второй этаж дома и чердак, на нижнем этаже двойным полукругом стояли маленькие столики, и высились до потолка тяжелые книжные шкафы. Многоэтажную подставку у стены занимали две с половиной дюжины маленьких и больших деревянных мечей. Большой камин, забытый на лето, был вычищен от золы, и с фигурных кирпичиков, обрамлявших его, смотрели умные морды каменных чарг; солнечный свет, отраженный в сапфировых глазах, напоминал притаившиеся слезы. Класс пустовал. Флавус и Кангасск сняли обувь и босиком поднялись по лестнице. Пол был теплый. Нагретое летним светом, струившимся сквозь открытые арчатые окна, доброе старое дерево… Несколько минут спустя они уже сидели за столом, и Рейне, мать Флавуса, наливала им горячий куриный суп. Удивительная женщина: высокая, красивая, с большими синими глазами, но больше всего удивили Кана точные движения, не допускавшие ничего лишнего. Так двигался бы умелый воин, привыкший ценить каждое мгновение. (А Кангасск, будучи учеником оружейника, повидал много воинов и ошибиться не мог…) — …Может быть, ты замолвишь словечко за нашего Флавуса? — попросила она Кангасска. Просьба была несколько неожиданной, и тот замер, не донеся ложку до рта. — Мама, не надо, — умоляюще сказал Флавус. — Я тоже ночью был в лесу, — влез Кангасск. Мать и сын притихли. — Вышел за периметр. Чудом жив остался. Охотник тут же подпер кулаком щеку и с интересом уставился на своего нового знакомого. — Интересно, — протянул он задумчиво. — Неужели тоже пухляков ловил? — А кто такие пухляки? — Это такие звери. Маленькие. Пушистые. Планируют с дерева на дерево. Дружат с примитивной магией, — коротко пояснил Флавус. — У них целебный жир и шубка — ею больному спину натирают, для выздоровления. А жир пьют с молоком. — Понимаешь, Кангасск, — сказала Рейне. — Сильвия у нас приболела, простыла, наверно, в реке, а Флавус очень любит сестренку, вот и решил добыть ей целебного пухляка. Но не стоило жизнью рисковать из-за этого! — она взволнованно глянула на сына. — Мы ее травами и медом вылечили бы, выходили. Болезнь-то обычная, ничего страшного… — А зачем ночью-то?.. — Кан изумленно оглянулся на Флавуса. Тот безмятежно черпал ложкой суп. — Днем пухляка не словишь, — махнул он рукой. — Зато ночью они слепы — бери голыми руками… Расскажу: смеяться будешь! Вчера чуть витрянику не попался за этого пухляка, а сегодня нашел одного в носке. Ну, повесил еще вчера вечером носки во дворе сушиться, а утром в одном пухляка нашел. Молодой еще, глупый, иначе не попался бы так… А ты что ночью в лесу искал? — Я до леса не дошел, — пожал плечами Кангасск. — А все же? — хитро сощурился Флавус. — Гулял я… Молчание. Два изумленных взгляда. Дураком почувствовал себя Кангасск и покраснел так, что видно стало через южный загар. — См е ло, — оценил Флавус. — Но во второй раз так не повезет… …Такого супа не варили в Кулдагане. Даже мама, когда была жива. Мясо, нарезанное ровными кусочками, было красивым, как красный мрамор, со всеми его прожилками. Кангасск еще догадывался, как можно сварить такое: не пожалеть томатного соуса и красных фруктов. Но остальное… где-то росли эти чудные зернышки, зеленый овощ с пупырчатой шкуркой и, нарезанный соломкой, овощ красный, с годовыми кольцами, как на дереве. Таких не знали у него на родине, и торговцы не привозили… Горяч, горяч и щедр был этот суп… — Спасибо, мам, суп волшебный! — от души похвалил Флавус. — Спасибо, госпожа Рейне, — поблагодарил и Кангасск. — После походной пищи такой суп — бальзам для желудка! — сказал и мимоходом подумал, что несправедливо все же умолчал о владиных блинчиках. Но суп — это особое дело… И вновь без единого лишнего движения хозяйка собрала со стола тарелки, ложки и хлеб. Ворвись сейчас в дом разбойник — и она, несомненно, уложила бы его тарелкой в переносицу, не промахнувшись с пяти шагов… Раньше Кангасск не был таким наблюдательным. С тех пор, как он принял в дар харуспекс, ему во всем мерещится некий глубинный смысл. И сердце очередной раз делает ёк от внезапного укола интуиции… — У тебя нет других дел сегодня, Кангасск? — осведомился Флавус. — Нет, вообще-то, — ответил он. — Можешь звать меня Кан. — Если не секрет, как тебя мама звала в детстве? — последовал неожиданный вопрос: госпожа Рейне умела спросить так, что забудешь, куда шел только что, или ложку до рта не донесешь… — Гасси… — Кан смущенно кашлянул и невольно засуетился: поскреб в затылке, почесал глаз, постучал пальцами по столу… Хозяйка кивнула и улыбнулась. Дальнейших расспросов не последовало. Теперь Рейне мыла посуду и не обращала на Флавуса и Кана-Гасси никакого внимания. — Ну, если дел нет, — широко улыбаясь, развел руками Флавус, — может, расскажешь нам с Сильвией о Кулдагане? Сестру бы это порадовало. А то она с этой болезнью из дома не выходит, так пусть хоть поговорит с новым человеком… Ну так что? — Да, конечно, с радостью, — рассеянно пробормотал Кангасск с самым задумчивым видом и, уже вслед за Флавусом поднимаясь по лестнице на чердак, затолкал харуспекс под рубашку. Чердак был светел: две пары гигантских окон смотрели прямо в небо. Крышу подпирала загадочная каменная колонна — присмотревшись поближе, Кангасск понял, что это просто продолжение камина, так что в суровую зиму колонна прогревала жилой чердак, а украшавшие ее каменные морды чарг своими сапфировыми глазами круглый год отгоняли от обитателей дома всякое зло. Что до самого дома, то видно, что его обитатели любят камень. Среди деревянных домов Ивена он выглядел неприступным замком. И всюду — синеглазые чарги… На чердаке парней встретила хрупкая маленькая девочка, светловолосая, чернобровая и синеглазая, как брат. Недавно стриженые волосы упругими пружинками рассыпались по плечам. Сильвия была бледна, как и всякий больной ребенок, и держала на руках белоснежную пуховую зверюшку с блестящими глазами-бусинками и двумя длинными, видимой остроты зубами. — Пухляк, — покачал головой Флавус. — Тот самый, который в носке… Мне он в трех местах руку прокусил, пока я его вытаскивал, а у нее сидит, как ручной… Впрочем… Сильвия, это мой друг, Кангасск Дэлэмэр, — с гордостью, точно легендарного героя, представил Кана Флавус. — Думаю, он нас развлечет парочкой историй, пока не стемнело. — Привет, — сказала девочка с улыбкой, продолжая, впрочем, тискать пухляка… — Я Сильвия Бриан. Кан учтиво склонил голову и положил руку на сердце, как поступил бы рыцарь, представленный прекрасной леди из сказки. И тут же понял, что не зря подыграл Флавусу: бледная девчушка прямо-таки расцвела на глазах, даже щечки порозовели… О, он расскажет ей о Кулдагане. Красиво, как никогда!.. …Кан-Гасси нашел благодарных слушателей. И впервые, не углубляясь в собственное несчастное бытие, рассказывал знакомые с детства старые легенды и был горд за свою маленькую страну… «Есть две древние легенды, которые тысячи лет спорят между собой, — говорил он нараспев. — Одна повествует о мире Ле'Рок, где а рен, который в Омнисе называют песком, покрывал всю землю, и из нее, как зубы, торчали горы, кольцом окружавшие жилые острова. Или же одна огромная гора держала в потухшем жерле озеро, и люди жили по его берегам. Ле'Рок был удивительный мир, в нем ни один жилой остров не походил на другой. В одном кольце гор среди пурпурных деревьев жили люди-призраки, сквозь которых вы прошли бы, как сквозь воздух. Но, стоило чужакам ступить на их землю, как пурпурные ветви раздвигались, и полчища людей-призраков летели навстречу. Их оружием была головная боль. Те, кто уходил, едва ощутив ее, оставался жив и невредим, а самые упрямые сходили с ума и пропадали в пурпурном лесу. В жерле одного потухшего вулкана лежало синее озеро; там жили люди-рыбы, но эту воду не то что пить, к ней прикоснуться было нельзя: с пальца, погруженного на миг в такую воду, потом слезала кожа, будто его облили кислотой. Но люди-рыбы были дружелюбны, и Странники часто приходили к озеру послушать их пение и иногда пели что-нибудь в ответ, но языка людей-рыб они не понимали. …Существовало великое множество таких островов, и порой появлялись новые, но ни на один из них людям Ле'Рока не было дороги, коренные жители этого мира оставались верны арену, сыпучему и неисчислимому, как время, способному превращаться в стекло и монолит. Прошло много веков — и люди осознали силу песка, тогда появились города. Росли они медленно, ибо история каждого начиналась с двух человек — Основателей, тех, кому посчастливилось найти фонтан — выход водной жилы в верхние горизонты земли. Города обрастали цементными стенами и соблюдали чистоту крови. Многие века люди городов жили рядом с водой, оттачивали ремесла, писали книги и успели забыть то время, когда все они были Странниками… Искусство быть Странником превратилось в великий секрет: как не просто выживать, а жить в бескрайней пустыне, где нет ни капли воды, а еда бегает, кусается и, убегая, зарывается глубоко в арен? Я не знаю… сам я вырос в городе и — выведи меня за ворота — не протяну в пустыне и пары дней… Только семьи Странников хранят секреты пустыни по сей день… Что случилось с миром Ле'Рок, легенда молчит. Просто однажды упала великая тьма, и когда она ушла, люди обнаружили, что горизонт теперь закрывает линия Горного Кольца, из-за которой встает незнакомое солнце, не такое большое и не такое яркое, как д о ма. Но жар и холод арена идут из земли, потому ничего не изменилось для жителей Кулдагана, лишь ночи стали длиннее, повинуясь ходу местного солнца. Настало время, люди заглянули за пределы Кольца и стали исследовать Омнис. Получилось так, будто они теперь — остров в зеленом мире, живущий по своим законам. Еще повезло, что вокруг не пурпурные леса и не кислотные озера — Омнис оказался вполне дружелюбен… О мире Ле'Рок больше нет вестей. Возможно, там появился новый остров, на этот раз такой, где можно жить человеку. Эдакий обмен между мирами. Ведь такое бывало и раньше: когда в мире Ле'Рок появлялся новый остров, куда-то же девалось прежнее пространство… Но есть вторая легенда, которая принимает первую в штыки и объявляет ложью. Она гласит, что Кулдаган был создан единожды жуткой катастрофой, которая скрошила в пыль все живое и вздыбила из земли горы; что под ареном глубоко в земле и камне, захоронена великая сила, которая тлеет, как уголь, и раскаляет землю и песок днем и замораживает ночью, будто о нее бьются, как волны, то один стабилизатор, то другой. И получается так: была катастрофа, которая опустошила Кулдаган, но потом в пустыню пришли отчаянные люди, и поселились в ней. Они жили там века, и пульсирующая сила поднималась из земли, изменила их и сделала не такими, как все. Какая из легенд говорит правду, спорят до сих пор. Известно лишь одно: обе они возникли не на пустом месте…» Если старые легенды Кан рассказывал с напевом и вдохновением, не хуже любого менестреля, то при переходе к истории недавней, прошедшей на его глазах, все это куда-то подевалось. Ну не идет современности напев и романтика. Недавняя история должна постареть, очиститься временем — и уж тогда она зазвучит по-другому. И этой недавней историей были драконы, по просьбе Флавуса. О драконах Кангасск рассказывал, не вдаваясь в их происхождение и житие на Дальних Островах (зачем перевирать эти сплетни), а единственно на собственном опыте, только то, что видел сам. Сколько он себя помнил, раз в год эти твари наведывались и застревали в его городе на недельку-другую. «Драконьей наглости предела нет,» — так говорили в Кулдагане. Но в полной мере познал драконью наглость ни в чем не повинный Арен-кастель… Не просто сидеть чешуйчатой задницей на добротном жилом доме, но еще и заглядывать в окна то одним глазом, то другим, коптить стекла и скрести хвостом двери. А также: гадить в фонтан, спариваться на центральной площади (об этом Кангасск при Сильвии умолчал) и много чего еще. Да, кстати, людей, которые не успели попрятаться по домам, драконы, естественно, с аппетитом ели. Ополчение в Арен-кастеле выставляли, да. Кангасска не пустили, потому что тогда ему было всего двенадцать лет, но он видел, чем все кончилось. Поначалу в подлетающих драконов бодро летели арбалетные болты и стрелы, но потом стало ясно, что вреда это им не причиняет, но застревает в чешуе и дико злит, тогда самые сообразительные попрятались по домам, а нескольких безымянных героев, которые отказались убежать и выхватили мечи, просто смяли и потом съели (расправы Кангасск не видел, потому что мама закрыла ему ладонью глаза)… Странники добились большего успеха: они подняли против драконов арен. — …Арен?! — только не подскочил Флавус. — Да, песчаную бурю, — пожал плечами Кангасск. — Искусство Странников — секрет для меня. К сожалению. К большому сожалению, — последнее было сказано с горечью. — Мои предки тысячи лет жили у фонтана, под защитой стен и забыли, что значит жить в единстве с пустыней. Но Странники… они действительно подняли арен и бросили бурю навстречу драконам. Я сам видел, как туча песка поднялась в воздух у Арен-кастеля и полетела к ним. Драконы повернули назад, но там шла уже другая буря. Шла правильным полумесяцем, как будто… как будто ее в стекло заключили. А первая буря в это время перестроилась козырьком и накрыла всех тварей. Песок забил им глаза, ветер не дал улететь. Так что они попадали на землю и большей частью переломали кто крылья, кто лапы. Потом их, уже беспомощных и ослепших, добили на земле. Странники и наше ополчение… Я тоже там был, — как бы между прочим добавил Кангасск. — Конечно, многие драконы кусались и когти пускали в ход, даже ранили некоторых, но… мало чести в таком сражении… — вздохнул Кан, — сами понимаете… резня это… — Сколько лет тебе было? — спросил Флавус, нахмурившись. — Четырнадцать, — просто ответил Кангасск. Охотник промолчал, но это молчание говорило больше чем слова. — В четырнадцать лет… — сказал он после долгой-долгой паузы, — я ожидал окончания детства и носился с мальчишескими радостями: стрелял лесных голубей из лука, таскал пухляков из дуплянок и, стыдно признаться, по глупости рухнул с дерева и сломал ногу… Меч я до пятнадцати лет видел только в тренировочном зале, да и то деревянный… у нас в семье настоящий меч человеку дают только в пятнадцать лет. Когда он становится взрослым… Что сказать на это, Кангасск не знал. Пауза повисла долгая. — Мастер Кангасск! — Сильвия дернула его за рукав. — А расскажи еще что-нибудь!.. Глазенки у нее горели, в голосе слышалось нетерпение — никак стал для девчонки героем, укротителем драконов. Незаслуженная слава иногда больно скребет по совести… — А какие они, Странники? — спросил Флавус. Он теперь сидел, подперев кулаком подбородок, и глаза его горели совсем как у сестры. — Какие?.. Пропыленные ареном до костей! — пошутил Кангасск; все улыбнулись. — А если серьезно, то загадочные люди. Мудрые. С ранней сединой в волосах. Браки у них свободные, потому ни один Странник не похож на другого. Горожане для них — что неразумные дети, так и чувствуешь по взгляду… Говорят, до эпохи городов их единственным оружием был арен — песок, стекло и монолит , но сейчас они не брезгуют завернуть в какой-нибудь город, хотя бы и Арен-кастель за булавами, мечами и луками. Я их и видел-то в основном в оружейной. Говорил с ними, оружие им продавал, а бывало, упрашивал чему-нибудь меня научить. Представляете, соглашались! В длари — это по-вашему гостиница — жили за свой счет и даже за обучение ничего не брали. А потом уходили и бормотали что-то на языке, которого я не знаю, может, это на нем говорили в Ле'Роке… Чудной народ. — Я же сказал, ты зря себя ругаешь, Кангасск! — хитро сощурился Флавус. Теперь он улыбался, как довольный солнышком сытый кот. — Может, стоит задуматься, почему они так ценили тебя? — Думаю, дело все было в том, что я не похож на остальных жителей Арен-кастеля. Ростом и лицом не вышел, так уж получилось. В итоге потомки Дэл и Эмэра считали меня уродцем, а Странники принимали за своего… К тому же, я дюже приставучий, кого хочешь упрошу… — Ай да Кангасск! — хлопнув ладонью о колено, воскликнул Флавус с непередаваемой веселой иронией. — И так и сяк вывернется, чтобы собственные заслуги приуменьшить, чтоб доказать, что он тут ни при чем, что он такой обычный и серенький! — он обернулся к сестре. — Видишь, Сильвия, скромность украшает воина! Ура мастеру Кангаску! — Урра! — искренне, как могут только маленькие дети, крикнула Сильвия и подбросила вверх своего пухляка. Пушистый зверь, которому, как казалось, велика шкура, развернулся в воздухе и принялся планировать: то как гонимый ветром лист бумаги, то как воздушный змей. Он ловил распростершейся шкуркой ветер, так можно было бы все объяснить… если бы ветер был: в комнате, где находится больной ребенок, окна, естественно, были закрыты накрепко! «Эти зверушки дружат с примитивной магией,» — вспомнил Кангасск, с восторгом наблюдая высший пилотаж пухляка… …Кангасск поднял глаза к небу. Самые крупные звезды уже проступили сквозь синеву, но солнечный диск еще даже краем не коснулся линии горизонта. Сквозь шелестящий на ветру Ивенский Лес пробивались красные предзакатные лучи. Лес… — См е ло, — рассеянно произнес Кангасск, — но во второй раз так не повезет. Флавус уловил его мысль и кивнул. — Нет уж, — сказал он, пытаясь выглядеть беспечным, — я и так засветился. Ни к чему мне проблемы с родным ректором!.. Мы с ним успели душевно поговорить утром… — Миродержцы тебя допрашивали? — спросил Кангасск. — Не то чтобы… — пожал плечами Флавус. — Ты сам знаешь, они и в простой беседе слышат больше, чем ты им говоришь. Думаю, если б я прожил хотя бы всего одну тысячу лет, то тоже научился бы читать мысли по взгляду, дрожи в голосе и любому движению… Нет, Кан, спрашивали меня мало. А узнали все… Но я чист, а их не обманешь, потому я им неинтересен. Кангасска кольнула совесть: получается, он шпионит от имени миродержцев! В доверие втирается… Чушь несусветная, он и не хотел вовсе… Смеркалось. Каждая палатка охранного кольца засветила по огоньку, только у Кангасска за откинутым пологом брезентового шалаша зияла темнота. Пустой дом ждал хозяина… — Ты уверен, что не хочешь ночевать под нашей крышей? — вновь спросил Флавус. — Что-то подсказывает мне, что я буду нужен здесь, — ответил ему Кангасск и покосился на харуспекс. — Хм… его подсказки незаметны, но довольно чувствительны… Сердце ёкает каждый раз… Думаю, это пройдет. Флавус уважительно посмотрел на него и молча кивнул… Волосы его взъерошил вечерний ветер, самый обычный пока, пробирающий до дрожи северный ветер. — Быть может, я тоже приду, — сказал вдруг молодой Охотник. — Спокойной ночи, друг Кангасск. Простое ритуальное пожелание приобретало здесь особый смысл. Кангасск слышал, как вчера спокойной ночи с самым серьезным видом, точно читали заклинание, желали друг другу седовласые Охотники. Должно быть, и жители — тоже… всем хотелось поспать спокойно. Хотя бы одну ночь… Становилось прохладно. Кангасск поежился и пошел в палатку. Там он снял ботинки, залез с ногами на раскладную походную кровать, завернулся как следует в одеяло и принялся терпеливо колдовать Лихт. Одного бы хватило, но Кан упорно оттачивал мастерство: такое простое и важное заклинание надо творить, не задумываясь! Он успел сделать двенадцать световых шариков к тому времени, как вернулась Владислава. Заглянув в палатку Ученика, всю так и сиявшую изнутри, она увидела кучу Лихтов — разбросанных по полу, лежащих на столе, на кровати; один был засунут в футляр от керосиновой лампы, другой — тщательно привязан запасным шнурком от ботинка под потолок… Не мудрено: знай Кангасск заклинание левитации, он бы просто развесил Лихты в воздухе, как гирлянду, а не изощрялся бы в лампах и шнурках, да и по комнате бы не разбрасывал… Но: после тяжелого дня все это нелепое великолепие так порадовало Владу, что нерешенные загадки отступились на шаг, а часть хмурных мыслей и переживаний как ветром сдуло, но, к сожалению, только часть… — Привет, Кангасск! — сказала Влада. Сказала так искренне, что он сразу понял: его рады видеть. — Привет! — улыбнулся он в ответ. Судя по улыбке, у парня был неплохой день. — Как день прошел? — спросил он. — Да неважно, — отозвалась Влада. — Пока Серег прочесывал Ивенский лес, я проверяла деревни окрест Столицы. Витряник появлялся и там, а в Косселе даже нашел жертву: разбойника; тот заколол кинжалом одинокую женщину, ограбил и пытался убежать по темноте. Обрадовался, что с деревни сняли оцепление, думал, ему ничего не грозит… Мне пришлось держать щит одной, Кангасск… благо, в Косселе всего пять домов… А в Дэнке так и вовсе устроили самосуд: убили старика, который слишком крепко спал по ночам. Сочли двоедушником и убили. Днем… В общем, тяжелый был день. А вечер и того тяжелее. Кангасск понуро опустил голову… Маленькая фигурка Влады, держащая щит над целой деревней… самосуд… слишком много мыслей пронеслось у него в голове… — А что делают с человеком, который носит в себе демона, когда находят? — спросил он. — За всю историю было известно пять двоедушников, — устало начала Влада. — Как правило, только весть о ветрах смерти достигала поселения, как начиналась массовая резня: сами же жители ходили ночами по домам и резали всех, кто слишком крепко спит. Бывало, после резни ветра прекращались. Были и попытки изгнать демона. Но он так просто не сдается. Под страхом изгнания он способен поднять ветра даже днем. Так что первая попытка провалилась полностью и закончилась гибелью мага и носителя — его тут же зарубили мечом. Вторую попытку провели мы с Серегом. Мы хотели спасти жизнь человеку и изгнать демона. К сожалению, человек умер. Просто не вынес такой дозы боевой магии. Очень мучился перед смертью, бедняга… — Значит, вам придется убить… носителя? — спросил Кангасск. — Да, — кивнула Влада. — Смерть будет быстрой и безболезненной. Боюсь, это все, что мы можем для него… или для нее сделать. Владислава присела рядом. Они долго молчали. Учитель и ученик. В полумраке загадочно мерцали Лихты; карманный дракон выполз из куртки, свернулся клубочком на столе и уснул. Розовые отсветы заката за пологом палатки побагровели. — Отвлечься надо, Кангасск! — решительно заявила Влада. — Точно! — и решительно вскочила на ноги. По плечам рассыпались каштановые кудри, успевшие, кажется, немного отрасти с первой встречи в Кулдагане. Пока Кан этому удивлялся, Влада сгребала в охапку рассыпанные тут и там световые шарики. Собрав десять штук, она вышла на поляну. Кан зашнуровал ботинки, вытянул из рюкзака два деревянных меча, сделанных по форме катаны, и тоже шагнул в багровые отсветы. Лихты к его приходу уже были разбросаны по поляне, и та светилась холодным серебрисным светом, похожим на свет полной луны; за кругом света уже собирались любопытствующие Охотники. Серег Серый Инквизитор стоял в тени одинокого тополя, оперевшись на посох. Не будь посоха, отсвечивавшего серебром, Кан и не выделил бы его из толпы серых капюшонов. Было тихо. Никто не смеялся и не подталкивал локтем соседа в ожидании зрелища. Может, потому обычно стеснительный Кангасск был спокоен. А может, просто повзрослел уже. Урок прошел живо, хотя и прибавил синяков. Помнится, еще старик Осаро говорил, что опытному воину ничего не стоит остановить меч, не коснувшись, но так хуже запоминается. Впрочем, Влада все равно его жалела и даже порой позволяла победить. Что до Кангасска, то он был горд, что у него получилось не думать о толпе народу, которая на него с интересом смотрит, и сосредоточиться на пусть тренировочном, почти игрушечном, но бое. Временами он чувствовал пристальный взгляд Серега, и тогда казалось, что сейчас в центр освещенного круга выступит сам Серый Инквизитор, но тот в обучении человечка участвовать не спешил; все думал себе что-то. — …Убит! — с шутливым ликованием объявила Влада, приставив кончик деревянного меча к ученическому горлу. — Так не честно! — возмущенно возразил Кангасск. — Я на Лихте поскользнулся. Тут со всех сторон грянул взрыв хохота. Даже Серег улыбнулся. — Все, хорош, урок закончен, — зевнула Влада и подала руку встающему с земли Кангасску. — Ты молодец, Ученик, — обняла она его и, отстранившись, обратилась к Охотникам: — Отдыхайте. Спокойной всем ночи… Серые тени разошлись по палаткам, и скоро вдоль светящихся Лихтов, висящих в воздухе, ходили лишь ночные патрули. Глава десятая. Донор Кангасск проснулся резко, с ощущением, что только что падал с большой высоты, и понял: не получилось спокойной ночи; по всему периметру строятся боевые единицы Охотников… Тревогу он проспал… Натянув штаны, Кангасск вытряхнул из лампы потускневший Лихт и выбежал на поляну. Босиком и с голым торсом, как вчера — Серег. Холод его не брал, взволнованного. Незащищенную кожу студил ветер, босые ноги касались мокрой травы, в которой скоро и штаны вымокли по колено… ничего этого он не замечал. Бежал сквозь море спешащих серых капюшонов, видел, как просыпается Ивен, и в окнах вспыхивают желтые лампы. Харуспекс в такт биению сердца подпрыгивал на груди… А вдали, за периметром, выл тот самый ветер, то ли собирая силы для броска, то ли ища в обороне слабое место. Магический щит был поднят: в каждой семерке неподвижно стояли, воздев руки, двое магов-защитников и беспомощно застыли пятеро магов-доноров. Кан обвел из взглядом… Рослые, часто уже седые, элитные Охотники Серого Ордена, мужчины и женщины. Семеро в каждой боевой единице. Миг, растянувшийся в вечность, Кангасск переводил одичавший взгляд с одной семерки на другую, словно чувствовал, что что-то с одной из них не так. И верно: вот она, группа, где среди седовласых Охотников седьмым стоит щуплый юноша… Он согнулся, будто от непомерной тяжести, зажмурился и губу закусил так, что струйка крови стекает по подбородку… Флавус… — Дуй в палатку, — повелительный голос из-за спины. Неслышно, незримо приблизился в ночи Серый Инквизитор. — Не мешай… Одетый по форме (на этот раз его не застали врасплох), Серег опирался на свой внушительный посох. Через секунду он же следил за периметром, забыв о Кангасске. — Серег! — крикнул ему Кангасск. И потребовал, упрямо и горячо: — Поставь меня донором в эту семерку! Миродержец медленно повернул голову и обратил к человечку суровое мраморно-белое лицо. Синеву глаз не могла скрыть даже тьма… — Хочешь узнать, каково быть донором? — ухмыльнулся он краем рта. — Иди и узнай. Подтолкнув Кангасска вперед, Серег взял его за плечо и поставил скраю группы. Кажется, он беззвучно сотворил что-то магическое, но что, понять Кангасск уже не успел. Он вдруг почувствовал себя насаженным на крючок, но боль не была физической, она была хуже… Душу, ее и только ее драли на части… Воистину, если ад существует, то нет в нем никаких физических страданий… Кангасск сгорбился, припал на одно колено; левой рукой он коснулся земли, а правой невольно сжал Лихт, который так и не выбросил, и холод, заключенный в самой сердцевине маленького светового шарика, мертвой хваткой впился в незащищенные пальцы. Было больно. И он отвлекся на эту боль. И она помогла ему пережить эту ночь. Когда все закончилось, невидимый крюк, продетый сквозь то место, слева от сердца, где обычно болит душа, куда-то исчез. Перед глазами кувырнулось усыпанное безмятежными звездами небо, и наступила тьма… …Кангасск растянулся на траве. Широко распахнутые глаза так и не закрылись. Из обмороженной руки выпал Лихт… Кажется, кто-то гладил его по голове, мягко ероша волосы. Было тепло, даже уютно, так что невыносимо сильно не хотелось просыпаться. И он не просыпался. Блуждал в туманной полудреме… все-таки, как это здорово, когда тебя ласково гладят по голове!.. Как давно это было… Вспомнилась мама, но голос, тихонько читавший нараспев грустные стихи, был совсем не ее… …С давних лет, с давних пор Эта башня за миром глядит. С острых северных гор Снег в открытые окна летит. Завывают ветра, Одинокие песни поют И печальные вести На крыльях холодных несут. Эта башня не дремлет; Пространства пред нею, как стол. Вновь в далекие земли Хозяин суровый ушел. Ветер с Юга примчался И скорую встречу сулил С той, кого он когда-то, Давно, очень сильно любил. Так случается часто, Что сводит их вместе беда. Ключ потерян от счастья, Его не найти никогда… Голос умолк и не напевал ничего больше. Видимо, пришла пора открывать глаза… …Утро. Большой шатер; раньше Кангасск видел его только издали, а теперь лежал на чем-то мягком, накрытый шерстяным одеялом, и смотрел в самую его вершину, туда, где сквозь маленькое случайное отверстие, точно звезда на небосклоне, лился внутрь веселый солнечный свет. Рядом сидела Влада. Глаза ее были печальны, как бывали иногда у Серега, когда тот — в редкие моменты — не злился на кого-нибудь. И Кангасск подивился, сколько же веков этой их печали. И о чем могут веками грустить миродержцы?.. Стихотворение все еще звучало в душе Кангасска, но он решил ни о чем не спрашивать. — Как ты, храбрый Ученик? — улыбнулась ему Влада. — Я… вроде, все в порядке… — он хотел потереть заспанные глаза, поднял правую руку и обнаружил на ней толстую повязку. Рука не болела, а от бинта пахло аптекой. — Ты обморозил руку, — объяснила Влада, — моя вина: надо было сказать тебе, что сильно сжимать Лихт нельзя. — Нет, это ерунда, правда… я бы и не заметил еще долго… Знаешь, мне… — он положил забинтованную руку на сердце. — Мне так пусто внутри. Как будто я слишком сильно, слишком долго боялся, или ненавидел, или любил… и от этого что-то перегорело… — Это пройдет, Кангасск, — Влада нежно коснулась тыльной стороной ладони его щеки, гладкой, как у мальчишки. — С непривычки ты отдал все сразу. Охотники долго учатся командной работе, чтобы не истощать себя так… Не переживай, все восстановится, дай только время… — Время, — меланхолично протянул Кангасск. — Может быть, кто-то специально вызвал витряника, чтобы вы с Серегом не могли заниматься пропавшим стабилизатором? — Может быть, — спокойно ответила ему Влада. — Но с этим пока ничего нельзя поделать, придется потратить немного времени. — Но… — хотел возразить Кангасск. — Ты не переживай так, Кан, — мягко остановила его Влада. — Конечно, стабилизаторов еще никогда не крали, но это событие — лишь всплеск на поверхности Реки Времени, таких всплесков было на нашей памяти очень много. На то и есть миродержцы, чтобы улаживать подобные дела… Смертного человечка такое объяснение не утешило. Река Времени просто не умещалась в его воображении. Даже сейчас ему хотелось немедленно что-то со всем происходящим сделать. И, похоже, под сердцем было уже не так пусто, и первые капли магического запаса легли на дно отдохнувшей души. — Я тебе одежду принесла, Кангасск, — Влада указала на стопочку у кровати. Сверху лежали чистые штаны, и веяло от них не мыльным духом, а магией. Ну да, в них он прошел пустыню, кучу Областей, а недалече как вчера стоял в траве на колене и упал потом на мокрую от росы землю… Когда до Кангасска дошло, что лежит он под одеялом гол как сокол, он покраснел. Благо, для него это означало лишь немного потемневший загар на лице… — Одевайся, отдыхай и хотя бы эту ночь не вставай больше донором. И Флавуса не пускай, понятно? Кангасск кивнул. — Чего бы ты хотел поесть? — древнее существо, еще недавно рассуждавшее о всплесках на Реке Времени, теперь отчаянно торопилось и только на часы не поглядывало… — Поесть… — Кан задумчиво поднял глаза к потолку. — Горячего мяса, может быть?.. — Ешь, а я пойду, — Влада вручила ему глубокую тарелку с жареным цыпленком на дне, заваленным горячей картошкой. «И откуда она его взяла? — пожал плечами Кангасск. — Не иначе, из воздуха»… Он сел и огляделся, держа теплую тарелку в руках: Влады уже нигде не было. Полог палатки даже не шелохнулся. Умчалась на трансволо, может быть? И никаких искр и звезд — просто исчезла… Впрочем, видимо, у нее были на то причины. Порой ему самому хотелось исчезнуть… если бы он умел… В шатре, предназначенном для лечения, Кангасск лежал не один. Напротив него беспокойно дремал пожилой Охотник; выглядел он неважно, словно долго и тяжело болел. У противоположного края шатра стояла кровать Флавуса; тот спал замертво и на имя не отзывался. Кангасск оделся и устроился к нему поближе — сел на краешек кровати, пристроив тарелку на колени. Он задумчиво и неторопливо грыз цыпленка, до последнего надеясь, что Флавус проснется и тоже попросит кусочек. Но нет. Флавус спал, даже ни разу не шевельнулся во сне… Раз в палатку заглянул лекарь, проведать больных. Звали его Тредиус. Он был молод, и его не успевшая зачерстветь душа горела участием, хотя, как он сам сказал, беспокоиться нечего. Лекарь пощупал пульс у седого Охотника, который наконец перестал ворочаться и заснул; перебинтовал заново руку Кангасску. — Руку сама Владислава Воительница лечила тебе, Ученик! — сказал он с восторгом. — Ты ее заморозил совсем. Если б не Владислава, ты бы просто без пальцев остался. А мое дело скромное: рука твоя наполовину новая, надо ей окрепнуть, тут только время, лечебные травы да моя нехитрая магия… — бормотал лекарь, накладывая повязку. Кангасск невольно удивился, как порой меняется ощущение самого себя. Заговори с Владой — чувствуешь себя несмышленым ребенком, а с Сильвией или вот Тредиусом-лекарем — воин, суровый, могучий и бывалый… Он расспросил Тредиуса о том, что произошло. Тот особо ничего не знал, кроме того, что седой Охотник перед самым нападением витряника схватил сердечный приступ, — все-таки он был очень и очень стар, вот сердце и подвело. Дальше Кангасск дополнил сам: в боевой единице без этого Охотника осталось только шестеро человек, и, чтобы не создавать в защитном периметре слабого места, седьмым за него встал Флавус. А потом и сам Кангасск. Оглядываясь назад, он понял, что это было довольно глупо: при миродержце одно слабое место в периметре погоды бы не сделало… Но вот Тредиус-лекарь чествовал их с Флавусом как героев. Розовая, точно рассвет над Кулдаганом, правая рука Кангасска скрылась под тяжелым, пропитанным травами бинтом. Заклинание, наложенное затем, живо напомнило то, что он давно уже знал: ядро у магического напева Тредиуса было то же, что и у стишка для снятия головной боли, который сам Кангасск когда-то учил. Так что запомнить труда не составило. Еще одно заклинание в копилку… …О Флавусе лекарь сказал только, что тот проспит еще пару часов, пока действие сон-травы не кончится. Мол, кулдаганцы к зелью из нее не так чувствительны, как жители Юга и Севера. С тем он и ушел, повелев больному вернуться в постель и отдыхать. Если не считать зияющей пустоты в душе, Кангасск чувствовал себя хорошо. Тело было здорово, мышцы немного затекли от долгого лежания. Ему бы побегать, а не возвращаться в постель… Он сделал пару коротких кувырков, насколько позволяло пространство шатра, и помахал руками, воображая, что держит меч. Тело радовалось движению, а душе стало еще тоскливее. Тогда Кангасск вздохнул и присел на краешек кровати Флавуса. Он долго смотрел на того, кто за какой-то день успел стать ему другом. И мать, и мастер оружейник всегда корили его за излишнее доверие к едва знакомым людям. Но, как бы там ни было, в людях Кан, даже маленький, ни разу не ошибался, когда шел к ним с открытым сердцем. Правда, в Кулдагане друзей у него не было. Странники, вызвав доверие своего случайного ученика, уходили в дюны и возвращались редко. Торговцы — те появлялись изредка и привозили смешному мальчишке фантастические книги… А среди потомков Дэл и Эмэра Кан не встречал дружбы: только неприязнь, равнодушие или жалость, от которой всегда хотелось убежать на край света… Вспоминая Кулдаган, Кангасск припомнил и слова Тредиуса о том, что кулдаганцы менее чувствительны к северным зельям. Жители Севера и Юга в этом представлении стояли рука об руку, а жители Кулдагана — поодаль… И ему стало странно: и те, и другие — люди… но, похоже, действительно из разных миров. Ведь, обустраивая мир, каждый творец создает его в единстве, создает так, чтобы каждая деталь подходила к другой, так, чтобы мир был единым живым организмом… Совсем недавно Кангасск рассказывал Флавусу и Сильвии две легенды, а ведь он особо не задумывался над ними ни тогда, ни много раньше — стоя на площади Арен-кастеля, или сидя в оружейной. Получается, действительно был мир Ле'Рок. Но и вторая легенда может оказаться верной: а что если жителям Омниса обмен жилыми островами показался ужасной катастрофой, быть может, даже с жертвами? Исчез кусок зеленой равнины, кольцо острых гор поднялось из земли за одну ночь… Тогда зачем вторая легенда спорит с первой, объявляет ее ложью, да еще доказывает, что кулдаганцы — жители Омниса, пришедшие в пустыню с Юга и Севера? …И на них не действует сон-трава… да… Глупость, Кангасск! Чем ты докажешь существование некоего мира Ле'Рок? Тем, что тебе сейчас бегать хочется, а не спать, а друг твой, Флавус, лежит тут и на имя не отзывается? Ммм?.. Откинув полог и ступив в полумрак шатра, Смарагд, отец Флавуса, долго смотрел на задумчивого смуглого парня, склонившегося над его спящим сыном. Всюду витал сонный аптечный запах, от которого слипались глаза и напрашивалась зевота, а тот все сидел, подперев забинтованной рукой подбородок, и на его лице не было и следа сонливости — только грусть, да еще лоб хмурился от неизвестных Омнису мыслей. Кангасск думал… нет, мечтал — о мире Ле'Рок… — Ты и есть Кангасск? — услышал он голос свысока и удивленно поднял глаза на обладателя такого глубокого и мощного баса. Этот человек был настоящим великаном, словно живое воплощение Мощи и Силы. Серег Серый Инквизитор показался бы рядом с ним невысоким и щуплым. То, что это отец Флавуса, Кан понял сразу, и вряд ли ему это харуспекс подсказал. Нет, просто лица этих двоих выглядели так похоже, что не оставалось сомнений. Только отец был белоснежно седым, с черными бровями и ресницами. Отпусти он бороду — тоже была бы черной… Смарагд внимательно смотрел прямо в широко распахнутые, удивленные глаза Кангасска и ждал ответа. — Да, я, — запоздало ответил Кангасск, на удивление спокойно. — Я Смарагд, отец Флавуса, — кивнул великан. Он опустился на колени рядом с кроватью и с удивительной для такой ручищи нежности провел по золотым волосам и по щеке спящего сына. Затем вновь поднял взгляд на Кангасска и заговорил тише: — Ты даже не знаешь, чем ты пожертвовал, парень, — произнес он печально. — Рейне с восхищением говорила о тебе, столько в тебе было скрытой силы, а теперь ты пуст, так же, как и мой сын. Но он хотя бы знал, что делает, еще когда пошел в Охотники. Это был его выбор. А ты даже не понял, что потерял. Жаль… — А что… — заговорил Кангасск с сомнением, — что я потерял? — Теперь это уже не важно, — ответил Смарагд. — Не думай об этом. Иди путем мага. Надеюсь, ты будешь счастлив на этом пути… Кангасск так и понял, что больше этот удивительный человек ему ничего не скажет. Он даже не смотрел на Кана, обратив взор к сыну. Оставалось только гадать, что же все-таки произошло. Гадать и никогда не догадаться… Смарагд легко, словно ребенка, поднял на руки своего взрослого сына вместе с тоненьким матрасом и одеялом. Безвольно повисла тонкая жилистая рука; голова спящего запрокинулась назад… Взглянув, задумаешься, почему же Флавус не унаследовал ни стать и силу отца, ни пугающую боевую ловкость матери. Быть может, просто пошел своим путем, а уж что это за путь, известно только ему самому. — Нечего ему тут делать, сонной травой дышать только, — сказал Смарагд подбежавшему Тредиусу. — Я заберу его домой, там мать о нем позаботится… И ты иди со мной Кангасск Дэлэмэр. Думаю, он будет рад тебе, когда проснется… И Кангасск пошел. Забрав у Тредиуса вещи Флавуса, он бегом догнал Смарагда и зашагал с ним к дому. Дом-крепость незаметно приблизился и навис над их головами. Сквозь витражные окна виден был класс: Рейне учила детей фехтованию; мерно поднимались и опускались маленькие мечи… Наверно, это замечательно, если каждый житель Ивена с детства приучен постоять за себя перед любым разбойником или дикой тварью как с мечом в руках, так и без него. Кангасск вспомнил боевое ополчение Арен-кастеля, выставленное против драконов. В первый раз из профессиональных воинов там были только двадцать три Стража Стен, остальным раздали копья и за неделю научили кое-как с ними обращаться. Во второй раз — добивать драконов на земле — побежали девятнадцать выживших с первого раза Стражей Стен и юный Кангасск, ученик оружейника, которому первый меч вручили в десять лет. А следом плелись обычные горожане с копьями, коих даже в таком бесчестном бою драконы все-таки покусали. Несомненно, Ивен, случись ему обороняться, выглядел бы куда достойнее. Смарагд миновал парадную дверь, чтобы не тревожить класс, и зашел с черного хода. Он не стучал, не звал, но, словно угадав его мысли, у двери их с Кангасском встретила Сильвия. Щеки все так же горели нездоровым румянцем. На плече сидел и чистил мордочку пухляк. — Папа! Мастер Кангасск! Братик… — Мы его положим на первом этаже, дочка, — мягко сказал Смарагд, — сбегай открой комнату… Комната была почти пустой, не считая скамейки под окном, кровати у стены и крохотного столика с лампой рядом. Над единственным окном не было штор — и свет падал свободно, ложась на пол множеством разноцветных квадратиков и треугольничков, составлявших замысловатый рисунок витража. Согласись Кангасск вчера ночевать под кровом Брианов, ему предложили бы именно эту комнату. Флавуса же отец положил здесь просто потому, что не хотел тревожить его, поднимая по узкой каменной лестнице на верхний этаж. Смарагд устроил сына на кровати — даже заботливо подоткнул одеяло — и открыл окно, чтобы впустить свежий ветер. Сытый Кангасск отказался от завтрака и вызвался дождаться, пока проснется Флавус и проследить, чтобы с ним все было хорошо. Так он и остался в комнате наедине со спящим Охотником и собственными мыслями. Он думал о скрытой силе, о которой говорил Смарагд, а еще раньше — Немаан. Да, почти забытый Немаан, непутевый маг, заработавший два запрещающих магию браслета, которые и сейчас висят на нем невидимой ношей… Может, Смарагд и не расскажет в чем тут дело, но Флавуса Кангасск теперь просто обязан был спросить!.. естественно, когда тот придет в себя… Время тянулось незаметно. И, сидя на скамейке у окна, выходящего на пустую улицу, Кангасск заскучал. Тогда он решил, что беды не будет, выгляни он ненадолго из комнаты. Дверь выходила в шестиугольный зал, заставленный книжными шкафами, такими высокими, что к каждому прилагалась лесенка. Кангасск в раздумье прошел мимо целой стены книг. Он любил читать, но тут просто разбегались глаза, и не было понятно, что же выбрать, а наугад хватать что-либо не хотелось. Так он и шагал вдоль книжных шкафов и читал надписи на корешках, дожидаясь, после какой вспыхнет желание схватить именно эту книгу. …«Судьбы Их Учеников»… О ней говорил Флавус! Не долго думая, Кан вытянул книгу с полки и вернулся в комнату. Флавус все еще спал, но, похоже, сон его был уже не таким крепким: пока Ученик миродержцев бродил среди книжных шкафов, он успел повернуться на бок, лицом к стене и теперь продолжал мирно посапывать. Кангасск с минуту смотрел на него, а потом пожал плечами и уселся подле кровати прямо на пол (благо пол был деревянный и не собирался тянуть из него тепло) и открыл книгу… С первых страниц она поражала читателя — прежде всего, ослепительной глянцевой белизной бумаги. И необычным предисловием — в виде стихотворения: За миродержцами вослед Вдоль русла Времени Реки!.. Пятнадцать тысяч долгих лет За ними шли Ученики. Пусть только несколько шагов Судьба им, смертным, отвела, Но нам из глубины веков Сияют славные дела. Конца у нашей книги нет, Есть только белые листы, И, может быть, в один из дней В Ученики пойдешь и ты. Кангасск печально улыбнулся последней строчке и заглянул в конец книги: действительно, стопка белых листов. Он просмотрел их… глянцевые, чистые, но на первом из них уже красуется карандашный набросок улыбающейся мордахи самого Кангасска с подписью: «Кангасск Дэлэмэр, уроженец Арен-кастеля, пустыня Кулдаган. Оружейник. Воин. Маг». Флавус рисовал, не иначе. Кан с легкой укоризной посмотрел на спящего Охотника и перелистнул книгу к оглавлению. Один вопрос интересовал его очень давно, правда, он не совсем понимал, зачем искать ответ на него здесь… …Малконемершгхан… «Малконемершгхан Сайдонатгарлын. Уроженец города Фираска, Юг. Поэт. Философ. Богослов,» — крупными буквами возле портрета худощавого старика, с большими добрыми карими глазами. Он улыбался безмятежной улыбкой ребенка… или влюбленного философа. Неизвестно почему, у Кангасска при виде этого лица быстрее застучало сердце… «…Был Учеником миродержца Серега Серого Инквизитора в течение 30 лет. Всенародно избранный правитель Эрхабена, погиб в 12000 году при Великом Пожаре вместе с городом. При жизни начал множество важных реформ, которые изменили бы весь уклад Севера коренным образом, не случись той ужасной катастрофы». Вот и все. Скупо как-то. Кангасск надеялся узнать больше. Но теперь хотя бы известно, кем приходился Малконемершгхан Серегу. И, видимо, какая-то кошка пробежала в свое время между Учителем и Учеником, раз Серого Инквизитора передергивает от одного упоминания о Малконемершгхане. И все же правильнее было бы написать не «он сгорел вместе с городом», а «город сожгли вместе с ним»… Понятное дело, о том, кто устроил Великий Пожар, официальные хроники не упоминают… И вряд ли самому Кангасску стоит об этом при ком-нибудь упоминать; о том, что он видел, лежа в бреду и цепляясь за харуспекс… Вот только Эрхабеном не называют больше люди эти руины. Теперь на всех землях, от Севера до Юга зовут его Городом Еретиков. Это слабая память, но ее не удалось стереть и за три тысячи лет… Память такая же стойкая, как легенда о мире Ле'Рок. …Кангасск вспомнил безумные стишки, которыми несколько раз грезил и бредил… Почему? И что в них… Пожалуй, никакая книга не даст ответов на эти вопросы. Только Серег мог бы, если б захотел… Кан закрыл книгу и, потянувшись, положил ее на столик, затем взглянул на Флавуса… Тот лежал на спине и смотрел в потолок. — О, привет, Флавус! — оживился Кангасск. — Я не заметил, когда ты проснулся… — Привет, — произнес тот отрешенно. Похоже, пустота в душе его мучила не меньше. — Я недавно… Вот лежал и вспоминал… — Флавус замолк. — О чем? — О том, как встретился с витряником в лесу… Я шел, пухлячьи гнезда высматривал, думал, я в полной безопасности так близко от периметра — и вдруг все затихло. А потом поднялся ветер. И ни одна травинка не шелохнулась. Я сразу понял, что это за ветер. Что не травы он прилетел колыхать. Что он на человека охотится. На меня… Флавус зажмурился, даже поднял руки, чтобы закрыть лицо, но вновь собрался с силами и спокойно вздохнул. — Он коснулся моего лица, я помню, — сказал он наконец. — А потом вдруг помчался мимо, едва задев меня. Видимо, тебя почуял. Но вот почему он меня не разорвал… не знаю… Не знаю… Будь я таким, как мои родители, как Сильвия, еще можно было бы объяснить, почему… хотя и с трудом. — Твой отец говорил о каком-то пути, который ты выбрал, — решился спросить Кангасск. — Что ты знал, на что идешь, и пошел, а я выбрал тот же путь, только не знаю, что потерял. Я пытался спросить, но он не захотел объяснять… — Ты?! — Флавус аж подскочил на кровати и с ужасом и изумлением взглянул на Кангасска. — Ты тоже встал донором?! — Да, — твердо ответил Кангасск. — Чтобы поддержать тебя. Взгляды встретились. Некоторое время оба мага молчали. — Жаль… — опустил глаза Флавус. — Мама так восхищалась тобой… Мне правда жаль тебя, даже насчет себя я так не сожалел… — Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?! — Кангасск начал злиться. И тут же укорил себя: последнее это дело — злиться на больных и раненых… — Прости, я… — Я объясню, — мягко прервал его Флавус. — Я все объясню… — он сел на кровати, накрыл плечи одеялом и приготовился к долгому рассказу… — У каждого человека есть магический потенциал. Это как чаша, большая или маленькая, в которую всю жизнь капает магия. Если природа задумала так, чтобы твоя чаша вмещала море, ты станешь или великим магом, или… амбасиатом — «человеком с миссией»… Да, я знаю, ты о них вряд ли слышал. Таких, как мои родители и сестра, очень мало на свете, тогда как магов — много. Это две разные веры: магия и амбасиатство. Моя семья хранила свою веру на протяжении сотен поколений, и каждый ребенок рождался с гигантским потенциалом. Так же как в некоторых династиях магов. Разница только в том, что, если ты амбасиат, ты не тратишь свою магию. Или тратишь очень мало — все равно что черпаешь ведром воду из моря. Ты сам был таким: Лихт и болеутоляющее заклинание — это ерунда, вреда тебе нанести они бы не смогли… Так вот… Когда магия накапливается и создается высокая ее концентрация в одном человеке, тогда количество переходит в качество — это перерожденная магия — амбасса. Человек меняется под действием этой силы и приобретает способности, о которых и не мечтал. Амбасса влияет и на судьбу, ты начинаешь идти по жизни интуитивно, видеть хитросплетения судьбы, читать чужие судьбы. С морем амбассы внутри тебя ты уже не совсем человек. Скажи, ты ведь заметил что-то странное в моем отце, в моей матери? в Сильвии? Заметил, как мою сестру слушаются дикие звери? Хотя бы и этот пухляк… мне он изгрыз всю руку и изгрызет еще раз — только дай, а у нее — тишайший зверь. Потому что она понимает его мысли. Слышит их!.. Я тоже был таким. Говорят, даже еще талантливее… Я на спор прыгал со стометрового обрыва и не разбивался, даже синяков не получал. Я пытался даже летать… Лет в пятнадцать я только задумался, почему же маги так любимы и уважаемы, а амбасиатов никто не знает. Да потому что амбасиаты — эгоисты, хранят свою магию для себя, питают ею свои собственные чудеса. А маги… они ведут магию в мир. Они вершат ею добро… или зло… Они меняют мир, тогда как амбасиаты только живут в нем. Я потому и пошел в Охотники, Кангасск. С таким потенциалом меня взяли в Университет даже без экзаменов… — тут Флавус грустно вздохнул. — А вот для моей семьи это была трагедия. Я и сам много раз жалел и сомневался, правильно ли поступил. Но, думаю, все же правильно. Когда в мире столько горя, грех это — держать целое море амбассы только для себя одного… Так вот, Кангасск… я-то уже не способен оценивать магические потенциалы. С потерей своей амбассы я стал слеп к таким тонким ощущениям… Но мои родители и Сильвия, как ты заметил, восхищались тобой… Ночью ты встал донором, причем без всякой подготовки, и теперь, похоже, стоишь над пустой чашей — покрытым солью, высохшим, потрескавшимся дном когда-то безбрежного моря. Причем от неумелого использования большая часть твоей магии даже не пошла в дело, а рассеялась в эфире. Обычная магия наберется быстро, ты сможешь творить заклинания какие хочешь, и еще станешь сильным магом, было бы желание. Но то, что тебе было дано от рождения, уже никогда не восполнить. Жизни не хватит, Кангасск… Будь ты миродержцем, хватило бы: два-три столетия затишья — и море наполнилось бы амбассой вновь. Но ты всего лишь человек… Так что путь амбасиата теперь закрыт для тебя. Иди путем мага, и будь на нем счастлив, если сможешь. — Твой отец сказал то же самое… — устало улыбнулся Кангасск, видя безжизненный соляной провал в земле, на краю которого робко трепетал ручеек, размывая соль и утопая в ней. — Наверное, лучше бы не рассказывать это тебе, — развел руками Флавус. — Жаль, я не так мудр, как мой отец. Знай он, что я тебе рассказал, разочаровался бы во мне еще раз… — Твой отец любит тебя, — странно, дрогнувшим голосом произнес Кан. — И уважает твой выбор, хоть для него и тяжело видеть, чем ты пожертвовал… Хотел бы я знать, где мой отец сейчас. Хотя бы кто он, какой он… — Несомненно, он был великий человек, — уверил его Флавус. — Человек магической или амбасиатской династии. Если, конечно, ты не унаследовал потенциал от матери… — Нет… — покачал головой Кангасск. — Потомки Дэл и Эмэра слабы в магии. А про отца мне говорили только, что он был чудаком. — Амбасиат… — утвердил Флавус. — Их сразу видно, где бы они ни прошли… Быть может, ты еще найдешь его. — Быть может… — согласился Кангасск. Устав от тяжелой и печальной беседы, он поднял «Судьбы Их Учеников» и весело хмыкнул: — Это ты меня там нарисовал? — Нет, — ответил Флавус серьезно. — Это Сильвия. Кангасск подивился, как маленькая девочка могла так точно и уверенно нарисовать портрет, и вспомнил, что сам в таком возрасте рисовал какие-то каракули. Амбасса, — вспомнилось ему, — особые свойства… — Оставайся сегодня, Кангасск, — попросил Флавус. — В доме спокойнее, чем в палатке рядом с периметром. А донором тебе все равно становиться первую неделю нельзя. — Да, пожалуй, — согласился Кан-Гасси. — Эх, а я-то думал, стать донором магии — все равно, что поделиться кровью с больным или раненым!.. Помню, день потом плохо, а на следующий все уже восстанавливается, словно ничего не было… — Кстати, что у тебя с рукой? — Флавус пригляделся очень внимательно и в раздумье поднял черную, как смоль, бровь. — Отморозил. Лихт сжал… — сказал Кан, встретил непонимающий взгляд исподлобья и почувствовал себя маленьким, натворившим глупостей Гасси… Глава одиннадцатая. Охота на морского змея На этот раз Кангасск принял предложение на время поселиться в доме Брианов. Он передал госпоже Рейне грустного, но вполне здорового Флавуса и чуть ли не сбежал от ее исполненного жалости взгляда. Она была так расстроена, что не могла этого скрыть, и, хотя она ни слова не сказала ему, но у Кангасска ком подступил к горлу. Через минуту он уже выскользнул из дома и направился к своей палатке, за вещами. Шагая по дороге, Кан немного успокоился, но мысли его все равно посещали тяжелые. Особенно одна: о том, какую тень на его судьбу отбросит поступок Серега… Бесспорно, Кангасск нарвался сам, но Серег был тем, кто решил. И что-то подсказывало, что Владислава Воительница не одобрила бы этого. И вновь стихотворный напев, услышанный в полудреме, зазвучал в душе… А ведь он был очень прав, Кангасск. У миродержцев состоялся неприятный разговор, еще до того, как он проснулся… — …Зачем ты толкнул его на это? — холодно спросила Влада и осудила: — Не имел ты права выбирать за него. — У меня были причины, — мрачно отозвался Серег. Он отвернулся от ее черных в гневе глаз и смотрел теперь на северо-запад, и не поросшие колючим кустарником руины Города Еретиков вставали перед его мысленным взором, а живой, шумный, величественный Эрхабен. Ветер трепал его длинный серый плащ и заставлял щурить глаза. — Второго Малконемершгхана я не допущу! — сказал он, будто поклялся. — Тогда просто иди и убивай всякого, у кого магический потенциал выше среднего!!! — закричала на него Влада. — Верши судьбы мира… Инквизитор! — она бросила ему в лицо это последнее слово, и миг спустя уже шла прочь через травяное море… Серег Серый Инквизитор не обернулся ей вслед; только еще сильнее надвинул капюшон на глаза. Никто не видел, что он скривился и зажмурился, как от жестокой боли, а глаза его влажны от слез — и вот уже соленые капли чертят дорожки на сером плаще… …Ключ от счастья… Боже, как давно он потерян!.. Кангасск откинул полог своей палатки, оглядел творящийся в ней кавардак, вздохнул и ступил внутрь. Испуганный голодный дракончик со всех лап бросился к нему и забрался по штанине, как ящерица: маленький огнедел так ослаб от голода, что летать уже не мог. Он ластился к хозяину, лизал ему руки, жалобно пищал. У Кана что-то в душе дрогнуло при виде этого несчастного существа, и он ласково погладил зажигалку, даже напел что-то успокаивающее. В рюкзаке нашлись сушеные фрукты, так что дракончик скоро наелся и уснул. Пару фиников прихватил и Кангасск. Некоторое время он задумчиво жевал их и размышлял, за чем, собственно, пришел. Что взять? Вещи все, которые нужны, — на нем… Меч? В дом друга с мечом тащиться?.. Хотя, пожалуй, поймут и даже одобрят: воины ведь. Дракона взять, конечно. Один он тут с голоду погибнет. И с тоски… И еще он темноты боится, когда нет рядом теплого уютного кармана, где можно укрыться… …Тут взгляд Кангасска пал на серый фолиант «Размышлений о природе магии»… …И шел он обратно к дому Брианов с мечом за поясом, драконом-зажигалкой на плече и легендарной книгой под мышкой. Некоторые Охотники оборачивались и долго провожали его взглядом… — …Ух ты! — в изумлении всплеснул руками Флавус. — Это она? Она, настоящая?.. — он осторожно открыл фолиант и перевернул несколько страниц. — Да, это полный том, — сказал он с уверенностью. — Всю жизнь мечтал на него взглянуть. Простым Охотникам дают читать только избранные страницы, а самое главное остается в секрете… Как ты думаешь, Серег не будет против, если я почитаю… — усомнился Флавус. — Нет, пожалуй, будет, — и с сожалением закрыл серую книгу. — Я ему не скажу, — заверил Кангасск. — А за книгу мы с тобой засядем до вечера. Надо найти двоедушника. — Нам? — Флавус удивленно поднял бровь. — Ты думаешь, мы можем что-то сделать? — Меня мучает смутное предчувствие, что это не простой двоедушник, — Кан в раздумьи трепал харуспекс, но предчувствие ускользало, точно живая рыба, и не было никакой возможности поймать ее за хвост. — Скажи, Ивен ведь проверяли, верно? — В первую очередь. Охотники ночью ходили по домам и искали тех, кого нельзя разбудить. В Ивене таких не обнаружено. Значит, двоедушника остается искать где-то рядом… возможно, даже в Косселе или Девалле… или… — Не торопись… — остановил Кангасск разошедшегося Охотника. — Давай сядем почитаем… Они действительно до вечера засели за серый фолиант. Флавус норовил перелистать его весь, но Кангасск настаивал на том, чтобы сосредоточить все внимание на записях о двоедушниках. Сам он понимал в них не так много, как хотелось бы, потому просил Охотника объяснять каждую главу «человечьим языком». …О демонах-витряниках известно было крайне мало. Какие-то крохи наблюдений и догадок. Но инструкция по обнаружению и обезвреживанию, написанная мелким почерком Серега, гласила четко: 1. оцепить все подозрительные районы 2. отметить на карте места нападений и локализовать центр 3. провести в центре масштабную проверку населения. Главный признак — невозможность разбудить человека ночью. Особое внимание обращать на пожилых людей… — Хм, а почему на пожилых людей? — спросил у Флавуса Кангасск. — Если человек, будь он даже с небольшим магическим потенциалом, всю жизнь не тратил свою магию, то к концу жизни даже у него появится амбасса. В общем, витряник предпочтет тех, кто старше. — Понял… — кивнул Кангасск. — Влада говорила, в Дэнке устроили самосуд… Старика убили, который крепко спал по ночам. — Бедолага погиб зря… — вздохнул Флавус. — Дикари… …4. обнаруженного носителя гуманно уничтожить. Уничтожение проводить при свете дня в присутствии боевой единицы элитных Охотников, при задействованном магическом щите… Затем они отвлеклись на ужин. Тем временем на Ивен потихоньку спустился вечер. В предчувствии очередного нападения, никакие умные мысли в голову не шли, хотя друзья и пытались о чем-то рассуждать, сидя у камина. Но, видимо, чувства всех жителей деревни передавались и им: душу трепала тревога, и какая-то безнадега камнем лежала на сердце. В преддверии ночи даже слово «витряник» замирало на устах. Обоим вдруг остро вспомнился ветер, не колышущий ни травинки… Хмуро пожелав друг другу спокойной ночи, Кангасск и Флавус разбрелись по разным комнатам. Дом-крепость затих, огни погасли. Отчетливо стали слышны звуки улицы. То и дело под окном проходили патрули Охотников, и отсветы поднятых над головами Лихтов играли на витражных стеклах окна. Всеми забытым, одиноким и несчастным почувствовал себя Кан-Гасси. Он лежал на боку, смотрел в переливающееся лунным светом месяца и охотничьих Лихтов окно и страстно желал деться куда-нибудь или совершить уже что-нибудь, что положило бы конец происходящему. Сон к нему не шел. Предчувствие мучило. Мысли не давали спокойно сомкнуть веки. Кто ты такой, Кангасск, и каково твое место в Омнисе? — вдруг подумал он о себе. И не нашелся с ответом. Устав ворочаться и гнать тревогу прочь, Кан вспомнил старика Осаро. Тот учил его… …Малая Площадь сонного дневного Арен-кастеля. Высокий, иссушенный ветрами Странник по имени Осаро и тринадцатилетний паренек — юный Кангасск стоят друг напротив друга в боевой стойке, подняв деревянные мечи. Странник спокоен. Гасси, запыхавшийся, мокрый, хватает ртом горячий пыльный воздух. Волосы его серы от пыли. На скуле расплылся свежий синяк. Взгляды Странника и его случайного ученика встречаются… — Какая же дребедень у тебя в голове! — укоризненно говорит Осаро. — Стыд за то, кто ты есть. Беспокойство, что не успеешь отразить следующую атаку. Влюбленность в надменную жестокую девчонку по имени Дэллина. Обида на нее и на себя… Сколько всего намешано… Гнев. Страх. Неуверенность. Фантазии… Ты не здесь. Не со мной на площади: ты весь в себе, в своих мыслях… Гасси тяжело вздыхает и опускает меч. Ему плохо, дневная жара душит его, пот заливает глаза. Слова учителя заставляют опустить руки. Он уже не боец… — Опустоши свой ум, ученик мой, — говорит Странник, и парнишка, изумленный глубиной и силой его голоса, поднимает глаза и расправляет плечи. — Не думай ни о чем. — …Я не могу… — отвечает ему через некоторое время Гасси. — Мысли лезут, как бы я их ни гнал… — А ты не гони их. Пусть текут сквозь тебя, как поток, но не увлекают тебя за собой… Тишина. Ученик молчит, смотрит не на учителя, а куда-то мимо. Дыхание его восстанавливается, и вот он уже не хватает ртом воздух, а спокойно дышит носом. Только синяк расплылся на всю щеку… адреналин после боя уже отошел, и он теперь сильно болит… И вдруг глаза паренька загораются восторгом, и Гасси улыбается сквозь боль: «Я понял…» И вновь, как тогда, в детстве, Кангасск поднялся над бешеным потоком собственных мыслей и наконец-то успокоился и вздохнул с облегчением. Этот покой сродни тому, который почувствуешь, летя над миром, занятым своими тревогами и заботами, глядя на него с высоты, а с высоты он прекрасен… Удивительно ли то, что озарение приходит именно в такие минуты?.. …Флавус не спал. Засветив Лихт, он, с давешнего разрешения Кангасска с упоением, замешанным на беспокойстве, читал то, что молодому Охотнику, едва закончившему первый курс, читать вовсе не положено. И не мог оторваться от секретных листов, хотя уже не раз и не два убеждал себя сделать это. Он всецело погрузился в неузнаваемо новую для него историю первых амбасиатов, когда раздался стук в дверь… Охотник побледнел, сердце у него упало. Первой мыслью было спрятать серый том, хотя бы под одеяло или за шкаф, но Флавус быстро осознал, что, если за ним пришли элитные Охотники, то прятать от них что-либо — себе дороже. В конце концов, с разрешения Ученика миродержцев он все это читал. И не крал он серой книги. Так что, как ни крути, он не виновен. Флавус положил фолиант на ночной столик и пошел открывать, спокойный и ко всему готовый. Но за дверью оказался всего лишь Кангасск, с Лихтом в руке и драконом-зажикалкой на сгибе локтя: тот стал неожиданно верной зверюгой и оставаться один в комнате не пожелал. — Прости, что разбудил, — извинился Кангасск. — Я не спал, — сказал Флавус, пропуская его в комнату и закрывая дверь. — Я тоже… — Кангасск замялся. Подтянул стул, присел. — Поговорить надо… Флавус без лишних слов подтянул второй стул и сел напротив. Теперь их разделял только ночной столик с лежащим на нем серым фолиантом. Кангасск положил свой Лихт рядом с ним, и буквы на обложке засияли лунным серебром. Дракона он к книге на всякий случай не подпустил. — Ты говорил, — начал Кангасск, — что у пожилых в любом случае скапливается амбасса. Значит, это и есть то, что нужно двоедушнику? — Да, — кивнул Флавус. — Но это моя чисто амбасиатская точка зрения. Как иначе объяснить все эти туманные записи о «неподвижных слоях магии» и «особой магической сфере»?.. Это амбасса — несомненно. Перерожденная магия, и свойства у нее иные. Она не движется. — Я так и понял, — Кан кивнул и продолжил: — Скажи, из всего Ивена, если окрестные деревни не брать в расчет, предпочел бы двоедушник вашу семью? — Да, но нас уже проверяли… среди нас нет… — Всех? — перебил его Ученик миродержцев, и в его голосе Флавусу почудились суровые нотки Серега. — Н-нет… — замотал головой Охотник. — Детей… детей не проверяют… считается, что они не успевают накопить амбассу… — и только сказав это он понял, к чему клонит Кангасск… И понял, что своими словами приговорил Сильвию к смерти… — Да будь ты хоть сам миродержец, я тебе не позволю! — грозно сказал Флавус. — Ты не скажешь им! — и поднялся, сжав кулаки. Он бы бросился на того, кого еще минуту назад считал другом, если бы тот сейчас сделал хоть одно движение. Но Кангасск сидел спокойно, сложив руки на колени, и честно смотрел ему в глаза; он все еще находился над потоком, и взирал на все свои мысли и чувства, словно с неба. И гнев Флавуса постепенно улегся: все-таки Охотничья выучка начала вступать в силу… Он тяжело опустился на стул и закрыл ладонями лицо. — Я пойду проверю… — сказал он в последней надежде. — Это невыносимо… Пойду попробую ее разбудить… Кангасску показалось, что Флавус отсутствовал очень долго. Тем временем за окном прозвучала тревога, забегали Охотники в серых капюшонах, и огни в соседних окнах стали загораться один за другим. Страшно было подумать, что бы случилось, если б кто-нибудь из этих людей узнал, что здесь, в двух шагах от них, кроется причина всех бед… самосуд, как над стариком в Дэнке… или хуже, потому что могло случиться так, что за Сильвию обнажили бы мечи брат, мать и отец, и сам дом-крепость сыграл бы свою жуткую роль… Конечно, мог еще вернуться Флавус, сказать, что все в порядке, но в это не верилось. И действительно… — Она не просыпается… — сказал он… и заплакал… Страшно было смотреть, как плачет парень. А Флавус плакал так горько… Его всего трясло. Кангасск поднялся, встал рядом и просто молча обнял друга одной рукой за плечи. Он хотел бы его успокоить, да не знал, как. Потому взял на себя тяжесть подумать, что же делать дальше. Не хотелось ему верить, что все потеряно. Флавус справился, довольно быстро он взял себя в руки. А вскоре восстановил дыхание и нашел в себе силы говорить: — Тебе харуспекс подсказал это? — спросил он с горечью. — Не знаю, — виновато пожал плечами Кангасск. — Наверное, нет. Просто все встало на свои места. Я все ломал голову, почему витряник пощадил тебя. И вдруг подумал: а что если человечья душа нашла в себе силы побороться с ним? Хоть на единый миг. И решил: верно, это человек, который очень тебя любит… При этих словах Флавус чуть на расплакался снова, но только сжал кулаки и глубоко вздохнул. — Думаю, Сильвия давно боролась с ним, каждую ночь, сама не понимая того, — продолжал Кангасск. — Быть может, этим и объясняется ее странная болезнь, которую не вылечить ничем… Но я не догадался бы, не знай я об амбасиатах… — Знаешь, Кангасск… — вдруг решительно, вскинув голову, сказал Флавус. — Прости, что я разозлился на тебя. Это было глупо. Я спасибо тебе должен сказать, что ты пришел ко мне, а не к миродержцам с этой новостью. Хотя… — сник он, — какая разница… все едино: «обнаруженного носителя гуманно уничтожить»… — Нет, — упрямо возразил Кангасск. — Этого я не позволю. Мы что-нибудь придумаем, Флавус. Только думать надо быстро, пока на вашу семью не вышла инквизиция. Первый раз они это прошляпили, но во второй раз так не будет. Я уже догадался, так не ровен час, кто-нибудь из них тоже догадается. У нас на счету каждый день. — Никто в Ивене не знает, что мы амбасиаты, — заверил его Флавус. — Никто, кроме тебя. — Вы здесь на виду, как белые вороны. Если вы такие же амбасиаты, как мой отец, то ваша тайна выдает сама себя… Над Ивеном висел магический щит. Из сотен окон люди с тревогой следили за периметром. А Флавус с Кангасском держали военный совет. По сути дела, теперь они шли против воли миродержцев, ставили под угрозу человеческие жизни, откладывая обнаружение двоедушника, но как они могли поступить иначе?.. — Я знаю простенькие заклинания по изгнанию демонов, но это же смешно… — возражал Флавус. — Даже когда против двоедушника стояли оба миродержца и долбили по нему самой суровой боевой магией, он и там успел посмеяться над ними напоследок: носитель-то умер… — Всего двоедушников было пять, — рассуждал Кангасск, — но, как рассказывала мне Влада, изгонять демона пытались лишь дважды. Значит, перепробовали явно не все. И нам теми же путями идти не стоит, надо придумать что-нибудь другое, чего не было раньше. — Можно научить ее использовать магию… тогда… — Флавус не договорил. — Нет, у нее амбассы такое море, что, даже приведи мы часть в движение, витряник просто нырнет глубже… — Да и времени это займет… — Да уж… Тишина. Идеи кончились… — Мы с тобой, как легендарные охотники на морского змея, — горько усмехнулся Кангасск. — Они ловили его по всему морю Кармасан, а он только смеялся над ними. А когда надоело смеяться, подстерег и погубил… В море змей был свободен, а глупые люди только скользили на корабле по поверхности… — Да, я помню эту сказку… — вторил Кану Флавус. — Змей был убит на суше. Там люди были свободны, а он… — Флавус… — прервал его Кангасск. — Кажется, я понял… Какой же я дурак… Надо вылить море, опустошить его, лишить демона среды жизни. Если бы Сильвия стала пуста так же, как я был вчера пуст… Как называется заклинание… Серег применил на мне что-то, когда ставил донором. — Дрэйн, — ответил Флавус. Восторгов Кангасска он явно не разделял и сильно сомневался. — Оно простое, но осуществляется только с согласия донора… — Научи меня! — потребовал Кан. — И я выгоню этого змея на сушу! — Он не сдастся так просто, — покачал головой Флавус. — Он поднимет ветра днем, вот что он сделает. И убьет носителя. Погибнет Сильвия, и мы с тобой, и не готовые к атаке Охотники, и Ивен… Нет, Кангасск… Спасибо, что пытался помочь. Но, похоже, здесь уже ничего не сделаешь. Я хочу спасти сестру. Всем сердцем этого желаю… но только не так: не ценой жизни стольких людей… — Я предупрежу Охотников, чтобы были готовы поднять щит, — не сдавался Кан. — Передам приказ от имени Влады или Серега. Они должны мне поверить. А до нас и Сильвии мы ему добраться не дадим… Ты умеешь ставить магический щит?.. — Да… — Вот: прямо по инструкции Серега получается… хотя и будет наша боевая единица всего из трех человек. Я направляю на Сильвию Дрэйн и стою передатчиком магии к тебе, а ты держишь щит. Если кто и погибнет, то это я. Потому что я буду агрессор, и меня витряник попытается устранить. — …Зачем тебе идти на это, Кангасск? — после долгих раздумий спросил Флавус. — Ты рискуешь жизнью… — Я знаю, — с улыбкой отвечал кулдаганец. Глаза его светились, как от счастья. — Но, веришь ли, у меня никогда в жизни не было друзей; я уже думал, что никогда и не будет… И теперь, когда они у меня появились, я никому не позволю причинить им зло… Не будем терять времени. Покажи мне Дрэйн… Заклинание было до идиотизма простым, и если бы не ограничение: искреннее согласие донора, в энергетического вампира превратился бы каждый второй житель Омниса. За вечер Кангасск, окрыленный новым, неведомым ему чувством, похожим на полет, довел свой Дрэйн до автоматизма. На том был закончен военный совет. И друзья разошлись по комнатам — спать. Перед такой битвой, которая ожидала их двоих, просто необходимо было выспаться… …Рассвет! Какой алый рассвет… Кангасск стоял на пороге дома-крепости и провожал Флавуса и Сильвию. Они оделись как для прогулки, чтобы без проблем пройти через оцепление, и, похоже, даже слишком легко они оделись: то ли холодное утро, то ли страх перед грядущей битвой заставляли брата и сестру дрожать мелкой дрожью. Сильвия была по-взрослому серьезна, она уже все знала. — Вот, возьми… — сказал Флавус и протянул Кангасску свой серый плащ. — Так будешь выглядеть солиднее, когда пойдешь уговаривать Охотников. Да и я буду как бы с тобой… Кан молча кивнул, и плащ принял с поклоном, как надлежит принимать меч. — Я ошибся в тебе, — горячо произнес Флавус. Когда не знаешь, будет ли у тебя завтрашний день, спешишь не оставить недомолвок. — Ты показался мне неуверенным в себе и… прости… слабым. Но я был не прав… Да, ты часто грустил без причины и клял себя, когда все было не так плохо. Но когда пришла настоящая опасность, и когда надо было сделать выбор, ты… ты просто поразил меня. Когда я, такой весь из себя уверенный и ученый, руки опустил, ты встряхнул меня за шкирку и заставил бороться. Спасибо тебе… — Спасибо тебе, мастер Кангасск, — вторила брату Сильвия. — Я в тебе никогда не сомневалась. Честное слово… …Они ушли. Одетая в яркое платьице, Сильвия несла корзинку для ягод, а Флавус, облачившийся в простые штаны и белую рубаху, держал ее за руку. Оба сохраняли такой беззаботный вид, что даже сам Кангасск поверил: рады свежему утру, идут собирать ягоды… Они будут ждать его, у звонкой речушки, ледяной по утру, — того самого безымянного притока Гиледы… «Вот и посвятили тебя в Охотники, Кангасск,» — сказал он себе, застегивая у горла серый плащ. Плащ согрел его, продрогшего поутру, но все равно его трясло. От слов Флавуса и Сильвии. От того, что ему сейчас предстоит сделать… Вчерашняя уверенность в себе была слепой, на деле же он не знал, как убедит Охотников. Одно было ясно: лучше и не пытаться обмануть серую элиту. …Рам у не-Охотница присела на плоский коричневый валун, весь блестящий от росы. Плащ грел и не давал камню тянуть из тела тепло, так что сидеть можно было еще долго. Сидеть и размышлять. Волосы ее давно поседели, как пшеница под снегом, и, перевитая желтыми и белыми прядями коса, схваченная кожаным ремешком, лежала поверх серой охотничьей формы. Серые глаза смотрели в небо. Оно низко нависло над землей и то и дело норовило заплакать холодным дождем. Такой вот выдался конец лета на Севере… Черные ботинки с подошвами для мягкого шага опускались с камня в мокрую траву, и лежал рядом боевой посох, совсем как у Серого Инквизитора, только короче и тоньше — сделанный по женской руке. Рамуне находилась в таком настроении, когда грусть вот-вот готова вылиться в стихи или песню, которые надо немедленно записать, а потом можно все так же бегать по следовательским делам или держать над Ивеном щит — все равно. Главное не пропустить этот момент. Охотница и не заметила, когда на фоне преддождевого неба появился невысокий смуглый парень. Подошел он неслышно, благодаря тому, что ботинки его были оснащены такой же подошвой для мягкого шага, какие обычно предпочитают Охотники. Поверх гражданской одежды он носил форменный серый плащ; на груди — харуспекс. Капюшон парень откинул, открыв взору Охотницы взъерошенные черные волосы и смуглое лицо с удивительно яркими зелеными глазами. Он стоял и смотрел на Рамуне, Ученик миродержцев. — Чего тебе, Кангасск? — Рамуне назвала его по имени, найдя это лучшим, чем обращаться к нему восхищенно «Ученик» или снисходительно «мальчик», коим он, безусый, и являлся. — Будьте готовы поднять щит днем, — произнес Кан ровным неживым голосом. — Такого приказа нам не поступало, — ответила Рамуне буднично и, подперев кулаком щеку, внимательно посмотрела в глаза Ученика. Тот смешался и отвел взгляд. — Я знаю, — сказал он. — Это не приказ. Но… просто поверь мне: демон поднимет ветра днем. — Откуда тебе знать? — укорила его Охотница. Ей уже наскучил этот разговор и хотелось вернуться к стихам. — Я… — парень запнулся. — Я… гадальщик… Я знаю, — и вновь поднял глаза. Теперь в них стояла мольба. — Просто скажи всем: пусть Охотники будут готовы поднять ветра днем. Это нужно передать и в Коссель, и в Деваллу, и в Дэнку. И… жителей нужно вернуть в дома. Иначе все погибнут. С этими словами парень развернулся и побежал. Пары секунд не прошло, как он скрылся за домами, оставив Рамуне-Охотницу в недоумении… Настроение давало себя знать, и ей вдруг захотелось, чтобы этот малец стоил песни, или обернулся бы в стих… Ни на то, чтобы сложить стих, ни на то, чтобы решиться на что-нибудь, не хватило бы времени: уже через десять минут Рагвард-Охотник созвал совет. Это не было похоже на общий сбор, нет: большинство Охотников продолжали, ни о чем не подозревая, отдыхать в палатках после долгой ночи, да несколько патрулей обходили периметр. Собрались лишь пятеро, пятеро ответственных за пять сегментов ивенского периметра, в том числе и Рамуне. Все сели в кружок под куполом командирского шатра, и Рагвард начал разговор: — Этот Ученик миродержцев вас всех всполошил, не только меня, верно? — сказал он. Остальные четверо закивали. — Я пытался связаться с Серегом, но он не отвечает. С Владиславой Воительницей связи у нас, понятное дело, нет. Значит, придется думать самим. Что скажете? — …Кажется, маленький гадальщик действительно видел что-то в своем харуспексе, — сказала Рамуне. — Мы не можем игнорировать такое предупреждение. — Тогда сам он где? — вступил Харальд, командир третьего сегмента. — Заварил кашу и сбежал? Хотел бы я знать, зачем. — Он не имеет права приказывать нам, будь он хоть трижды Ученик миродержцев! — ударила кулаком о ладонь вспыльчивая Солеф, командующая сегментом вторым. — А теперь помолчите и представьте, — мрачно сказал последний — Вестр е н-Охотник, подняв сухую старческую руку. — Представьте: что, если он прав… — более молодые Охотники притихли, словно дети, слушая его неторопливые слова. — Судя по всему, я последний, кто говорил с этим юношей. Он воззвал ко мне как к последней надежде, сказал, что вы все не захотели слушать его. И, знаете, по-моему, не время сейчас взывать к нашей гордости… так, Солеф?.. — бросил он взгляд на Охотницу. — И не время выжидать, когда миродержцы обратят на нас внимание… так, Рагвард?.. — встретился он глазами и с ним. — И не время пытаться призвать к ответу несчастного мальчика… верно, Харальд?.. Старик встал и выпрямился во весь рост. — Никогда я еще не пользовался Правом Старшего, — сказал он. — Но сейчас, по этому Праву, я беру на себя чрезвычайные полномочия и отстраняю тебя, Рагвард-Охотник, от командования периметром. Если малыш Кангасск не прав, теперь я и только я отвечаю за все перед Серегом Серым Инквизитором. И я приказываю вам: поднять всех своих Охотников на защиту периметра и передать такие же приказы по кристаллам в Дэнку, Коссель, Деваллу. И пусть патрули вернут каждого жителя в его дом. Выполняйте. Но: не посылайте патрулей к безымянной речушке. Это приказ… Все разошлись — поднимать усталых Охотников, измученных магов и доноров, выставлять патрули, загонять жителей обратно в дома… Вестрен был готов ко всему. Даже к гневу Серега и позору. Он остался в шатре один и некоторое время стоял, опустив голову. В шатер заглянула Рамуне. — Мастер Вестрен, я с тобой, — сказала она шепотом, взяв руки старика в свои и заглянув ему в глаза. — Как всегда, девочка моя, — улыбнулся старик. — Да только знаешь ли ты, что он задумал? — Нет, он не сказал мне… — удивленно произнесла Рамуне. — Он задумал изгнать витряника. Да так, чтобы сохранить жизнь человеку. Он рискует собой, чтобы просто попробовать… Он рассказал мне все, в отчаянье доверился мне. И как я после этого мог обмануть его? Его план безумен, но я не решился его остановить. — Значит, я не ошиблась, мастер Вестрен, — просияла Рамуне, став в этот миг похожей на ту девочку, которую старый Охотник учил когда-то, — он, этот мальчик, стоит песни! Только бы у него все получилось… — Песню о нем сложить следует в любом случае, гибель его ждет или слава… — Вестрен ласково погладил ученицу по седой голове. — Наше дело не допустить беды. Так что идем. Не знаю, сколько времени у нас есть… Сильвия сидела на руках у брата, он обнял ее, чтобы согреть. Они устроились под зеленым холмом, чтобы их не так трепал влажный утренний ветер, и ждали Кангасска. Вот наконец он появился, выскочил, красный и запыхавшийся, из-за груды валунов. — Ну как? — выпалил Флавус. — Кажется, получилось, — ответил ему Кангасск. — Периметр пришел в движение в любом случае. Надеюсь, меня поняли правильно и не бросятся сейчас нас искать… — Ты что, рассказал им?!. — Только одному. Я пытался наврать предыдущим четверым, но ничего не подействовало. Тогда я решился сказать правду. И, похоже, старый Охотник проникся и поверил, — Кангасск выглянул из-за верхнего на груде камня… — Да! Они гонят людей с полей обратно в Ивен. Флавус отпустил Сильвию и присоединился к Кангасску за камнем. Они долго смотрели на суматоху вдали. — Получилось, Кан! — с восторгом констатировал он. — Но ты прошел по лезвию бритвы… — Флавус пристально посмотрел на друга. — Хотя… доверие… ты ведь и мое сердце этим завоевал… и Сильвии… Кангасск обернулся и посмотрел на девочку: та дрожала, но улыбалась ему. Кан расстегнул плащ и отдал его ей, чтобы не мерзла: ждать-то еще нужно было долго… Время шло неспешно. Сквозь хмурое небо болезненной светлой кляксой проглядывало солнце. Ивен готовился к обороне: старый Охотник сдержал слово — и вывесил огромный Лихт над командирским шатром в знак того, что все теперь под контролем. — Ну, теперь наш ход, — сказал Кангасск. — Флавус, Сильвия… вы мои лучшие друзья на этом свете. Я просто хочу сказать, что очень люблю вас обоих… — Не прощайся, Кан, — прервал его Флавус. — Мы переживем этот день. И умрем все только в древней-древней старости. — Да, так и будет, — кивнул Кангасск. — Я начинаю… Кангасск… Он уже умел творить Дрэйн без слов… Сильвия не поняла, что с ней произошло, как не понял когда-то сам Кангасск… Он видел, как девочка схватилась за сердце, как боль и страдание исказили ее лицо… и подивился тому, что ему ее совсем не жаль. Как в бою: ты так собран, что никаких эмоций нет, только потом у тебя будут трястись руки, потекут слезы, и ты будешь рыдать над мертвыми лицами соплеменников… Кулдаган… разбойники… да, там все так и было. Флавус… Когда Кан передал ему магию сестры, душа его содрогнулась до самых глубин. Амбасса, чистейшая амбасса текла в пустую чашу. То, чего он добровольно лишил себя, возвращалось, стремительно, лавинообразно. Он уже забыл, каково это, быть амбасиатом, — и мир стал наполняться для него тончайшими звуками и ощущениями, с которыми он распрощался чуть более года назад. На какой-то миг Флавуса охватил такой восторг, что он забыл, зачем он здесь. К счастью, опомнился он вовремя, — и над крохотной боевой единицей раскрыл объятья невиданной силы щит. Флавусу нечего было жалеть, потому на этом щите красовались все протекторные грани, которые он только знал, и амбасса рвалась наружу, рассеиваясь в эфире. Ни один витряник, особенно ослабленный днем, не проник бы сквозь такой щит. Ветра поднялись снаружи и ринулись во все стороны, ища хоть кого-нибудь, кого можно было бы разорвать, чтобы восполнить катастрофическую потерю амбассы, в которой демон жил и дышал. Но везде, куда он мог дотянуться, его встречали защищенным периметром. И тогда… он свернул ветра. И обернулся к человеку, пробившему дно у его моря. Изнутри, там мог он достать его. И это был его последний шанс… Перед лицом смерти страшна даже загнанная в угол крыса… а уж демон… …У Кангасска потемнело в глазах… Казалось, сейчас зажгутся вокруг далекие миры, как при трансволо. Но его окружала лишь кромешная тьма. Воображение человека не терпит тьмы и воплощает все в картинки, обращает эфир в привычное, и чудные миры в такие моменты видит перед собой человек. Кангасск увидел пустыню. Там в дюны ложилась белая морская соль, и, как скалы, вздымались вверх берега мертвого моря. Он понял, что стоит на дне своей пустой чаши. Ветер клубил соль перед ним, но, что странно, она не ела глаз, а сложилась в серую тень, а та, пройдя через призму воображения, обернулась драконом. Немудрено: других чудовищ Кангасск в своей жизни и не видел. Потому витряник смотрел на него теперь глазами кулдаганского дракона. Та же невероятно наглая, глядящая развязным любопытством морда, когтистые лапы, беспокойный сплющенный с боков хвост. Мощные крылья за спиной… …Кангасск отчаянно пожелал меч… и меч появился в его руке… «…В том бою не было чести, — сказал он себе и сощурил глаза. Он вспомнил, как ходил добивать поверженных на песок драконов с переломанными лапами и крыльями. — Но теперь…» В голове расползался какой-то мрак — непереводимые, полные ненависти мысли погибающего витряника. Но Кан вспомнил то, о чем — какая жалость — так редко вспоминал раньше: «Опустоши свой ум, ученик мой…» Он поднялся над всеми мыслями, мрачными и не очень, и над этим видением, продиктованным собственной фантазией… теперь он точно знал и понимал: в реальном мире он, Кангасск Дэлэмэр, все так же стоит и держит связь между Флавусом и Сильвией, и амбасса малышки все так же стремительно утекает в эфир, рассеиваясь над щитом; что витряник дает последний бой и что с каждой секундой он слабеет. Теперь ничто не зависит от самого демона, если только Кангасск сумеет защитить себя… Дракон бросился вперед, разбрасывая во все стороны соль… …Кан так и плясал, уворачиваясь от вездесущей зубастой пасти и костедробильных лап. Он не смог нанести своему врагу большого вреда. Да, когда он понял, что его меч отскакивает от блестящей чешуи, то стал использовать свойство катаны протыкать такие доспехи, которые не берет рубящий удар. Но, чтобы сразить дракона, надо подобраться к его шее. А там рядом зубы. Тогда, в Кулдагане, каждого поверженного ящера добивали вдвоем: один отвлекал, другой всаживал меч или копье в нежное горло. Здесь же Кангасск был один. Совсем один. …Душа тоже знает усталость, и Кан устал. Тут же воображение подсказало все признаки: он задыхался, хватал ртом воздух и все реже пытался атаковать. Похоже, он ослабеет раньше, чем витряник — и тогда все пропало… «Отвлек бы его кто-нибудь…» — подумал он в отчаянье… — Сюда, тварь! — раздался испуганный голос. Так кричал бы человек, в жизни голоса никогда не повышавший. Но дракон обернулся. И Кангасск сумел не обернуться на голос, такой знакомый голос: вместо этого он всадил меч по рукоять в открывшееся драконье горло и едва успел отскочить… В агонии дракон был еще опаснее, потому Кан бежал от раненого зверя со всех ног, петляя между соляными столбиками, поднимавшимися со дна пустой чаши. Но подлая тварь, фонтаном разливая вокруг кровь, крушила все на своем пути. Тогда голос — и чей-то образ — отвлек его еще раз. Он рванулся к тому, кто встал, раскинув руки, ему поперек дороги, приблизился — и… сразмаху проскочил сквозь него… Призрак!.. Кангасск споткнулся и упал, зарывшись лицом в соль. Поднялся он тут же и, тяжело дыша и держа наготове кровавый меч, осторожно подошел к дракону, вздрагивающему среди обломков последнего соляного столба. — Это не нужно… — сказал голос. Теперь Кангасск обернулся. Перед ним стоял удивительный белоснежный старик с добрыми карими глазами, блестевшими так, будто в них стояли слезы. — Малконемершгхан… — шепотом произнес он. — Всего лишь призрак, мальчик мой… всего лишь призрак… — говорил старик, приближаясь. Он подошел и положил руки Кангасску на плечи. И призрачная плоть обрела тепло. Малконемершгхан Сайдонатгарлын был ничуть не выше Кангасска и смотрел глаза в глаза. Долго смотрел… и улыбался, словно мечтая о чем-то несбыточном. Кажется, он исчез, когда Кан моргнул. Кулдаганец оглядывался, звал, но отвечало только эхо. Тогда он опустился на колени и уронил окровавленную катану в соль… Пустыня не думала исчезать. И все так же высились над головой неприступные берега. «Куда теперь? — подумал Кангасск. — Как мне выбраться отсюда?» Он схватился было за харуспекс, но тот никак не мог помочь ему. Обычно такой живой и отзывчивый на прикосновение, гадальный камень теперь молчал… Дракон давно затих, и соль впитала его кровь. Теперь по высохшему дну гулял самый обычный ветер и неспешно перекладывал соляные дюны. Кангасск побрел куда глаза глядят. Долго. Без еды, без воды, уставший насмерть. В конце он уже полз, волоча за собой меч. И было все так же светло, хотя в небе над берегами не существовало солнца… Он даже не заметил, когда упал прямо на соляной холм и заснул… Глава двенадцатая. Архангел и дьявол Кангасск проснулся и понял, что болтается головой вниз, повиснув через плечо Флавуса. — Флавус… отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. И мир перевернулся с головы на ноги: теперь Кан сидел на земле и ждал, пока кровь отольет от висков. — Вовремя ты проснулся, — вздохнул Флавус, присаживаясь рядом, — я устал тебя тащить. Молчаливая, тихая, возле них остановилась Сильвия и еще плотнее закуталась в теплый плащ. Кангасск глянул на нее и виновато опустил глаза: жизнь-то спас, а судьбу — сломал… чем он теперь лучше Серега? — припомнилась обида на Серого Инквизитора, которую теперь, пожалуй, хватило бы наглости высказать… — Пошли, — сказал Кан, поднимаясь. — Глядишь, успеем к обеду! Никто не улыбнулся. «Интересно, как нас встретят? Должно быть, тот Охотник, Вестрен, оповестил всех… Все знают, в чем дело». Встретили молча. Усталые, суровые Охотники только уважительно кивали проходившему мимо Ученику миродержцев. Вскоре дорогу троим загородил Вестрен. Рядом с ним, по правую руку, стояла Рамуне, словно вернулись давние годы ее ученичества. — Я рад, что ты жив, малыш. И девочку спас, — улыбнулся старый Охотник. — Не удивляйся: простые люди еще ничего не знают, а серая элита так просто не поверит, что двоедушника больше нет… — Я убил его… — глухо отозвался Кангасск. Вестрен понимающе кивнул. — И все же, — сказал он, — мы продержим периметр еще одну ночь. Того требует Устав. И если нападения не будет, к утру я сложу с себя полномочия Старшего, а ты проснешься героем! — пообещал старый Охотник и отечески похлопал Кангасска по плечу. Уходя, Кангасск оглянулся, почувствовав чей-то взгляд — и встретился глазами с Рамуне. Было в их серой глубине что-то особенное, словно дар, предназначенный ему… Ну что ж, все ждало до утра. И — он чувствовал — утром должен вернуться кто-то из миродержцев. Лучше бы Влада. …Кан не остался на ночь у Брианов, как Флавус ни просил. — Позаботьтесь лучше о Сильвии, — сказал он, собирая вещи. Застегнул у горла свой дорожный плащ, пристроил меч на поясе, взял под мышку серый фолиант и дракона посадил на плечо. — Ей… плохо, бедняжке… — Да, — согласился Флавус. — И я ее понимаю. Самому-то мне тоже несладко… Когда я принял ее амбассу, на какой-то миг ко мне вернулось то, что я потерял. И пришлось потерять это снова. Будто ослеп второй раз… — Ты прости меня, Флавус… — За что?!. Ты моей сестре жизнь спас! Ты собой рисковал! За что?.. — За то, что в нашей с тобой победе не обошлось без горечи. — Только в книжках бывают победы без горечи, — возразил другу Флавус. — Не смогу я больше читать такие книжки, — грустно сказал Кангасск и шагнул за порог гостеприимного дома, и сапфировые глаза каменных чарг провожали его, уходящего. Он вернулся в палатку. С «потолка» свисали шнурки, на которые он позапрошлой ночью привязывал Лихт. Лихт давно уже выгорел, и теперь они висели сами по себе. «Будто ослеп второй раз,» — вспомнилось Кангасску. Как же так? Если верить Флавусу, он, Кангасск, сам был амбасиатом и должен был ощутить такую же потерю, когда Серег поставил его донором. Почему же не ощутил? Он искал ответ и не мог его найти. И что оставалось делать теперь? День только начинался, а Кангасску некуда было идти. Семье Брианов попадаться на глаза он не хотел. Присоединяться у общего котла к Охотникам, по его милости после бессонной ночи проведших еще и бессонный день, — тем более… Так Кан-Гасси и просидел до вечера у безымянного притока (за что тот потерял свое имя? или не получал его никогда?). Он размышлял над своими вопросами, грустил, и даже есть ему почему-то не хотелось. И вернулся к себе уже затемно. В отличие от Охотников, сохранявших периметр, он-то беды не ждал: витряник в образе дракона умер в неведомом мире от его руки. Хотя… если бы не Малконемершгхан, лежать бы Кангасску в куче соли на дне собственного высохшего моря… И зачем он пришел? Что хотел сказать? — эти вопросы Кан весь день задавал безымянному притоку… Всю ночь он сладко спал и смотрел сон с тревожным смыслом, но смысл, к несчастью, улетучился, стоило открыть глаза. Вот и утро, у которое Кангасск Дэлэмэр должен проснуться героем… Выглянул наружу: там шел мелкий дождик; двое Охотников, прошедших вдали, прятались от хмурой мороси под капюшонами. Тело начало знобить; проклятый сырой озноб не прошел даже когда Кангасск оделся. Некоторое время он сидел, завернувшись в одеяло и поглаживал большим пальцем зажатый в кулаке харуспекс. Внезапно почувствовал: снаружи его ждут… …У палатки он встретил Владу. Не верилось, что Воительница прошла под дождем — на ее плаще только сейчас появились первые капли, — скорее, примчалась на трансволо. — Здравствуй, Кангасск, — сказала она приветливо. — Я очень горжусь тобой. Правда горжусь, Ученик!.. — Здравствуй, Влада, — отчего-то посветлел душой Кангасск. — Я… знаешь, я хотел бы звать тебя Учителем, как Осаро, но… ты понимаешь… Могу я… — Ученик мой, — Владислава Воительница укоризненно склонила голову набок, — жила на свете такая талантливая женщина, которая писала стихи. Так вот, она страшно обижалась, когда ее называли поэтессой. Она говорила: «Не поэтесса! Только поэт»… Это я говорю каждому своему Ученику… Их было много за всю историю Омниса, и никто не стыдился звать меня Учителем. — Хорошо, так и буду звать тебя: Учитель… Кангасск положил руку на сердце и склонил голову. Не тогда он принимал ученичество, когда согласился на него на площади Хандела — он принимал его сейчас, под серым небом и моросящим дождем, и — как хотите — но для него, Кангасска Дэлэмэра, это был торжественный момент. — А ты очень изменился, Кангасск, — сказала Влада, внимательно вглядываясь в его зеленые глаза. — Ты выглядишь… старше, спокойнее… в мире с собой. Похоже, многое случилось за один день и одну ночь, и не только в витрянике дело?.. — Да… Учитель… — вздохнул Кан. — Я много чего понял. — Расскажешь мне, по пути, — покачала головой Влада. — Нам с тобой пора в Серую Башню. Серег на рассвете напутствовал своих Охотников, а теперь ждет нас там. Трансволо быстро нас домчит… Кангасск растерялся: вот так исчезнуть, не прощаясь?.. — Но сначала, — Влада словно угадала его мысли, — пойдем к реке. Тебя очень ждут. Не буду же я лишать своего Ученика часа славы… …Его действительно ждали… А Кан еще поражался, как пуст этим утром Ивен: он был здесь, в полном составе. И поодаль, видимо, подошедшие позже — Дэнка, Коссель, Девалла. Храня порядок, серые Охотники окружили граждан, словно еще держали над ними периметры… В жизни Кангасск не видел столько народу сразу. Владислава Воительница накинула капюшон и смешалась с толпой, а Кангасска Рамуне, Вестрен и еще несколько Охотников зазвали подняться на холм. Тот самый, под которым Сильвия и Флавус ждали его вчера. Они и теперь стояли на том самом месте и смотрели на него снизу вверх… Стало неловко, захотелось спуститься… Но Вестрен взял его за плечо и произнес речь, где говорилось о добром и могучем маге, который сумел сразить витряника и сохранить жизнь человеку, носившему демона в своей душе; который рискнул жизнью ради этого. И такой великий, добрый и боевой был этот маг, что Кангасск как-то не сразу понял, что это он сам. А когда понял, вся толпа, собравшаяся под холмом, уже в восторге кричала: «Кангасск Дэлэмэр! Кангасск Дэлэмэр!»… …Охотники умеют хвалить… И чем младше герой, тем громче хвалят его. Пусть кому-то покажутся напыщенными речи и преувеличенными деяния — все равно: молодого Охотника окрыляет такая похвала, и он уже никогда не свернет с верного пути… Впрочем, за то, что сделал Кангасск Дэлэмэр, на руках носили бы любого мага… Подняв вверх правую руку, Рамуне восстановила тишину. А потом провозгласила: «Песня в честь героя!» и вместе с Охотниками, стоявшими на холме, принялась петь. Они пели дружно, слаженно — видимо, в долгих осадах и походах было время притереться характерам и спеться голосам… Кангасск Дэлэмэр! Славься, юный маг! Мы песню тебе поём. Пусть этот огонь Никогда Зима Не скроет в сердце твоём. Пусть этот огонь, Когда тьма кругом, Сияет тебе в ночи, Пусть будет с тобою, Когда с врагом Ты снова скрестишь мечи. Кангасск Дэлэмэр! Славься, воин дюн! Велики твои дела. Какая звезда, Того, кто так юн, Тернистым путем вела? Над Ивеном вновь Небеса чисты — Не ждать нам беды с небес. Никто другой, Достоин лишь ты Носить на груди харуспекс. «Так вот он, твой дар, Рамуне: ты сложила обо мне песню»… Кангасск не знал судьбы этой песни. Не знал, что Флавус упросит старших коллег, а жители четырех спасенных поселений — поддержат — и Охотники еще раз все вместе споют о Кангасске Дэлэмэре, Ученике миродержцев, уже в присутствии сотни музыкальных кристаллов. Эти кристаллы растут в пещерах, разбросанных по всему Омнису, и магия в них слабенькая: она поет в блестящих гранях, составляющих простой природный стабилизатор, вроде того, что несут в себе животные: ведь, увези дракона-зажигалку на Север или на Юг, а он и не заметит разницы, и огонь его будет гореть, как прежде. И если у драконов — магия Огня, то у музыкальных кристаллов — магия Памяти. А их простое природное свойство — не замечать ни Лунную Хору, ни Солнечную — открывает им дороги всего мира. Кому дано видеть судьбы музыкальных камней?.. Придет время — и один из них попадет в Таммар, к маленькой Занне… Не говорите, что дети не умеют любить: умеют, и сильнее всех на свете. Но это чувство пугает их, и порой они стыдятся его… Снова и снова будет Занна слушать эту песню и смутно, во сне и грезах, видеть сквозь новенький, не прирученный еще харуспекс, зеленый холм, хмурое небо и Кангасска, хвалу которому поет северное воинство. А нет да и всплакнет на плече своей мудрой бабушки, которая и нагадала ей необычную судьбу… — Слава — это прекрасно. Если человек сделал что-то хорошее, его воистину стоит наградить торжественно и при всех, — сказала Влада, бросив последний взгляд в сторону безымянного притока. — Но пир и танцы мы им оставим, Кангасск. Пусть радуются. А нам пора… Они вернулись к палатке, за вещами. Пока Кангасск складывал рюкзак, в руки ему попалась толстенная «Теория Ничейной Земли». И она не лезла ни в какие ворота, словно желала остаться здесь. — Я ее Флавусу отнесу! — догадался Кан. — Я быстро… — и выбежал под дождь. Флавус и Сильвия чуть не столкнулись с ним… Девочка теперь хоть и грустно, но улыбалась. Верный пухляк прятался от сырости в капюшоне ее плаща. Кангасск порадовался, что зверек не бросил маленькую хозяйку, вдруг ослепшую к тонкому миру; не укусил, не скрылся в лесу — остался с ней. Хоть в этом судьба справедлива к Сильвии. Книгу Кан отдал Флавусу, сказав: «Мне жаль ее: ведь полмира со мной прошла. Но, смешно сказать, в рюкзак не помещается, как будто не хочет. Да я хоть и читал ее, а почти ничего не понял… Пусть будет у тебя — ты поймешь. Она хорошая, книга…» Он обнял друзей на прощание и, уже уходя, оглянулся на безымянный приток. И попросил: — Флавус, Сильвия… Дайте имя этой речке: она заслужила… …И снова — звезды трансволо вокруг. И рюкзака больше нет на плечах. А потом черный мрак сменяется белым: снег в лицо… Кангасск удивился снежному крошеву, закрылся от него, разом продрогнув до костей, потому что дорожный плащ, с которым он прошел сквозь Ничейную Землю и Кулдаган, исчез. Но в тот же миг на его плечи опустился другой, тяжелый, теплый, с подбоем из серебристого волчьего меха. Хозяин холодной земли побеспокоился и об обуви: и в снег Кангасск шагнул в диковинных ботинках на толстой подошве, со шнуровкой до колен и меховыми отворотами. Вроде как подросшие, утеплившиеся любимые всеми ботинки для мягкого шага. Рядом из метели вышла в такой же теплой обуви Владислава, и мех ее плаща был белее снега, мельтешащего вокруг. — Какое чудо! — сказал Кангасск, щурясь от ледяного ветра и ловя снежинки руками. — А я вот чуть ли не испугался с непривычки… — Я же говорила, тебе понравится снег… Серег уже знает, что мы здесь, — тут Влада осмотрела свой плащ и, видимо, осталась довольна: — Надо же: мех снежной лисицы!.. Сейчас он и ветра уймет, вот тогда будешь говорить о чудесах… У себя в Башне Серег волен был приказывать всему, до самых границ карламана. Нет ничего проще, когда стоишь рядом с одним из стабилизаторов и когда в твоей чаше бурлит магический океан. Но теперь… появился некий оттенок, полутон, который мог почувствовать лишь он сам, хозяин Серой Башни: приказать ветру на этот раз было чуть труднее, чуть больше усилий потребовал приказ. И хотя ветер не посмел ослушаться, Серег ощутил, что стабилизатор далеко, хоть и не колыхнул пока границ карламана, ни высокого, ни полосатого… Ветер послушался. И затих. Никто не знает, о чем думал после этого Серый Инквизитор, стоя на вершине Башни за громадными серыми зубцами, глядя на снег, лес и горы, залитые ярким солнечным светом — обычно редким здесь гостем… Снег был всюду и ложился роскошными белыми плащами на склоны гор, таких высоких, что Кольцо Кулдагана в простом сравнении с ними превращалось в грядку невзрачных холмиков… Горы Фумо до середины покрывал великолепный лес — казалось, хвоя покрыта изумрудной пылью, а стволы — из темного янтаря. Над ним то и дело взмывали в воздух странные птицы, безмолвные, потому что ветер стих и не доносил их криков. …Белоснежный, блистательный, молчаливый мир! И холодный, такой холодный… Тому, кто раньше знал лишь холод ночей Кулдагана, странно чувствовать мороз, кусающий за щеки. — Почему здесь снег? — спросил Кангасск. — В Ивене еще только конец лета, даже листья не пожелтели… — Здесь почти всегда снег. Так пожелал Серег, — отчего-то невесело сказала Влада. — Но весна иногда касается здешних мест. Тогда маленькие первоцветы вырастают прямо в снегу, птицы вьют гнезда, холодные ручейки бегут в Гиледу. Всего несколько недель, или месяц — и все опять замирает… Некоторое время они шли молча. От воздуха, сухого и холодного, горели щеки; а снег звонко хрустел под ногами. Кангасску нравился этот уголок Омниса, и идти по нему, да еще без котомки за плечами — одна сплошная радость. — Мы идем к Серой Башне, да… Учитель? — спросил Кангасск. Владиславу почему-то невероятно умилило то, как непривычно ему произносить это слово. Она даже приобняла своего Ученика. — Да, Серег ждет нас, — ответила она живо. — Тогда… мы могли бы добраться на трансволо… — развел руками Кангасск и смешался: — Тут очень красиво, правда… Но мы и так потеряли много времени с двоедушником. — Благодаря тебе, не так уж много, — возразила Влада. — Да к тому же, мы с Серегом не торчали в одном только Ивене. Мы во многих местах успели побывать, так что разведали кое-что о стабилизаторе. — И как?.. — Линия карламана не сдвинулась ни на шаг, — она многозначительно поправила Кангасску капюшон. — Стабилизатор все еще на Севере. — Значит, можно его найти? — Сложно будет… — Влада поморщилась. — Магическими средствами его не обнаружишь. Опознать этот камень можно только столкнувшись с ним нос к носу. Но теперь, когда Охотничья элита Серега освободилась от разыскивания двоедушника, все границы будут на замке: Хора Лунарис не выйдет за пределы Севера. А это значит, рано или поздно его найдут. Пока не двинется карламан, ситуация никому ничем не угрожает. — А разве с помощью стабилизатора нельзя совершить что-нибудь… Ну открыть портал куда-нибудь, сколдовать какую-нибудь страшную штуку?.. — Не-а. Воистину, в этом плане нет вещи бесполезнее, чем стабилизатор. Силы у него не почерпнешь: потому что ее там нет. Вот для саботажа его использовать — запросто: если сместить границы Ничейной Земли, жертв будет много… Или — та жуть, о которой ты подумал: поставить их рядом. Но этого вору уже не сделать. Да и вряд ли он стал бы: это значит разрушить мир, в котором живешь. До основания… — все: видимо, эта тема закрыта… — Мы уже почти гору обогнули, Кангасск. Сейчас выйдем к Гиледе, и ты увидишь, ради чего стоило пройтись пешком… Гиледа, глубокая и темная, и холодная от питавших ее горных снегов, несла свои воды с достоинством, полным скрытой силы. Грозная река. Дрожащее зеркало неба… Теперь Кангасск видел, где берет начало это спокойствие: там, где почти смыкались два горных хребта, сжималось русло Гиледы, и в нем, вздымая белую пену, бушевал поток, при одном взгляде на который за сердце брала жуть. И над потоком, по обе стороны выступая из скалы, стояли два каменных стража исполинской высоты: чтобы создать каждого из них, кто-то, будто ножом, срезал гору. Они были сама древность — ровесники Омниса, и трещины — отметины времени — змеились по их телам и лицам. Оба стража были крылаты, и сложенные крылья лежали, как плащи, за спиной. У одного были крылья, как у орла, и он смотрел спокойно, а в уголках рта крылась улыбка. У другого, — как у дракона, и он смотрел сурово и хмуро, сжав тонкие губы. И каждый опирался на боевой посох, как у Серега, и носил шнурованные ботинки на подошве для мягкого шага. Одежда их была свободной — как для битвы, — но время почти затерло ее детали и складки. …Кангасск долго не мог оторвать взгляда. Он все смотрел, смотрел, задрав голову вверх, пока не затекла шея. И даже когда он опустил глаза, слов не нашел. После он молча шагал рядом с Владиславой и слушал. — …Эти великаны не человечьих рук дело. Их сотворил Серег, еще на заре Омниса. Даже в нашем мире такие существа были легендой. Вон тот звался архангелом, а этот — дьяволом. Оба они — ученики Единого, только этот, второй, пошел против Учителя и с тех пор враждует с ним. Кангасск уже не видел каменных лиц: теперь они с Учителем шли вдоль берега беснующейся Гиледы у подошвы того, кого в мире-первоисточнике звали дьяволом. Шум воды заглушал голос; река неслась, как краткая жизнь смертного между Добром и Злом… Потому, проходя берегом, и Влада, и Кан молчали. Выше по течению русло вновь расширялось, шум стихал; Гиледа текла спокойнее, и горы скрывали спины гигантов. Тогда заговорил Кангасск, и каждое слово срывалось облачком пара с его губ: — У нас в Арен-кастеле я часто видел жрецов Единого. Они приходили с Севера, рассказывали о своей вере, звали нас присоединиться. И иногда забирали с собой уродцев вроде меня… Говорят, уводили на Север и растили из них новых жрецов. Они и меня хотели забрать: мама не отдала… Так вот, я со многими говорил, легенды о чудесах Единого слушал… но вот об архангеле и дьяволе жрецы не упоминали ни разу. — Мы не принесли сюда легенд нашего мира, — ответила ему Влада. Слова сопровождал хруст снега под ее мерным шагом. И звучали они странно в огромной морозной пустоте… — У Омниса должны быть свои откровения, поверья и легенды… Хотя все-таки Серег поддерживает веру в Единого у себя на Севере и язычества не одобряет. Но в остальном… В Кулдагане — культ Прародителей, на Юге вообще каждый верит так, как чувствует; в Ничейной Земле очень уважаем культ Троих: Бога-отца, Бога-сына и Духа битвы, — Владислава улыбнулась снисходительно: — Видно, Серег когда-то давно пытался проповедовать, и его не так поняли: это все отголоски Святого Писания нашего мира, только перевернутые с ног на голову. — А как правильно? — с детским наивом спросил Кангасск. Когда-то Влада решила; вместе с Серегом они решили: не навязывать свою веру Омнису, какой бы она ни была и священных книг своего мира не цитировать. Но, видимо, вопрос Ученика, а вернее, тон, которым этот вопрос был задан, Владу растрогал. — У нас говорили: Бог един в трех лицах, — сказала она. — И благословляли так: во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь. Казалось, повеяло чем-то от этих слов, и мягко тукнуло в сердце… — А ведь что-то есть в одной этой фразе… — покачал головой Кангасск… …С реки дул холодный ветер. Он набегал волнами, порывами, трепал плащи и уносил с собой крохи тепла. Чтобы закрыться от него, пошли лесом. Глубокие сугробы здесь прорезала хорошая утоптанная тропа. Утоптанная странно: без грязи, без следов. Будто гигантская лыжня. Только вот кому здесь кататься на лыжах?.. Неловко повернувшись, Кангасск задел еловую лапу и получил снега за шиворот; и надо же было капюшону упасть на плечи мигом ранее… Ругнувшись, он принялся отряхиваться, чувствуя, что с каждой секундой снег все вернее превращается в холодную воду, стекающую по шее… — Ты устал, Кангасск? — спросила Влада. — Мы идем уже четыре часа подряд. — Да… Учитель… — Кан склонил голову и позволил помочь выгрести снег из-за шиворота. — Мы можем добраться до Башни на трансволо. Если хочешь… — Нет-нет! — Ученик замахал руками. — Подумаешь, снегу набрал… Здесь здорово. Давай дойдем пешком к самым дверям Башни… Снег, горы, лес этот разлапистый… когда еще выдастся случай посмотреть на все это?.. — Думаю, тебе на все это смотреть еще полгода, а то и больше… — посмеялась Владислава и водрузила теплый капюшон Ученику на голову. — Я знаю, — вздохнул Кангасск, вспомнив о висящей над Омнисом проблеме, — не время болтаться просто так. — Эх, — махнула рукой Влада, — куда же ты все торопишься… Поверь, простая прогулка по лесу порой дает больше пользы, веры и надежды, чем беготня с мечом наголо. Мы пойдем дальше, Кангасск. Только остановимся на полчасика. Отдохнем, перекусим. Погреемся, наконец… …Неизвестно, откуда появились добротные еловые дрова — елок никто не рубил, — и еда — фрукты и мясо, — и питье — какой-то густой горячий напиток со сладким запахом. Как оказалось, какао. Все это ждало их за следующим поворотом тропы, уложенное на боку старой поваленной ели, под навесом, закрывавшим от снега. Кангасск впервые видел, как, с трудом, вбирая в себя живые силы мага, рождается огонь на Севере. Он предлагал воспользоваться зажигалкой, но Влада возразила: «Нет, ты должен на это посмотреть»… И он смотрел. И многое понял в тот момент, когда огонь наконец сформировался и весело захрустел дровами… Воистину, надо быть могущественным магом, чтобы здесь, в царстве Хоры Лунарис, заставить термальное заклинание работать по законам солнечного стабилизатора. Дракончик со своей примитивной магии, справился бы куда проще, он ведь даже не заметил переезда с Юга на Север… почему же человек так не может?.. Кан думал об этом. Говорил об этом с Учителем, греясь у веселого огня, но так и не узнал ничего нового: человек просто не может сам стабилизировать магию, — таков был ответ. Почему не может? — Такова его природа… В общем, не получилось откровенного разговора. Тогда Кангасск спросил: а что за горами Фумо? Ведь и вправду, не видел он ни одной карты, которая бы показывала, что лежит за. И ответ был: там дикие земли, которые человек исследует, когда придет время и нынешний обитаемый круг станет ему тесен… «Там леса, реки, горы, все как здесь. И живет множество зверей. О большинстве из них даже мы не знаем,» — «Но как? Вы ведь творили их!» — «Творения — как мысли, Кангасск. Ведь бывают у тебя такие мысли, которые ты гонишь от себя. И такие, о которых ничего не знаешь…» …Еда подняла настроение и прибавила сил. И еще вежливо отстранила все глубокие вопросы, мешающие желудку наслаждаться сытостью съеденного. Через час Кан готов был бежать до Башни бегом. Но путь был долог. И к воротам Серой Башни Учитель и Ученик подошли только поздним вечером, когда на небе во всей красе проступили Луна и звезды… Раз решившись, Кангасск уже не отступился, хоть и устал смертельно и едва не спал на ходу. Но, даже засыпая, он умудрялся удивляться, что до сих пор при каждом выдохе из ноздрей у него идет белесый пар, точно дым у особо наглого дракона… Серая Башня выглядела так, будто, единожды сотворенная монолитом, гладким, как зеркало, отражающим звезды и облака, была расколота на бездну кусочков и затем собрана вновь: мозаика камней, больших и малых, составляла ее от основания до верхушки, и у каждого было неизменно гладкое, без единой выщерблинки, ребро. Вершина терялась, мыслилось, среди звезд и балкончиком, должно быть, выходила прямо на Луну… Одинокая Башня, без замка, без крепостной стены, которую должна бы охранять; огромная, с половину Арен-кастеля в основании, поднимающаяся в облака, как мистическая стела… И десять тысяч… и даже больше умелых рук не смогли бы собрать такое: она была создана. Единожды и навечно. Человек в теплом плаще открыл им двери и учтиво пригласил войти. Он был ростом Кангасску до подбородка, но в плечах куда шире, и подбитый черным мехом плащ, наброшенный на эти плечи, скрывал недюжинную силу. Привратник и Владислава тут же разговорились прямо у порога, а Кана отправили вперед. Он шел коридором, высоким, светлым, где по стенам вились узоры из разноцветных жил набухшего полупрозрачного стекла. Не сразу, но Ученик понял, что это две карты Омниса, с разных стен глядящие друг на друга. На одной («год первый от пришествия») не было ни одного города, ни одной дороги, ни одного леса: весь Омнис покрывала бледно-зеленая травкая, словно молодая кожа — ожог, а на другой («год номер ноль») багровела открытой раной выжженная земля. Стало не по себе; к горлу подступил даже не ком, а здоровенный ледяной булыжник… …кто жил в этом мире до миродержцев, до людей?.. кто превратил свой мир в кашу из земли и магмы?.. на чьем поле битвы разбили Влада и Серег свой райский сад?… и зачем встречать каждого, входящего в Башню, этими двумя картинами?.. Сзади захлопнули тяжелую дверь; по коридору пробежал последний сквознячок. Он-то и принес певучий голос привратника: — …Конечно… и я всегда рад тебе, Хельга-Влада! Так, как только создание может радоваться создателю. Так, как только друг может радоваться другу! — говорил он складно и искренне. Кан невольно почувствовал себя косноязычным и даже позавидовал. На новое имя Владиславы он и внимания не обратил: мало ли имен и прозвищ можно набрать за пятнадцать тысяч лет?.. Их встретила небольшая уютная гостиная, залитая мягким неярким светом камина. Кангасск тут же потянул замерзшие руки к огню. Тем временем появился привратник. Галантно припав на одно колено, он поцеловал Владиславе руку, а после поднялся и принял у нее плащ. Свой плащ Кангасск, не дожидаясь приглашения, повесил на крючок сам. И вообще едва удержался, чтоб не показать этому малому язык за все его изысканные манеры и восторженные возгласы. Хотя прекрасно понимал, что переносить неприязнь к Серегу на его слугу не есть хорошо… Слугу?.. или Ученика?.. — Кангасск Дэлэмэр, мой Ученик, — уже представляла его Владислава. Видимо, как младшего старшему. Пришлось отвернуться от огня, подняться на усталые ноги и склонить-таки голову в знак приветствия. — А это О рион-мастер. Звавшийся Орионом кивнул и откинул капюшон… Он не был человеком. Хотя почти человечьим выглядело его лицо, чистое, даже без намека на бороду или усы. ПОЧТИ человечьим: потому что большущие, золотисто-карие глаза с пушистыми ресницами занимали чуть ли не пол-лица. А так… удивительный, с горбинкой нос и правильно очерченный тонкий рот могли бы принадлежать потомку какой-нибудь северной аристократической династии. Волосы, аккуратно подстриженные и уложенные, черные, как смоль, были слишком пушисты для человеческих. Так мог бы выглядеть стриженый мягкий мех. Образ довершали роскошные острые уши: вроде как у человека (за правильные, хоть и большие, ушные раковины), а вроде как у большого черного кота (за тряпочные кончики и подвижность). Чудесные уши, покрытые особо теплой пуховой шерстью с блестящими в свете огня остевыми волосками. — Здравствуй, Кангасск, — приветствовал его диковинный не-человек. Под верхней губой мелькнули перламутровые острые зубы. Нечеловечья его улыбка была, тем не менее, очень приятной… по какой-то неизвестной причине. — Здравствуй, Орион, — Кан изо всех сил попытался перестать удивленно на него пялиться: опустил глаза… И уперся взглядом в две массивные меховые лапы, выглядывающие из-под плаща… — Красного вина? И чего-нибудь горячего? — осведомился Орион у Влады. Та кивнула, и он бесшумно скрылся за дверью. Кангасск рухнул на диван и тут же утонул в мягких подушках. Не будь он так заинтригован, уснул бы, не дождавшись ужина. Но тут он разлепил сонные глаза и спросил: — Учитель, кто это? Еще один Ученик?.. — Нет, — рассмеялась она. — Орион — смотритель Серой Башни. Поддерживает здесь порядок и принимает посетителей, когда Серег не в духе или умчался куда-нибудь по делам. …судя по всему, в данный момент Серег был не в духе… Кана так и подмывало съязвить. Но он себя пересилил. — А что он за существо, этот Орион? — спросил он с интересом. — Орион — дитя звезд, — мелодично рассмеялась Влада. Серая Башня всегда навевала воспоминания… — В мире, откуда мы пришли, на небе было созвездие Ориона… …Это давно было, еще на заре Омниса. Серег попросил у меня для своей Башни орка — были в нашем мире легенды о таких существах. Я приступила было творить, но тут отвлеклась: над Югой в тот вечер сияли необыкновенной красоты звезды. Небо было таким чистым, таким черным, что впору забыть, что стоишь за земле. Так и виделось, что глядишь в безграничную звездную карту, на целый архипелаг неисследованных миров, где в каждом свои законы и свои миродержцы. И под этим небом я пыталась сотворить орка. Долго пыталась. Слушала, как дышит юный Омнис, слушала свои мысли. Ну не могу — и все. Как взгляну на звезды, так и вижу каким-то внутренним взором чудесные пушистые уши, вроде как у человека, а вроде как у большого черного кота, и эти глазищи, большие, умные, добрые… Так и сотворила его, как сердце подсказало, и назвала Орион: в этом созвездии над нашим миром звезды складывались в человечью фигуру, и три звезды в одну линию составляли ее пояс. Орион был маленький, как человечье дитя, и заплакал, когда его коснулся ночной ветер… Он жил и учился у меня десять лет, прежде чем я привела его к Серегу. Я помню, как он обрадовался. Больше, чем обрадовался бы любому орку. И принял Ориона не слугой, а Учеником… В годы ученичества Ориона они с Серегом всюду путешествовали вместе и часто бывали у меня на Юге. Старые книги всего Омниса до сих пор помнят о сыне звезд… В этот момент сам Орион ступил за порог. Плаща на нем больше не было, и Кангасск увидел, что строение тела его почти человечье, разве что ноги напоминают меховые звериные лапищи. На теле под расстегнутой до середины рубашкой никакой шерсти и в помине не было. При каждом движении под гладкой кожей перекатывались внушительные мышцы. Руки Ориона-мастера, державшие тяжелый бронзовый поднос с ужином, были на редкость красивы: сильные, с длинными тонкими пальцами, чем-то похожие на руки Серого Инквизитора, только, как видно, больше привыкшие держать кисть и краски, чем оружие. Он поднял поднос на одной руке, а другой ловко подогнал к дивану сначала столик, а потом и кресло… вместе с Владой, которая в нем сидела… и только затем поставил нагруженную яствами бронзу и объявил ужин… — Угощайся, Кангасск, — радушно произнес Орион, заметив, что парень отчего-то задумался. — Ага… — только и ответил тот. Мастер Орион пожал плечами и по-хозяйски плюхнулся на диван рядом с Кангасском, забросил ногу на ногу и запустил острые зубы в тоненький кусочек сыра. — Вы ведь надолго, правда? — с надеждой спросил он у Влады. — Видимо, да, — задумчиво ответила она. — Жаль, что тебя привела сюда беда, но я все равно рад. Воистину, нет худа без добра… Разговор затянулся. Кангасск почти не слышал его, потому что сон после ужина решил взять свое. Все слова, которые, возможно, значили очень много, слились в монотонное бормотание, убаюкивающее, как журчание реки. Кажется, потом он шел вслед за Орионом куда-то… потом снял ботинки… потом заставил себя раздеться и рухнул на кровать, уснув раньше, чем голова коснулась подушки. Все. Этот день исчерпал себя. Глава тринадцатая. Снег в открытые окна летит… Проснуться от страшного сна, от луча солнца, коснувшегося век, от холода или голода — это понятно. Но от того, что затекли ноги?.. Кангасск потер глаза и сел с твердым намерением разобраться, что это такое теплое и тяжелое лежит поперек его ног. А это оказался кот. Крупный, упитанный серый, полосатой расцветки. Он, в свою очередь, поднял голову, прищурив сонные глаза от света, — явно с намерением разобраться, кто тревожит его сон. Но, едва встретившись взглядом с Кангасском, кот бодро мрыкнул, вскочил на лапы и грациозно подобрался поближе, требуя ласки и внимания. Котов в Кулдагане очень уважали — за способность расправляться со змеями — и держали в каждом порядочном доме. Самого Кангасска, когда он был еще маленьким ползуном, чуть не укусила ядовитая змеюка; повезло, что кошка оказалась рядом, так что у него к этому племени отношение было совершенно особое. Кан потрепал кота по холеной плюшевой шубке. — Какой ты славный, котик… — Мррррум… — Разговорчивый! — Мррм-мрр-мрррау! — Эге, а это что у тебя?.. Левая щека котяры была опалена. Усы свернулись в неказистые ломкие пружинки, а саму щеку покрывала паленая шерсть. Вид у кота стал донельзя виноватый, и он принялся ласкаться с удвоенной силой, лишь бы отвлечь внимание от своей опаленной морды. Тем временем затекшие ноги начало противно покалывать… — Да ты нашкодил, дружок… Или я не знаю кошек! — Кангасск повернул к себе упитанную кошачью морду и посмотрел зверю в глаза. Глаза забегали: ни один зверь не может долго выносить человечьего взгляда, а уж нашкодивший кот — и подавно. Но это был кот Серого Инквизитора, и сам он был серый, точно носил цвета Охотничьей формы, а потому он таким обращением оскорбился; мрыкнул, спрыгнул с кровати и виртуозно прошмыгнул в чуть-чуть приоткрытую дверь. Только его и видели. — Гордец! — оценил Кангасск и, будучи в веселом настроении, передразнил прощальное мрыканье. — …А вот где мой дракон, хотел бы я знать… Кан уже не сомневался, кто опалил кошачью щеку. Одного он хотел: найти зажигалку живым и невредимым. Он все перерыл в комнате, даже принесенный сюда кем-то собственный рюкзак. Хотел позвать маленького огнедела… да вспомнил, что не дал ему имени. И от этого стало тоскливо… «Вот уж не думал, что буду скучать по нему… — сам себе удивлялся Кангасск. — Надо бы найти Ориона… Если он смотритель башни, то маленькую, огнедышащую, портящую мебель тварь не мог не заметить…» Он выудил из рюкзака новую рубашку, стал одеваться и нечаянно заметил единственный в этой комнате гобелен, который словно светился в рассветном полумраке. Не видно было самого фона и деталей: просто прямо над письменным столом раскинул крылья тонкий серебряный дракон. Он парил в каких-то своих небесах, такой грациозный, такой чудесный, совсем не похожий на тех зубастых наглецов, что каждый год разоряли мирный Арен-кастель. Кангасск подошел к высокому окну и сдвинул мягкую тяжелую штору. Резкий северный свет смял нежное, серебристое, словно луна, сияние гобелена, и выхватил из сумрака город, над которым летел дракон… Одно можно было сказать: в Омнисе нет таких городов, и Кангасск даже не нашел, с чем сравнить стройные башни из стекла и переполненные дороги, простирающиеся в сторону горизонта… А за окном поднималось в небо оранжевое солнце, окрашивая в свои цвета облака и снег. Здесь было высоко, и Кангасск в первый раз понял, что боится высоты. Да, высота страшила, но и завораживала тоже. А снег отсюда напоминал белые соляные дюны того, мертвого моря. Когда от пристального созерцания рассвета заболели глаза, Кан отвернулся и пошел искать своего пропавшего дракона. Он долго спускался по лестнице со множеством дверей по обе стороны и пробовал каждую. Многие были закрыты, за многими скрывались пустые темные комнаты. И вот лестница уперлась в последнюю дверь, и за ней открылся высокий полукруглый зал. Едва Кангасск ступил в него, как дыхание превратилось в пар, мерно взлетающий над ноздрями: зал был пуст, словно предназначался для танцев, и все окна в нем были открыты настежь.«…Снег в открытые окна летит…» — вспомнил Кангасск, глядя, как полупрозрачные белые шторы треплет холодный ветер. — Смотрите, кто пришел! — эхом разнесся по залу приветливый голос Ориона, сына звезд. В черной шерстяной рубахе, с пуховым шарфом, повязанным поверх поднятого воротничка, в мягких кожаных брюках, он шел навстречу, мягко ступая по полу невообразимо мохнатыми лапами. — Доброе утро, Кангасск! — Доброе… — тот поежился, втянул голову в плечи и сложил ладони под мышки, чтобы сохранить хоть немного тепла. — В одной рубашке… Ладно хоть штаны сообразил теплые… — покачал головой Орион, едва глянув на замерзшего Кана. — Так и носом захлюпать недолго. Держи… Кангасск и не заметил, — видимо, все произошло, когда он моргнул, — как поверх его темно-зеленой, полинявшей на локтях рубашки, в которой он уже порядком замерз, появился толстый вязаный свитер с высоким горлом, как у рыбака. Такое ощущение, что перед этим свитер лежал где-то рядом с камином, такой он был теплый. — Иногда Серегу приходит мысль, что он любит холод, — весело заметил сын звезд, — и тогда волшебным образом выстуживаются все большие залы в Башне и снег лежит на паркете. — Спасибо… за свитер, — поблагодарил Кангасск, как-то недоверчиво. — Я тебя спросить пришел: ты не видел тут карманного дракона? Маленький такой, на ладони весь помещается… — Ах да… пойдем… — сразу посерьезнел Орион; развернулся и направился к дальнему концу зала. Там Кан увидел кристаллический терминал, как в беседках Столицы, только серьезнее: кристаллов на нем насчитывалось в десятки раз больше, сами они не превышали размера ногтя. Естественно, при таких размерах, картинок, изображающих место назначения, в них быть не могло: только значки, каждый словно росчерк тонкой кисточки. — Нам в лабораторию. Если надо будет туда в следующий раз, ткни вот в этот символ: он похож на куриную лапку, — быстро пояснил Орион и нажал на нужный кристалл. Их встретила тьма, но уже в следующий миг по высокому потолку лаборатории маленькими лампами побежал загораться белый электрический свет, освещая гигантские шкафы, набитые книгами, зловеще блестящий металлический стол и аккуратно разложенные рядом хирургические инструменты; стол, изъеденный кислотами и щелочами, изрытый, словно поле боя, где под тягой пестрели десятки загадочных баночек с разноцветными порошками и жидкостями; и множество, множество закрытых тумбочек, столиков и непонятных приборов… Нигде еще Кангасск не видел такой концентрации техники, как здесь. — У твоего дракона вышла ссора с Экспонатом, — пояснил Орион. — С кем? — С котом Серега, — махнул он рукой. — Все время удивляюсь: зверюге без малого двести лет, а ума ни на грамм. — Он же кот… — снисходительно улыбнулся Кангасск. — Да даже кот должен был сообразить, что на огнедышащих тварей нельзя охотиться, — Орион был непреклонен. — В общем, кот его погрыз, за что и получил огоньку. Ему не страшно — только умнее будет, и усы новые отрастут, а вот дракону он шею перекусил… — Он живой? — почти безнадежно спросил Кан. — Да, — беззаботно отозвался Орион и зашагал через лабораторию к неприметному, задвинутому с стене деревянному столу, вроде письменного, накрытого белой простыней. Карманный дракон спал на этой простыне, распластав крылья. Шея выглядела так, словно голову, несомненно, оторванную, пришили заново. Вполне возможно, так оно и было. — Бедняга, — искренне пожалел Кангасск, — досталось же ему… — …Рану я зашил, — сказал Орион. — Драконьей крови, правда, не нашел, пришлось залить кровезаменитель, но это не беда: численность кровяных телец скоро восстановится. — Не нашел крови? — удивился Кан. — Не подумай, что я возмущаюсь, нет, спасибо тебе… Просто… мы же маг. Почему бы не сотворить ее из воздуха, как свитер? — Нет, Кангасск, — задумчиво вздохнул Орион и поглядел Ученику в глаза. — Время творения прошло четырнадцать тысяч лет назад. Если бы я и умел творить, я бы не стал. — Но почему?! — Потому что, когда мир уже сложился, малейшее вмешательство подобного рода может непоправимо нарушить равновесие. …Так значит. Вот так. Отпала еще часть любимых фантастических книжек: маги не творят вещи по мере надобности. И то какао, которое пили они с Учителем, где-то росло, и кто-то его собирал, и варил… — А что… Кто-то пытался уже… творить, когда не положено? — спросил Кангасск, чутьем чуя, что касается запретной темы. — Крамольные вопросы задаешь, Ученик, — с любопытством заметил Орион. — Да, пытался. Но об этом говорить можно долго. В другой раз. Кан вновь глянул на дракона. — Я дал ему снотворное, — вернулся Орион к прежней теме, ловко оставив позади «крамольный вопрос», — иначе он бы все швы растревожил. Вот смотри: я шею зашил и крыло, — он поднял за кончик безвольное, как тряпочка, драконье крыло и показал Кангасску аккуратный шов… (кажется, Кан начал смутно догадываться, кто вышивал тот гобелен в его комнате, ибо только рука хирурга могла осилить такую тонкую работу…) — А летать он сможет? — спросил Кангасск с сомнением. — Сможет, я думаю, — пожал плечами Орион. — Только вот на первое время крыло я ему привяжу: тварюшка шустрая; швы разойдутся… Ты чай пил уже с утра? — Нет еще. — Пойдем, угощу. Они пили чай из фарфоровых стаканчиков, прямо посреди лаборатории, устроившись за одним из столов. На самую середину в фарфоровой же ступке Орион поставил печенье. Разговор пошел легче. — …Помню, меня Охотники задержали, — уже вовсю рассказывал Кангасск. — Мне Серег лицензию на харуспекс дать не успел тогда, вот они ко мне и привязались. А я, дурень, им доказывал, что я не пустокор, да еще и аресту сопротивлялся… В общем, побили они меня здорово, так что обратно меня Серег тащил, как мешок. Дык Влада вылечила меня одним заклинанием. Час, говорит, прошел, как все синяки пропали, и сил прибавилось… Я вот подумал, ведь и дракона так можно было. Заклинанием. — Можно было, — Орион кивнул и шумно прихлебнул чаю. — Но я не рискнул… — Почему? — Природный стабилизатор — штука тонкая. Нашей грубой магией его легко сломать, да так, что не починишь. Конечно, он бы вскочил и побежал бы тут же. Только вот огнем дышать больше бы не смог, скорее всего. Пойми, Кангасск, я не хотел делать из твоего питомца калеку. Кан понимающе кивнул и припал к стакану с чаем. — Как зовут дракона твоего? — полюбопытствовал Орион. — Никак… — признался Кангасск. — Стыдно сказать, я не дал ему имени. — Назови Игнис, — посоветовал смотритель. — Это значит «огонь» на одном из древних языков. — Так и назову… — Кан на секунду замолчал, собираясь с мыслями. А их много нахлынуло… — Спасибо тебе за все… Похоже, я ошибся в тебе сперва… — Я все понимаю, малыш. Это из-за Серега. Ты на него обижен, Влада мне рассказала. Но ты его тоже пойми, — мягко, без поучений говорил сын звезд. — Он так и не оправился от раны, которую нанес ему его собственный Ученик. — Раны? — удивился Кангасск. — Нет, я не имею в виду физических ран, — поспешно объяснил Орион. — Хотя мне довелось видеть и израненного, истекающего кровью Серега, когда он вернулся с великой битвы чуть жив… Три тысячи лет назад я выхаживал его и переживал его страдания, как свои собственные… Но эта рана — другого толка, Кангасск… Серег так и не перенес удара, когда против него пошел собственный Ученик. Он его очень любил, очень в него верил. А ты, по шутке судьбы, чем-то ему того Ученика напоминаешь. Серег не злой на самом деле, просто ему очень тяжело. Но это пройдет. Я с ним поговорю сегодня… — Да нет, что ты… необязательно, — попытался отказаться Кангасск. — Обязательно, — возразил Орион, как точку поставил… Вначале Кангасск думал, что судьба подарила ему несколько спокойных дней перед очередным прыжком куда-нибудь, и ценил каждый, как последний (так учил его Осаро), пока не понял, что эти дни сыплются бесконечным золотым дождем, один за другим… …Значок, похожий на куриную лапку, каждый день он нажимал в первую очередь, переносясь в царство электрического света. Сила науки влекла его неотвратимо, после того, как совершила чудо: Игнис поправился. Первый день он ковылял сонный, как муха, очнувшаяся средь зимы; с подвязанным крылом и зафиксированной шеей. Но ящеры восстанавливаются быстрее, чем, скажем, люди: прошло совсем немного времени — и Орион снял швы, а подросшая взамен выдранной свежая чешуя скрыла тонкие шрамы. Первый полет карманного дракона Кангасск встретил ликованием, Орион — скромной улыбкой врачевателя, а Экспонат, незаметно просочившийся в лабораторию, — угрюмым любопытством. К имени дракон быстро привык; при слове «Игнис» подлетал и, довольный, выдувал из ноздрей тонкие сизые струйки дыма. Правда, хитрый ящер быстро сообразил, что он теперь на особом счету у хозяина, сразу стал капризен в еде и принялся своевольничать, что проявлялось в попытках кусаться в случае недовольства. Но главное что: что он не разучился дышать огнем. Для огнедела это была бы катастрофа. …Конечно, Орион охотно учил Кангасска тому, что знал, но большой отдачи от своей учебы не требовал, говоря об этом: «Ты мог бы посвятить этому жизнь, перечитать кучу книжек, проделать сотни экспериментов, вскрыть и изучить каждую тварь, мастерства достичь… Но что-то мне подсказывает, что это не твой путь. Вот и думай: а надо оно тебе?» На что Кангасск обычно пожимал плечами. Кстати, насчет тварей. К лаборатории примыкал внушительный виварий, который однажды показал Кану Орион. В тот день они облачились в белые халаты и открыли дальнюю дверь лаборатории. В виварии, вопреки всем ожиданиям, витал только один стойкий «запах» — магии. Каждая клетка была окружена тройным щитом, и твари, сидевшие внутри, не решались его касаться. В первый день Кангасск узнал среди них только сильфов и предположил, что вот эти, похожие на плосколобых людей, — феи. Но Орион провел краткий ликбез, и когда Кан взялся ему помогать кормить обитателей вивария, то он уже не путал, что едят сильфы, что земные духи, а что прочие магические существа… Единственный раз, когда Кангасск Дэлэмэр решился-таки на чтение научной литературы, закончился печально для него как для человека с воображением… Он дожидался Ориона, которого зачем-то вызвал к себе Серег, и бесцельно бродил меж книжных шкафов, проводя время. Вздумав что-нибудь почитать, Кангасск пробежал глазами по корешкам здоровенных научных трудов, смутился их толщиной — и вытащил тоненькую, страниц двадцать, книжечку, зажатую меж двух собраний сочинений по кристаллологии: Хельги (читай, Влады), с одной стороны, и Серега — с другой… «Введение В настоящее время для студентов факультета общей магии крайне необходимо знать не только теоретические основы магического влияния на объективную реальность, но и основы защиты от аналогичного воздействия в условиях магического боя. Данное пособие предназначено специально для изучения анатомии, морфологии и физиологии феи мягкокрылой (Fea majalis), как одного из самых опасных представителей семейства Настоящие Эльфы (Elvinidae), лишенного развитого головного мозга, но способного к эффективной магии. Целью практикума является выработка у Охотников достаточных знаний и умений для защиты от бессознательных, но сильных магических атак. Коллектив кафедры магической защиты Раздел 1. „Двигательный аппарат феи“ Практическое занятие N1. Изучение внутреннего строения феи мягкокрылой. Изучение мышечных сокращений под действием различных факторов. Инструменты: Эксикатор с подморенными феями, питательный раствор для хладнокровных животных, крючок из северной смолы, пинцет, большие ножницы, малые ножницы, анатомическая игла, ванночка с пальмовым воском, иглы, тампоны, свеча. Цель работы: Ознакомиться с внутренним строением феи. Ход работы: Рассмотреть внешнее строение и крылья подморенной феи, отметить особенности, выявить по определителю отличия от других видов фей. Отметить внешнее сходство тела феи с человеческим телом. Далее объект наркотизируется ватным тампоном, смоченным усыпляющей жидкостью Кайяра-Феста (0,03 %). После обездвиживания, в затылочную часть выше хрящевого выступа (в сочленовную ямку) вводится анатомическая игла до характерного хруста, с целью разрушить спинной мозг. Объект кладется в ванночку на спину, крылья и конечности расправляются и закрепляются иглами. Большими ножницами от полового отверстия до шеи делается надрез кожных покровов и мышц по схеме N1, после чего кожные и мышечные лоскуты…» Далее следовала схема, иллюстрирующая все это, в цвете… …Остаток дня Кангасск провел в тренировочном зале, размахивая деревянным мечом и размышляя о том, на чем строятся чудеса науки… Тренировок он и так не пропускал. Поначалу он тренировался один (как ученик оружейника, Кан привык к одиноким тренировкам, в окружении стеллажей с оружием и тишины); Орион же неизменно приходил посмотреть. Сидел на скамеечке у стены и изучал движения Кангасска, которому стоило огромного труда не отвлекаться на буравящий спину внимательный взгляд. Потом пришла Влада… «Лентяй ты Орион, — сказала она. — Давай бери меч и занимайся»… С этого все и началось. Каким бы «лентяем» Орион ни был на самом деле, за четырнадцать с гаком тысяч лет у него было время, где уж Кангасску противопоставить такому опыту десяток лет одиноких тренировок да собранный по крохам год тренировок с мастером-оружейником, Осаро и другими Странниками да детьми заезжих торговцев… Оставалось учиться и получать время от времени синяки, за каждый из которых Орион искренне извинялся и вечером врачевал побитого Кангасска холодящей мазью. После особо настойчивых объяснений сына звезд в зале появился Серег. Кангасск не знал этого, забредя в зал холодным вечером, когда полная луна просвечивала сквозь все шторы и даже натянутое по самую макушку одеяло и не давало спать. Не знал. Просто решил, что так совпало, и уже собирался уйти. …Серег сидел на тренировочном ковре, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Плечи его были расслаблены, глаза закрыты. Вряд ли он даже слышал осторожные шаги Кангасска, пятящегося к двери. Но он сказал: — Не уходи, Дэлэмэр… Иди сюда. Вся фраза — как единый вздох. Усталый, измученный такой вздох, словно брешь в обороне. Может, потому Кан и не ушел. Приказу он бы воспротивился, несомненно, а когда просят… Он подошел и сел напротив. Серег Серый Инквизитор внимательно смотрел на него. В полумраке зрачки его расширились, и глаза стали почти черными, словно два всевидящих харуспекса. — Когда-нибудь держал в руках боевой посох? — спросил Серег. Кангасск покачал головой. — Я так и думал, — спокойно отозвался Серый Инквизитор. — Я принес тебе запасной. Возьми на краю ковра. Должен прийтись по руке… На удивление, Серег был осторожен и не оставлял синяков. Каждый удар, шутя пробивавший оборону Кангасска, он останавливал вблизи цели, едва коснувшись, словно боялся разрушить едва наведенный хрупкий мостик взаимного доверия. В тот вечер он много показывал и объяснял. Больше между смертным и миродержцем не прозвучало ни слова: ни о случившемся конфликте, ни о двоедушнике, ни о похищении стабилизатора. Только о боевом посохе. — Поздним вечером я всегда здесь, — сказал Серег на прощание. — Приходи, если Влада с Орионом не сильно загоняют тебя с утра. Ты должен владеть посохом. Когда умеешь, с ним и против меча выйти не страшно, хоть и дерево… Вот над этой встречей Кангасск думал долго. Редко бывает, когда что-нибудь тронет сердце (и совесть) так! Прав он был, когда, после разоблачения Немаана клялся себе никогда, ни словом, ни делом не предавать Владу… и Серега. …Над Одинокой Башней частенько устанавливалась многодневная серая мгла, когда ветра плакали за окном. В такие дни обитатели носа не казали наружу. Но стоило установиться сочетанию «мороз и солнце», как Башня казалась тюрьмой и душа рвалась в блистательный, белоснежный с изумрудными вкраплениями леса мир. Орион сделал большое дело, сумев заставить Кангасска преодолеть страх высоты и скорости и поставив его на лыжи. Подтвердив еще раз свое звание мастера-золотые-руки, он сделал Кану солнцезащитные очки, стильные, черные и действительно защищающие глаза от слепящего солнца и летящего в лицо снега, не спадающие на самых крутых виражах. За такие очки любой кулдаганец отдаст годовой запас орешков и престижное место у фонтана. Даже Странник — и тот ни на что не поскупится. Помнится, принимая такой подарок, Кангасск на радостях обнял Ориона, словно счастливый ребенок — щедрого батюшку. В ответ сын звезд острозубо улыбнулся и сдвинул на глаза собственные очки. Учитывая размер глаз… да, шикарные тонированные стекла закрывали половину лица и эффектно сверкали на солнце… Вот так… вскоре оказалось, что простой пустынник, в жизни не поднимавшийся выше городской стены и не передвигавшийся по земле быстрее, чем на чарге, может на жуткой скорости гонять по горным склонам и прыгать с естественных трамплинов (в первый раз он сломал руку и зверски ушибся ребрами, так что те ныли едва ли меньше, чем заживающая под заклинанием рука, но все это его не остановило). …Вернувшись с зимней прогулки, можно было утонуть в мягких креслах гостиной, пить какао и вести околонаучные разговоры. Среди которых попадались и те, «с острыми краями»: — …Давно хотел спросить, Кан, — начал Орион, и весь его вид в тот момент выдавал пик научного интереса. — Насколько я знаю, в Кулдагане имена дают по одному простому правилу: дабы человек жизнью своей возносил хвалу Прародителям, он должен нести часть их имени. Так, для жителей Арен-кастеля, в женском имени обязателен слог дэ, а в мужском — эм. Если не секрет, почему тебя назвали не по правилам? Кангасск поморщился: он не любил касаться этой темы, но спрашивал ведь Орион, а не кто-нибудь… — Мама говорила, отец просил назвать меня так, — ответил он сдержанно. — Она его очень любила. — Это странно, — крепко задумался Орион. — Твое имя берет начало аж в легендах мира-первоисточника, Ученик… — И кого там звали Кангасском? — весело полюбопытствовал Кан. — Кхм… Одного лича. Очень могущественного, надо сказать. — А лич — это кто? — Разновидность нежити… — Орион замялся. — Да, скажем так, не вдаваясь в подробности… — Ничего себе… — хмыкнул Кангасск. — В Арен-кастеле поговаривали, что мой отец был со странностями, но не до такой же степени… — А кем он был, Кан? — мягко, осторожно спросил Орион. — Никогда не знал и знать не хочу! — отмахнулся тот и демонстративно уткнулся в чашку с остывшим какао… В ссору это не вылилось, разве что подбросило обоим пищи для размышлений; дни шли своим чередом: бесконечный золотой дождь. Для смертного уму непостижимо было так медлить, когда, возможно, над Омнисом повис Меч Рока. Даже думать об этом было тревожно, и к концу года тревога возвращалась все чаще. Но золотой дождь не иссякал. На какое-то время Кан заставил себя забыть об этом и положиться на мудрость и опыт миродержцев, и ему стало легче. Влада, Серег, Орион… говорить с ними, учиться у них — вот задача на ближайшее время. Как говорится, не зови беду, она сама тебя найдет. И еще: свой черед приходит всему. …Однажды утром, толкая впереди себя тележку, нагруженную сухими коробочками ведьминого псевдоплодника, предназначавшегося в пищу сильфам, сонный Кангасск зацепил ею шкаф, и не просто зацепил, а сердито дернул, ворча что-то о несмазанном правом переднем колесе… Первым делом сверху посыпались склянки, облив Кангасска фенолфталеином, дифенилкарбазидом и прочими радостями, названия которых ему уже не узнать. Что-то прореагировало, окрасив плечо неуклюжего лаборанта в нежно-фиолетовый, что-то прожгло дыру в халате на спине… Но далее — посыпались увесистые научные труды, потянув весь шкаф за собой… Все слишком быстро произошло. Вряд ли получилось бы убежать, даже не мешайся тут эта несуразная тележка… Было очень больно: шкаф жестоко придавил ногу, в руку что-то впилось; упав, Кан, к тому же, здорово приложился головой об пол… Стих грохот — и после нескольких секунд гробовой тишины Кангасск, постанывая, выбрался из-под книг и шкафа, заливая уникальные научные труды кровью из располосованной стеклом ладони, и заковылял к раковине — смывать реактивы, кровь и прочищать рану. Халат отправился прямиком в мусорное ведро. Непонятно для чего великий маг, способный единой мыслью вылечить любую рану, поместил в лаборатории аптечку с тривиальными бинтами, спиртом и обезболивающими средствами (быть может, он сделал это, просто отдавая дань технике безопасности), но Кангасску аптечка пришлась как нельзя кстати. Продезинфицировав и кое-как перебинтовав раненую правую руку, Кан вернулся к учиненному им беспорядку. В нерешительности над кучей книг, вдавленной шкафом в колотое стекло и разлитые по полу химикаты, он стоял долго, не зная, с чего начать. Наконец, решив, что глаза боятся, а руки делают, стал поднимать шкаф, держась за него здоровой рукой и налегая плечом. После долгих мучений удалось задвинуть его к стене. Затем Кан стал поднимать книги, распластанные, помятые. С детства мама приучила его обращаться с книгами бережно, а потому больно было видеть, что он, пусть и ненарочно, с ними сделал. У одних страницы залиты реактивами, другие впитали в себя кровь самого Кангасска, уже побуревшую и въевшуюся намертво. Это ж надо, в один миг испортить книги, у которых год издания стоит то 3000й от основания Омниса, а вот одна и вовсе со 150 м… Но почему-то больнее всего резанули по сердцу мелкие вещички, выпавшие из книг: засушенные меж страниц цветы, каким-то чудом сохранившие яркие краски, замысловатые бумажные фигурки, становившиеся объемными, стоило легонько потянуть за краешек, оттененный чернилами, письма… « Милый мой Серёжа, юный Омнис прекрасен! Быть может, он залечит наши раны, и мы сумеем …» — дальше — сплошное багровое пятно крови… Невосстановимо. По крайней мере, без магии. «Что же я натворил…» — горько подумал Кангасск. Его даже не особо заботило теперь, как сильно ему за это попадет. До слез жаль было Времени и Памяти, хранившейся в вещах. Быть может, следовало отнестись к этому философски, ибо всему на свете однажды приходит конец. И чаще всего — вот так внезапно и нелепо. Но для этого надо как-то успокоить растревоженные эмоции и чувства, а этого Кан не умел. В попытке хоть что-то поправить, он стал возвращать вещи и книги на место. Что-то он расправил и почистил, но большая часть не подлежала такому восстановлению. Кангасск вновь бережно взял в руки мокрое, окровавленное письмо. И что с ним делать? Просушить для начала… Он развернул лист и с удивлением заметил, что от него отлип кусочек картона, столь же непоправимо залитый кровью. Это была картина. Маленькая. Кан поднес ее к глазам да так и замер, разглядывая… Нет, кисть художника не касалась ее. Слишком точно, слишком детально и беспристрастно была она выполнена. Словно окно в то мгновение, застывшее навсегда. Окно. В другой мир… Кангасск сразу узнал город вдали — тот самый, что был изображен на гобелене в его комнате. Стеклянные башни; странные дороги… И что-то летит в небе, оставляя за собой ровный облачный шлейф. Нет, это не дракон. На переднем плане, обнявшись, стояли миродержцы. Они улыбались так счастливо, что у Кана все задрожало внутри. И Серег держал на руках маленького лохматого мальчика, который смеялся и тянул ручки к чему-то впереди него… — …Кангасск? Ты здесь, Кангасск? — едва услышав голос, Ориона, Кан вздрогнул и необычайно проворно одной рукой спрятал письмо и картинку в карман. — О Небеса, Кангасск, что ты с рукой сделал? — действительно, бинт уже успел намокнуть и выглядел устрашающе. — Это несчастный случай, — повинился Кан и даже попытался пошутить: — И кто только додумался реактивы на шкаф поставить?.. — Серег, — пожал плечами Орион. — Он же высокий, ему со шкафа что-нибудь взять, что тебе со стола… — и вдруг спохватился: — Да брось ты эти стекла! Я потом уберу… Давай я исцелю твою руку. — Нет, не надо, — отказался Кан, поразмыслив секунду. — Я в Ивене подслушал простенькое исцеляющее заклинание, все хотел попробовать… Рана-то пустяковая, как раз… Так прошло два часа. Кангасск все камлал над своей рукой: у него долго ничего не получалось. Он никогда не был хорош в «опустошении ума», как Осаро, пока ситуация не припирала его к стенке, потому боль мешала сосредоточиться и занудный стишок приходилось бубнить снова и снова. Правда, после того, как он посыпал рану обезболивающим порошком, дело пошло на лад. Но все равно — полного заживления ждать оставалось еще день-два. Орион восстанавливал книги. Заклинание ресторации беззвучно отзывалось в сердце Кангасска снова и снова, поневоле он его запомнил. Времени сын звезд не жалел; он работал, как ювелир, над каждой кляксой, над каждым багровым пятнышком. И понемногу восстановил все. Так и подмывало отдать ему последнее, что требовало заботы: письмо с маленькой картинкой. Кан и сам не понимал, почему б ему этого не сделать, ругал себя и стыдил. Ничего не помогало. Едва подлатав больную руку, он сказался Ориону уставшим, извинился, и пошел к себе. Он даже дверь изнутри запер, прежде чем снова взглянуть на письмо и картинку… Долго Кангасск не мог оторваться от нее, и в мыслях его не было ни единого слова. Потом осторожно, очень осторожно, он попытался коснуться чуждым пока заклинанием ее запятнанного краешка, просто чтобы попробовать. …Каково это — пытаться повторить заклинание, которого ты никогда не слышал, только чувствовал? Наверное, это похоже на то, как глухой слепец учится говорить, чувствуя вибрацию горла учителя… …Звезд на северном небе бесчисленно много, но, когда смотришь в телескоп — их еще больше… На огромной, точно плато, открытой всем ветрам вершине Одинокой Башни, высилась Звездная Стела, словно игла, воткнутая в середину ровной каменной поверхности. Она возносила наблюдателя выше самой высокой вершины Омниса, ближе к звездам. Кангасск и Орион стояли на этом последнем земном этаже; полукруглая крыша Стелы двумя створками открывалась небу, точно огромный глаз, а тяжелая машина телескопа медленно поворачивалась, следя за звездами. Здесь было зверски холодно, Кану с непривычки не хватало воздуха, но он не мог оторваться от созерцания неба… — Это всё — обитаемые миры? — говорил он, задыхаясь. — Не все, — мягко отвечал Орион. — Но многие. — Даже не представить… — восторженно прошептал Кангасск. — И среди них есть мир, откуда пришли миродержцы? — Есть. По молодости, — Орион улыбнулся далеким воспоминаниям, — я даже искал его. Мечта была сумасшедшая — найти и смотреть на него; на ту звезду, под которой они родились с разницей всего в полгода. Но потом я стал старше и смирился… — А как звался этот мир?.. — О, он был столь древен, что люди забыли, как он звался вначале. К тому времени, как родились сначала Влада, а потом Серег, тысяча языков была в нем, и на каждом сам мир и его солнце имели свое название. Можно было посвятить всю жизнь одной этой тайне — да так и не узнать ничего в конце… Парадоксальный мир… — Города из стекла… — проронил Кангасск. — И чудеса без всякой магии… — вторил ему Орион. — Целый мир, потерявший связь с магией! Но помнящий о ней, тоскующий о ней. Словно ослепленный художник, который помнит, как все было… Молчание. Звёзды. Мерцающий Жисмондин в оке телескопа распадается на две звезды, связанные единым сиянием… Обитаемый мир, где на восходе поднимаются в небо два солнца, и люди там привычны к небывалой жаре, смуглы и прекрасны. — Откуда ты понял про города, Кан? — хитро прищурился Орион. Глаза его, обычно золотисто-карие, точно застывшая смола, были черны в ночи. — Разгадал гобелен? — Да… — виновато усмехнулся Кангасск. — Но только после того, как нашел картинку. Он вытащил картинку из внутреннего кармана плаща и создал над ней маленький Лихт, так чтобы тот хорошо освещал ее своим мерцающим неярким светом. — Я залил ее кровью в тот день, в лаборатории, — объяснил Кангасск. — И взял на ресторацию. Посмотри: вроде бы пятен не осталось… — Ай да Кангасск! — Орион звонко хлопнул его по плечу. — Заклинание подслушал?.. Хитер! Это фотография называется. Снимок с реальности, а не картина. Должно быть, Влада забыла ее в книге да так и потеряла пару тысяч лет назад. Помню, она расстраивалась… — Верни ей, — Кан протянул Ориону фотографию. — Наверное, это важно… — Нет уж. Ты верни, — сказал Орион, решительно отстранив его руку. — Твое право… Влада… Учитель… Сколько раз Кан пытался представить, о чем она думает, в каком свете видит то, что происходит в Омнисе… пытался — и не мог. Похоже, это было за гранью его понимания: пропасть в пятнадцать тысяч лет лежала между Учителем и Учеником, невосполнимая, звездная пропасть. Для Владиславы Воительницы небывалое событие мирового значения — лишь всплеск на поверхности Реки Времени, а жизнь маленького смертного Кангасска Дэлэмэра — едва ли рябь от ветерка. Но, глядя на очищенную от крови фотографию, не истлевшую и не поблекшую за пятнадцать тысяч лет, Кан не мог представить Владу такой. Слишком искренним было пойманное мгновение поистине человеческого счастья… …Утро выдалось серенькое. За окнами мельтешил колючий белый порошок, и эта суета тоже именовалась снегом, так же, как тяжелые пушистые хлопья, медленно, с достоинством опускающиеся на землю под лучами солнца. Равнять их — это как именовать любовь к другу, к Учителю и Любовь одним и тем же словом… Мелкая, суетная метель за окном, — а значит, не стоит сегодня выходить из башни. Решив, что этот день ничем не хуже любого другого, Кангасск пошел искать Владу. Он нашел ее в саду — запертом в чреве Башни, освещенном электрическими лампами искусственном саду, — на полянке. Его привел сюда плач губной гармошки, на которой, словно озвучивая собственные мысли, играла Влада. — Доброе утро, Учитель. Изначально веселая мирумирская песенка, исполняемая в миноре, оборвалась. — Доброе утро, Кангасск, — ни тени грусти в голосе. — Какие планы на сегодня? — В общем-то, никаких, придумаю что-нибудь… — Кан растерянно замолчал и присел рядом. — Я нашел фотографию. Она случайно выпала из одной книги. Орион сказал, ты искала ее, — и протянул ей маленький картонный прямоугольничек. — Я еще восстановил письмо… Я не читал его, честно… вот… Губы Владиславы тронула улыбка. Как солнце в морозный день, как слабый отсвет того, былого счастья. — Это ваш сын? — робко спросил Кангасск. — Да… — вздохнула Влада и перевернула фотографию обратной стороной вверх. — Тот самый… ключик от счастья… который потерян. Дрянное любопытство толкнуло спросить: — Но почему… вы не завели второго ребенка, здесь, в Омнисе?.. — в конце концов, он не совсем «не читал» то письмо. — Это не замена, Кангасск, — на удивление спокойно возразила Влада. — Я знаю, тебе пока трудно представить. Но представь, что взамен живого, настоящего, твоего ребенка, тебе предлагают завести второго, в другом мире, который ты, скажем, видишь во сне. Будет ли это заменой? — Нет… но я не понял… Разве Омнис для вас — сон? И я тоже — сон? Я ведь живой!.. — Сон — не значит «то, что не существует». Это такая же реальность, только несколько иного плана, такого, что в ней ты не можешь присутствовать полностью. Ибо какая-то часть тебя остается там, где ты был рожден. Под той звездой. На той планете. Это не значит, что нам все равно до того, что будет с Омнисом. Нет. Его боль станет нашей болью, как бывало уже не раз. И тебя я люблю, Ученик, и не сомневаюсь, что ты живой… Пойми только то, что мы не совсем присутствуем здесь, я и Серег. Наш ребенок, рожденный в Омнисе, был бы плоть от плоти этого мира. Мы вырастили бы его, увидели бы, как отгорела б его смертная жизнь, как он возмужал бы, и как встретил старость… и умер… — Но Орион — бессмертен! И даже этому… коту Экспонату двести лет! — Орион — не кровь от крови нашей. Он — творение. Как поэма, как песня, которые живут вечно… Экспонат же — результат экспериментов Серега над живой материей. В этом коте уже больше магической субстанции, чем живого. Это путь в никуда. Кангасск долго молчал и сидел, насупившись. — Я понимаю, это сложно принять так сразу… — начала было Влада. — Нет, я понял, — сердито буркнул Кангасск. — Я и не думал, что вы с Серегом — люди. Но и сном себя не считал… — Во сне мы посещаем другие миры, — с пронзительной грустью сказала Влада. — Без громоздких космических кораблей мы в одно мгновение преодолеваем такие расстояния, которые и не снились любому телескопу. Если ты видишь что-либо во сне, значит, оно существует, Кангасск. И ты в этом мире — случайный гость. И твое сознание обретает некую плоть, чтобы общаться, видеть и слышать, так? — Ну, так… — Кан недовольно, но согласился. — …Хочешь увидеть мир-первоисточник?.. — последовал простой вопрос. — Что?! — Кангасск встрепенулся от своего угрюмого оцепенения. — Как? Где?.. Хочу! — Позднее я научу тебя управлять снами. А пока просто покажу. Ложись… прямо на траву, не бойся, не замерзнешь… и закрывай глаза… Глава четырнадцатая. Вторженец Затерявшись на бескрайней равнине, глядя прямо в колючую метель, сквозь владения Серега шел человек. Он жестоко кашлял и пытался кутаться в плащ, но холодный ветер был неумолим. Путь этого пожилого мужчины был так долог, что поклажи у него почти не осталось — только тяжелый, раздутый до невероятных размеров лабораторный журнал. Человека звали Нэй Каргилл, и он когда-то верил, что это имя должно звучать по всему Югу и Северу, и Ничейной Земле. Верил, пока не настал момент истины — когда личная гордость и выгода стыдливо отступили перед блеском истинного открытия. Нэй и сам был ослеплен им. Иначе оставил бы его на рассмотрение коллегии Университета Серой Магии и спокойно дожидался часа своей славы, а не ринулся искать самого Серега здесь, в сердце холодной негостеприимной земли, где, насколько хватает глаз, нет ни одной, даже самой бедной, деревеньки, не говоря уже о городе. …Мороз доконал его; от метели негде было укрыться, он почти потерял направление в этой кутерьме и с трудом отличал землю от неба. Оставалась лишь надежда на то, что его встретят. Если не сам Серый Инквизитор, то кто-нибудь из его слуг. Надежда таяла, ибо Нэй замерзал… Он не был практикующим магом, но даже будь он таковым, вряд ли теперь у него хватило бы сил сколдовать что-нибудь здесь, в царстве Хоры Лунарис, чтобы согреться. Власть снега, ветра и холода почти не оспорима здесь… Кангасск пропал. Хотя нет, оставил в лаборатории записку с извинением и просьбой искать его в оружейной, если что. Так что Орион направился в оружейную. — Привет, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Привет, — тускло отозвался Кангасск. Он был занят и, похоже, уже давно… — Что ты со своим мечом творишь? — Снимаю гарду… — Зачем?.. Кан отложил работу и поднял глаза. — Ты слышал о Сохраняющих Жизнь? — спросил он. — Воины милосердия… — Орион задумчиво потер подбородок. — Слыхал, а как же. — Так вот, я хочу быть Сохраняющим Жизнь, — упрямо заявил Кангасск. — Это достойно похвалы, — не стал спорить сын звезд. — Дай-ка догадаться, что тебя к этому привело… Должно быть, Влада показала тебе мир-первоисточник… — Ты знал, — тяжело выдохнул Кангасск. — Ведь это ТВОЯ мечта была, Орион, ты должен был его увидеть! И не звезду, издалека. А как я, во сне… — Да, я знал, — беззаботно отозвался тот, обходя рабочий стол и чертя что-то пальцем в пыли. — Со времен Малконемершгхана миродержцы молчат насчет своего мира. Этот малый был первым и последним Учеником, которого посвятили в тайну, и из этого не вышло ничего хорошего. Но я верно угадал, что, если вернуть Владе или Серегу снимок их прошлого, завеса приоткроется на единый миг. — И зачем ты потратил этот миг на меня?! — Кан вдарил кулаком по столу; зазвенели инструменты. — Не злись, Кангасск, — мягко ответил Орион, — ты меня пугаешь, честное слово… Если бы я нашел письмо и фото, я бы их вернул и, возможно, полюбовался бы на мир-первоисточник. Но коль уж судьба даровала это право тебе, отбирать его было бы низко и подло. Кем бы я был, по-твоему, поступи я так? Кангасск не ответил. Вернулся к работе. Его мастер управился бы куда быстрее, но тут тяжело сравнивать… Через некоторое время, он вздохнул и посмотрел на результаты своих трудов. Собственно, главный труд состоял в том, чтобы не смещать центровку меча, а это почувствовалось бы после снятия гарды, потому Кан заменил ее ободком тяжелого металла, того же веса, что и гарда. Несомненно, мастер поступил бы умнее… что поделаешь, эта мысль преследовала любое самостоятельное оружейное дело Кангасска. — Я ведь пришел тебе новость сообщить, — обозначил свое присутствие Орион. Кану, остывшему от праведного гнева, теперь стало стыдно за все на свете… — К Серегу пришел гость, но, поскольку этой ночью оба миродержца отправились непонятно куда по своим делам, принимать его придется нам с тобой. — Кто он? — без особого энтузиазма спросил Кангасск. — Ученый… — пожал плечами Орион. — Похоже, сумасшедший гений, раз пешком отправился сюда искать Серега. Я подобрал его на подходе к архангелу и дьяволу. Бедолага заблудился в метели и уже готовился принять смерть. Представь себе, паковал в остатки плаща собственный научный труд, чтобы уберечь его от снега. — Ого! — Кан посмотрел с восхищением. — Да, храбрый малый, — сказал на это Орион. — Его зовут Нэй Каргилл. Я отправил было его в комнату — лечиться и отдыхать, так этот упрямец ни в какую: подавай ему Серега, и все тут. Нет его, говорю, я пока за него. Тогда давай, говорит, специалиста по харуспексам. Хмпф! — Орион шутливо фыркнул. — Он думает, у нас тут целый штат специалистов на любой вкус. Но спец по харуспексам у нас имеется, — он кивнул на Кангасска и жестом запретил тому возражать. — Он напился кофе, чтобы не дай бог не уснуть, и ждет нас. Идем. Нэй Каргилл ждал их в гостиной. Видно было, что он только что расправился с горячим обедом, а потому, несмотря на струящийся по жилам кофе, изрядно клевал носом. Но, едва Орион его окликнул, как Нэй встрепенулся, рывком поднял голову и заморгал, оглядываясь по сторонам. …Кан представлял этого отчаянного человека иначе… Каргилл был стар; на висках и бороде, словно снег, лежала седина. Вдобавок он был высок и худ, и, судя по всему, вряд ли хоть раз в жизни махал мечом, бегал дальше ста шагов или утруждал себя тяжелой работой: оставалось загадкой, как он в одиночку прошел самую суровую часть Севера; такой боевой дух невольно вызывал уважение и уверял любого, что пред его очами — человек не обычный. …Первым делом внимательные голубые глаза гостя метнулись к Кангасску и впились в харуспекс, висевший у того на груди. — Открытая лицензия! — воскликнул ученый с эдакой профессиональной завистью. — Как ты умудрился получить такую, молодой человек? Должно быть, большой талант! Тоже изучаешь гадальные камни? Какой университет закончил? Южный, Северный? Мм?.. — Никакой, — с тихим вызовом произнес Кангасск. — Ах, самообразование! — словно не заметив подвоха, с легким разочарованием отметил Нэй. — Прекрасно, коллега. Давай поговорим. Садись. С грустным видом Кангасск сел напротив. Похоже, Нэй это заметил. — Я буду краток, молодой человек, — сказал он, сочтя это достаточным утешением для молодого повесы, и откинулся на спинку кресла. За которым, точно тень, стоял Орион, и это было обиднее всего… — Более двадцати лет мы с коллегами изучали харуспексы. Естественно, на территории Ничейной Земли, где они не запрещены, так как добыть открытую, или даже закрытую лицензию нам не удалось. Мы ставили целью классифицировать их, изучить некоторые физические, химические и, конечно, «гадальные» свойства. И, как это всегда бывает в науке, открытие получилось случайно… Началось все с одного случая, еще до отъезда в Ничейную Землю… У моей дочери была ручная зверушка, музыкальный жук. Он светится в темноте, как Лихт, и это вся примитивная магия, на которую он способен. Ну, это и так известно… Кангасск покачал головой: он не слышал о таких. — Ну да неважно, — замахал руками Каргилл. — В общем, однажды я нечаянно на этого жука наступил, ну, не заметил, бывает… Ребенок в слезы, трагедия… А жена у меня — практикующий маг, так она, добрая душа, бросилась животное исцелять. Раз-два — и жучок снова побежал. Только не светился больше. Тебе, должно быть, известно, коллега, что природные стабилизаторы разрушаются под воздействием искусственной магии. В общем, главное, дочка рада, и о случае забыли. Только через пять лет, в Ничейной Земле я заметил, что жук так и льнет к харуспексам, и, пока он сидит на них, он способен светиться, почти как раньше, только гораздо слабее. Я еще тогда задумался, не лечат ли его камни, но, к сожалению, его срок жизни кончился быстрее, чем он восстановил свой прежний потенциал. Тогда мы с коллегами и начали серию экспериментов: при помощи искусственной магии у животных вызывались различной степени повреждения природного стабилизатора, затем этих животных привозили в нашу лабораторию на Ничейной Земле, где мы изучали воздействие на них харуспексов. И недавно нам удалось исцелить поврежденный природный стабилизатор полностью. Это было сделано у Fea majalis и двух видов рода Sylpha . Особенно эффективен оказался харуспекс типа «красный глаз». Он отличается красным сиянием, идущим изнутри. Я предполагаю, что подобные харуспексы способны излечить и человека, в случае, если в течение нескольких десятков лет он не будет получать дополнительного магического воздействия какого-либо из искусственных стабилизаторов. Теперь ты понимаешь, дорогой коллега, почему я решил доставить это открытие лично Серегу: должна быть проведена реформа законодательства государственного значения, должен быть открыт институт харуспексологии. Что скажешь?.. Повисла тишина. Кангасск поднял глаза и встретился с серьезным выжидающим взглядом Ориона. От него ждали ответа, а он не знал, что сказать… — В ваших экспериментах вы пытались излечить таким образом человека? — спросил он у Каргилла холодным научным тоном, к которому привык, листая отчеты Ориона. — Нет, — замялся тот. — Но мы изучали людей, подолгу носящих харуспексы. В частности, жителей города Таммара… У Кана при этом слове ёкнуло сердце. Кажется, интуиция пыталась что-то подсказать. Как бы там ни было, виду он не подал. А Нэй Каргилл тем временем продолжал: — …У этих людей отмечаются необычные способности, к примеру, способность видеть будущее и даже читать мысли. Мы предполагаем, что это есть естественные свойства человека с полноценным стабилизатором. Анализ показывает, что у людей, носивших харуспекс (не «красный глаз», а обычный, обсидианового типа) в течение пятидесяти лет, стабилизатор восстановлен на 80 %. Но люди Таммара никогда не пользовались магией, посему, об этом я ничего не могу тебе поведать. Это требует не усилий нашего небольшого коллектива, а мощностей отдельного института… Когда я смогу переговорить насчет этого с Серегом Серым Инквизитором, молодой человек? — Когда он вернется, — просто ответил Кангасск. — Он еще не сообщал… Глядя, как Нэй Каргилл, прихрамывая, ковыляет к своей комнате, Кангасск в какой-то миг проникся к нему уважением, несмотря на то, что ученый не удостоил Ориона и словом, а с ним самим говорил, как с записным балбесом: все равно, этот человек нес некий ореол истинности… дело в его открытии, или в подвиге, который он совершил, добираясь сюда, неважно — был ореол, и, глядя на него, Кангасск не понимал сам себя. Пытаясь разобраться в том, что смешало его чувства, он еще долго будет тянуться к этому человеку. Чтобы понять… …Прошло совсем немного времени — и становилось все яснее, что трепещущий ореол истины не есть постоянное состояние Нэя Каргилла, скорее мимолетный проблеск. А вот Нэй Каргилл настоящий начал все яснее проявлять себя. Он по-прежнему в упор не замечал Ориона, но отчего-то часто разговаривал с Кангасском, причем разговоры как правило носили характер назидательный или блещущий знаниями. Редко после простейшего из этих разговоров Кангасск не чувствовал себя полным дураком. Этот человек возвышался над ним, как гора, и милостливо, точно щенку, разрешал «молодому коллеге» слизывать крохи знаний со своей ладони. Оставалось поражаться, почему Орион, рядом с которым Каргилл — просто младенец, ведет себя совсем иначе… — …Ты сведущ в магии, юноша? — спросил Нэй как-то. — Мне хотелось бы, чтобы ты сломал стабилизатор этому животному. Подойдет любое лечебное или боевое заклинание. В переносной клетке за тройным магическим щитом трепыхалась мягкокрылая фея, и крялья ее, вторя названию, действительно хлопали мягко, издавая приятный и какой-то беззащитный звук. — Ты мог бы сделать это сам, Каргилл, — произнес Кангасск с неохотой; ну претило ему вот так взять и цинично покалечить живое существо, просто потому, что Нэй так захотел. — Это не по моей части. Я маг-теоретик, — нетерпеливо пробормотал ученый. — Ты поможешь мне или нет? Эта фея мне требуется для эксперимента, стабилизатор должен быть разрушен хотя бы наполовину. — А в чем состоит эксперимент? — Кан смотрел на притихшую фею и тянул с решением. — Чтобы объяснить тебе его суть, мальчик, мне придется вкратце изложить тут три курса университета. Как-нибудь потом. Делай пока, что я прошу, и все поймешь со временем, — как всегда, если не придираться к контексту, Каргилл был приветлив, дружелюбен и убедителен. Кангасск нехотя повиновался. Фея — существо боевое, опасное, и ее стабилизатор не так-то просто оказалось разрушить. Он потратил добрый час на это, применяя по очереди одно боевое (Суприм) и одно лечебное (Трит) заклинания. Жутко было представить, какой магией ответила бы на все эти манипуляции фея, не будь на клетке щита, направленного внутрь. Наконец дело было сделано. Кан устало вздохнул; гадко как-то ему стало от этого поступка, хоть и знал, что старался на благо науки. Каргилл благодарностью его не одарил, вместо этого решил приоткрыть лаборанту завесу тайны: — Теперь мы поместим ее в отдельную камеру для наблюдения. Могу я одолжить твой харуспекс? — вопрос был явно риторический, из раздела не подразумевающих возражений. — Зачем?! — аж отпрянул Кангасск. — Не переживай так, коллега, я не собираюсь выманивать у тебя харуспекс с открытой лицензией, — гордо усмехнулся Каргилл. — Я лишь отобью от него небольшой фрагмент, достаточный для эксперимента… — Этого нельзя делать!.. — Кан был так поражен, что запинался на каждом слове. — Ведь это не просто камень… это подарок… его… его… он мне дорог! Я не позволю ничего с ним делать! Человек, отрывающий серебристые руны от надгробия, откалывающий камень от древней статуи, вырезающий кусок из самой середины холста, на котором нарисован шедевр, — все ради удовлетворения сиюминутного любопытства — представился ему в тот момент. Кангасск и не подозревал раньше, что харуспекс, подаренный бойкой девчушкой, так важен для него, но сейчас он ударил бы Нэя Каргилла, вздумай тот хотя бы протянуть к нему руку. — Дикарь… — брезгливо, сквозь зубы произнес ученый, развернулся на каблуках и, сердито топая, вышел из лаборатории. Громко хлопнула дверь… Кангасск опустился на стул и склонился над столом, подперев рукой лоб и запустив пальцы в свою жесткую лохматую шевелюру. Гнев схлынул; теперь дрожь била его изнутри. Ему было плохо; в горле стоял ком, в груди словно переливалось что-то горячее. Он бы заплакал, будь он помладше, а так только болезненно моргал, тяжело переводя дух. Никогда, никогда больше не сталкиваться нигде с Нэем Каргиллом. «Пусть бродит в Башне, где хочет, лишь бы не там, где я»… Однако Каргилл после этого случая стал вежливее и даже добродушно предложил помириться. Кан не мог отказать, он вообще не умел подолгу обижаться на кого бы то ни было… Теперь ученый чинно раскланивался с «молодым человеком» при каждой встрече, под настроение шутил и что-нибудь рассказывал о собственной жизни, но зато, если настроения не было, Кан бывал выставлен за дверь лаборатории, как котенок, мягко, настойчиво, со скучающими нотками в голосе. Тема харуспекса больше не поднималась. Увлечь «коллегу» хоть чем-нибудь Кангасску не удалось: ни тренировки, ни лыжи решительно не интересовали Каргилла. «Зачем это ученому? — строго вопрошал он и тут же уверенно отвечал: — Незачем»… А Кану было странно, почему Нэй боится попробовать хоть что-нибудь новое. Даже сходить посмотреть на звезды отказывается. На фразу: «…Но они прекрасны! Только подумать — тысячи тысяч миров видны нам издалека!» он ответил и вовсе странно: «В твоем возрасте, юноша, пора отрываться от романтической ерунды и читать серьезные книги. Да знаешь ли ты хотя бы, что есть звезда?» — «Это солнце иного мира…» — «Прежде всего, это небесное тело огромной массы, достаточной для того, чтобы запустить и поддерживать термоядерные реакции»… Как в душу плюнул. И зачем он все время так делает?.. Кангасск долго не решался обсуждать Каргилла с Орионом, хотел для начала сам разобраться в них обоих, но скоро понял, что только еще хуже запутался и пришел в полное смятение. — Послушай, Орион, — сказал он однажды за вечерним чаем, пока Каргилла не было рядом, — я, наверное, чего-то не понимаю… — В чем дело Кан? — тут же отозвался сын звезд. — Скажи, почему Нэй ни разу даже не поговорил с тобой? Ведь ты величайший ученый Омниса после миродержцев. Казалось бы, не застав Серега, он должен был бы поговорить с тобой, а не со мной. Почему все не так? — Скажи мне, Кангасск, — хитро прищурился Орион, — не заметил ли ты чего-нибудь странного в Нэе? В том, что он говорит, что делает? Кан помедлил с ответом. — И все-таки я не понимаю чего-то, Орион, — сказал он растерянно. — Ведь Нэй, вроде, большой ученый, образованный, начитанный… Кто я такой, чтобы судить?.. но стоит ему заговорить со мной о чем-нибудь, как мне кажется, что он дурак… — Кангасск… — мягко и грустно рассмеялся Орион. — Милый мой Кангасск… Если бы ум измерялся количеством прочитанных книжек и написанных научных работ, какая жизнь бы наступила! Ведь тогда возьми любого, напичкай литературой — и он уже умный!.. Но не бывает так, Кангасск, не бывает, — покачал головой сын звезд. — И чувства не обманывают тебя, ты прав: Нэй Каргил — круглый дурак перед тобой. В наступивший миг тишины Орион невольно залюбовался широко распахнутыми удивленными глазами владиного Ученика. Удивление, смятение и множество неразличимых оттенков эмоций — все слилось воедино в его взгляде. Он — как открытая книга… Вот за эту искренность Влада и полюбила Кангасска Дэлэмэра. И суровый Серег. И сам Орион… — …Нэй чувствует то же, что и ты, подсознательно. Поэтому ему неуютно рядом с тобой, — продолжал сын звезд. — Но это и тянет его к тебе. Это и заставляет его каждый раз пытаться унизить тебя, ведь иначе ему не возвыситься самому. Он не осознает, не понимает, но чувствует, что ты умнее и мудрее него, и пытается хоть чем-то себя утешить. Это зависть, скрытая им от себя же… — Но, если так, чему он завидует? — пожал плечами Кангасск. — Чему? — Ты чист, открыт миру, Кан. Ты в постоянном поиске. И ты давным-давно познал такие тонкие материи, каких ему никогда не познать: любовь, искренность, дружбу, красоту… Когда к нему пришло открытие, он едва коснулся их, но так и не постиг… — Я видел… это было как ореол вокруг него… как чудо… — прошептал Кангасск, но чуткие уши Ориона услышали этот легкий шепот. — Да… — проронил он в ответ, и голос звучал тихо и глубоко. Взгляды Кана и Ориона встретились. — Ты спрашивал, почему он не говорил со мной… Пойми, он не просто глуп и покалечен собственной глупостью, он еще и упрям и по этой причине слеп. Раз увидев меня и поняв, что я не человек, Нэй автоматически счел меня слугой или рабом Серега. Это тут же стало для него стереотипом, и он даже не глянул второй раз, чтобы удостовериться. Нужно чудовищное потрясение, чтобы этот человек прозрел и начал видеть то, что происходит на самом деле. Пойми, насколько все плохо: внуши он себе, что каждое утро над Омнисом поднимается черное солнце, он ВИДЕЛ бы это черное солнце, и никто не убедил бы его в обратном… Кан поднял глаза к потолку: он представлял себе жуткий рассвет, когда гигантское черное светило неспешно поднимается над морем, словно соленая вода обнажает пустую глазницу черепа, и сияет оно, черное-черное солнце, как дыра в мертвый, беззвездный космос… Кангасска пробрал холод, и он поспешно тряхнул головой, чтобы прогнать видение. — Нэю повезло, что он не застал Серега, — вдруг весело заметил Орион. — Ибо Серег терпеть таких не может. Выгнал бы в шею, даже не выслушав. И лететь бы бедняге на трансволо до самого Хандела… Посмеялись. Хотя и как-то грустно. В завершение разговора. Орион вообще не умел злобно смеяться. И, как тогда, при разоблачении Немаана, перед Кангасском без всякого шума и блеска предстал настоящий мастер. Которому не нужно унижать других и не нужно выставлять свои знания напоказ; не нужно пытаться возвысить себя при помощи различных маневров и уловок — именно потому, что он мастер… — Я очень рад, что ты есть, Кангасск, — сказал ему Орион, когда уже прощались и отправлялись по комнатам спать. — Ты из тех редких людей, вокруг которых все оживает и обретает легкость молодости. Я и сам ожил, едва увидел тебя, будто бы мне тоже всего двадцать лет, как и тебе, а на четырнадцать тысяч двести восемьдесят два. Это чувство новизны… оно как полет… То же ощутили и Влада, и Серег, и, конечно, все, кого ты встретил на пути. Рядом с тобой все меняется, Кангасск. И это особый дар… Глава пятнадцатая. Уход Владислава Воительница… И черный плащ за ее плечами — как сложенные крылья; и гигантский закат догорает в небе, затемняя ее силуэт; и беззвучный ветер шевелит вьющиеся волосы, спускающиеся до плеч. — Привет, Кангасск, Ученик мой, — нараспев говорит она. — Как ты меня нашел? ведь я не успела научить тебя управлять движением снов. — Думаю, это харуспекс, — зябко пожимает он плечами; ветер треплет расстегнутую рубашку, и ее шелк ласкает тело. — …Харуспекс… обсидиан… вулканическое стекло… он что-то делает со мной… — Возможно… — бесшумными шагами Влада приближается, и багровый отблеск освещает ее лицо; глаза блестят, как обсидиан. — Скажи мне, зачем ты пришел? — Просить тебя учить меня пути воина, сохраняющего жизнь… — И это все? — Нет… было еще что-то… Кажется, что-то тревожило меня, но я не могу вспомнить… — Что ж… твои успехи удивительны, но до мастерства еще далеко: ты не сумел перенестись сюда полностью. Ты призрак, обрывок собственной памяти. Они долго молчали, стоя рядом; почти одного роста, Учитель и Ученик, человек и миродержец… Невообразимо огромное, вызывающе чужое солнце опускалось за горизонт; океан пылал под ним… — Что это за мир? — спросил Кангасск. — Сигиллан, — ответила ему Владислава. — И он не хуже любого другого, чтобы изучать искусство Сохраняющих Жизнь. Солнце ушло; сквозь черноту неба проступили четыре гигантские щербатые луны, напоив океан серебром. Здесь время шло иначе, и его хватало на все: на мечи и на слова… «Катана — меч, заточенный только с одной стороны, она остра; ее лезвие рассечет падающее перышко и воина в полном вооружении — пополам. Каждый пятый человек в Омнисе идет путем острой стороны. Но есть другая сторона, та, что не заточена; к ней можно прикоснуться без страха и свободно водить по ней рукой — почувствуешь холод, ничего более. Эта сторона — для редкого воина, для Сохраняющего Жизнь. Они убирают с меча гарду, оставляя без защиты собственные руки, но получая возможность легко перевести ладонь на тупую сторону лезвия: часто это шанс спасти врага своего, но и не отступиться самому — нанеся удар не лезвием, но рукоятью…» — Если я вместо того, чтобы снести человеку голову, отрублю ему руку, что держит меч, это ли путь Сохраняющего Жизнь? — Это близко к истине, но не всегда, Ученик. Иногда ты можешь сделать для врага только это. Но иногда и больше: провести меч над его головой, так, чтобы он рассек только воздух, а потом уйти на один из приемов… я научу… «Бросок на четыре стороны света» «Возврат ладони» …и еще один… с названием, кратким, как выдох, которое не запомнил Кангасск… — Самое сложное на пути Сохраняющих Жизнь — уметь делать выбор. Иногда даже такой воин — убивает, калечит… Подумай об этом. И помни: свою жизнь ты тоже должен хранить… Но довольно пустых слов. Забудь все это, слушай мир вокруг тебя… Жители Сигиллана незаметно окружили их. Наверное, уже очень долго они молчали и слушали разговор двух пришельцев, бледные дети огромного, но выдохшегося, старого солнца, не способного греть планету так, как раньше. Они были печально, трагически красивы, последние цветы престарелого мира. Тихонько зазвенели в серебряной ночи их мелодичные голоса… И у Кангасска сжалось сердце, когда он вслушался. Это была такая мука, что он прижал к груди ладони и скривился, не в силах даже плакать. Он понял, что уже никогда не суждено ему вернуться сюда, никогда не понять детей Сигиллана, никогда не узнать, что станется с ними… но, главное: никак не помочь… Он упал лицом во влажный, холодный песок и зарыдал; ни одна слезинка не упала с его ресниц, чтобы хоть как-то облегчить боль… «Сигиллан!..» Так он проснулся. Солнечный луч резал надвое полумрак комнаты; пылинки плясали в нем. На груди Кана тяжким камнем лежал Экспонат и увлеченно вылизывал шерсть на своем плече. Сон стремительно удалялся, точно падающая в пропасть звезда. …Сигиллан… Кангасск согнал Экспоната, сел и обхватил голову руками. Понадобилось время, чтобы прийти в себя. Редко какой сон оставляет столь сильное впечатление. Редко… Надо вставать, одеваться, идти завтракать, потом кормить тварей, терпеть Нэя Каргилла, тренироваться, читать… но все это, абсолютно все, отступало перед жестоким очарованием Сигиллана… Легкие струи света наполняют зал для тренировок. Звук встречающихся деревянных мечей рассыпается дробным эхом, похожим на брошенную о стену пригоршню градин. И вот — меч Ориона рассекает воздух, не встречая преграды, а секунду спустя сам Орион лежит на полу, а Кангасск держит в руках два меча: один свой, один чужой. — Не ожидал, — улыбнулся Орион, поднимаясь, и принял свой меч из рук Кангасска. — Почерк знакомый… — Тебе что-нибудь говорит слово «Сигиллан»? — сходу спросил Кангасск. Орион на минуту задумался, перебирая в памяти все, что звучит похоже… — Пожалуй, нет, — покачал он головой. — Это ведь не кристалл? — Нет. Это мир. Я видел его во сне. — О… — Орион закивал понимающе и отложил меч. — Говорят, во сне душа посещает иные миры… и если слишком резко разбудить человека, она может не успеть вернуться. Сын звезд сел на тренировочный ковер, скрестив ноги; Кан сел рядом. — Расскажи мне про Сигиллан… И Кангасск рассказал. Так, как помнил этот пронзительно печальный мир. — Думаю, тебе следует записать все это, пока ты не забыл, — посоветовал Орион. — Держать такие знания в себе — эгоистично, ты не находишь?.. Кан пожал плечами. — Когда ты вернешься в свою комнату, я позабочусь о том, чтобы на столе у тебя лежал чистый журнал, карандаш и походное пис а ло, залитое чернилами под завязку, — сказал сын звезд повелительным тоном и прибавил мягко: — Думаю, тебе всегда будет что поведать миру, Кан. — Ну про Сигиллан я точно напишу, — заверил тот. — Если уж ему суждено погаснуть, пусть останется хотя бы память… Хм… ты говорил что-то о «знакомом почерке»… получается, Влада учила искусству Сохраняющих Жизнь и тебя тоже?.. — О, я прожил у нее всего десять лет, и это было очень давно… я был совсем мальчишкой, когда она передала меня Серегу, так что почти все, что я знаю, идет от него… но — да, я помню ее уроки. И помню смертных, шедших этим путем, воинов с мечами без гарды… — он загадочно помолчал, следя за пляской пылинок в бледном зимнем свете… — Знаешь, а ведь искусства снов я так и не постиг… Иногда мне кажется, я брожу совершенно в иных мирах, чем вы, люди… мои миры полны таких, как я, остроухих и бессмертных детей звезд… Миров, заселенных людьми, я никогда не видел во сне. Как будто… есть другая Вселенная, и я — оттуда. Это было откровение, и Кангасск не знал, как правильно его принять; он опустил глаза. — Ну ладно, малыш… — рассмеялся Орион. — Тренировка закончена на сегодня. Пойдем обедать… …Насыщенные событиями, напряженные сны, каждый из которых неизменно оставляет отпечаток в душе… по утрам Кангасску казалось, что он не отдыхал. Нет, тело было бодрым и свежим и полным сил, но дух каждый раз оказывался перегружен и утомлен. Через некоторое время и Орион, и Нэй Каргилл привыкли, что Ученик миродержцев неизменно перехватывает днем час-другой сна. Эти сны были спокойными, «сонными» и давали отдых душе. Зато каждая ночь добавляла текста в чистый журнал, и вместе со знаниями росла печаль, и непонятная тревога, похожая на предчувствие, возвращалась все чаще… — Что гнетет тебя, Кангасск? — спросил однажды Орион. Это было на занесенной снегом вершине Башни — гигантском искусственном плато, в сердцевину которого впивалась черная игла Обсерватории. Кан, в теплом плаще с подбоем из волчьего меха стоял на самом краю, скрестив руки на груди, и смотрел в даль. На Юго-Запад. — Что-то не дает мне покоя, — тяжело произнес Кангасск. — Что-то там, далеко. Опасность, беда… то, что еще не случилось, но уже скоро… — Там город — Юга. Столица Южной Земли, — нахмурился Орион. — Мне надо быть там! — сжал кулаки Кангасск и обернулся. — Прости, Орион… но я ухожу, сегодня же. — Я не брошу тебя одного. И навстречу беде тем более одного не отправлю, — спокойно остановил его Орион. — Я пойду с тобой… — он лучезарно улыбнулся: — Заодно навещу кое-кого. — Но на кого тогда оставить Башню? — На Каргилла. — Что?! — Даже самомнение и гордыня могут иногда послужить общему благу. Особенно если не знают об этом, — многозначительно развел руками сын звезд и заговорчески подмигнул. — Не переживай: комнаты, в которые старому ворчуну лазить не положено, я и так давно закрыл. Нет, ты только представь себе, как он будет рад и горд, что ему Одинокую Башню доверили! Ни за что не подведет, это я тебе говорю! Так что иди собирайся, а я пока сообщу Каргиллу новость. — Лучше я… — виновато вступился Кангасск. — Боясь, тебя он не послушает… — Не переживай! — весело успокоил его Орион. — Я напишу ему письмо от имени Серега и передам, как подобает «правильному слуге». Поверит и послушает… Еще одно письмо я оставлю самому Серегу. Чтобы он сразу по возвращении не выгнал бедолагу Нэя и знал, куда мы с тобой делись, и не был сильно зол за это. Ну что, по рукам? — По рукам! — с радостью согласился Кангасск. У него только что с души свалился гигантский камень. Орион идет с ним!.. До этого Кан и представить не мог, что будет делать, как совладает с неведомой бедой один, да хотя бы как доберется до нее через весь Омнис, а теперь… теперь нет ничего невозможного: ни непреодолимых расстояний, ни непобедимых врагов!.. Подпрыгивая на ходу, точно мальчишка, Кангасск побежал собираться… Гордый своим назначением Каргилл и Башня, за полтора года ставшая Кангасску домом, остались позади. Погода стояла — «мороз и солнце»; а они шли мимо исчерченных лыжами склонов. Грусть тронула сердце, точно первый морозец — осеннюю землю. Хотя нет: сын звезд не выглядел особо расстроенным; у него сейчас был вид сбежавшего с уроков мальчишки и, щурясь своими огромными глазами на солнце, он бойко объяснял: — Тебе следует знать, что зона в сорок километров вокруг Серой Башни Серега и Юги Влады мертва для трансволо. Это было сделано очень давно, из личных соображений миродержцев. Сами они этот запрет запросто нарушают когда нужно, а вот нам с тобой придется для начала выйти за эту вот невидимую границу. — А потом куда? — беспокойно спросил Кангасск. — Нам надо успеть туда как можно скорее. — Думаю, в портовый город Аджайен, — бесхитростно отозвался Орион. — Верь мне, нет короче пути на Юг, чем через море. — Вот оно что… Я понял… — махнул рукой Кангасск. — Я об этом читал: сверхсрочные морские рейсы, когда сильный маг захватывает в трансволо целый корабль… это ты задумал? — Это, Кан, — посерьезнел веселый Орион. — Мы выйдем из трансволо недалеко от Границы. Она расплывчатая. Особенно сейчас, сам понимаешь. Потому, думаю, дня три пути нашему кораблю придется проделать своим ходом, на всех парах пока не появится возможность снова прыгнуть в трансволо… — он остановился и посмотрел Кангасску в глаза. — За эти три дня многое может случиться, Кан. Пираты знают, что сверхсрочные рейсы обычно везут самый дорогой товар. Они наверняка будут начеку. Возможно, надо будет отбиваться. Без всякой магии. Ты готов к этому? Подумай. Возможно, тебе придется убивать и рисковать жизнью. Кангасск опустил голову; увидел две мохнатые лапы Ориона, по щиколотку утонувшие в пушистом снегу: он не носил обуви… — Я еще никогда не убивал человека… — тихонько сказал Кангасск. — Только маскаков… Но я готов. Если придется. Готов убить из самозащиты, готов попытаться сохранить жизнь. Я… просто чувствую, что нет иного пути, что медлить нельзя, иначе беда. — Молодец, — невесело улыбнулся Орион. — Я просто хотел, чтобы ты знал, на что идешь. Все еще может обойтись, конечно же… — но в этом не было уверенности. Если бы они шли пешком, то добрались бы до архангела и дьявола только к первым звездам. Лыжи здорово сберегли драгоценное время: над головами каменных исполинов только-только начало клониться к закату солнце. Здесь еще совсем светло; значит, в Мирумире сейчас ласковый южный вечер, когда Луна, как корка сыра, только проступает в ясном-ясном голубом небе. Преодолев буйный рев зажатого в узкое каменное русло потока, Орион и Кангасск ушли в трансволо. Трансволо сына звезд отличалось от того, что Кан видел у Серега и Влады: он мог бы поклясться, что у Ориона бесчисленные звезды слагают совершенно иной узор и сияют совсем не так. Откуда же ты, друг? и вправду из другой части Вселенной, где миры населены такими же, как ты?.. Чуждые миры замигали и померкли. Шум Аджайена ворвался без предупреждения. Крики чаек; гудки кораблей; моряцкая ругань; только могучего дыхания волн слышно не хватало: морская гладь была спокойна, как озеро… Кангасск не ожидал увидеть великое море Чермасан таким… Вдоль тихих его берегов витали беспечные портовые песенки, острее и ехиднее мирумирских — и едкий дым многочисленных зигарелл царил над всем. Со времен великого пирата Зиги-Зиги каждый моряк в глубине души предан древней романтике и, даже перевозя самые мирные и законные грузы, порой запоет какую-нибудь дикую песню тех времен, и уж точно не появится под ясным небом без зигареллы — тонкой длинной палочки с полостью для дыма внутри — в зубах, причем раскурит ее так, чтобы сизый дым ел глаза всем вокруг (ему самому — в первую очередь). Средоточие многих путей и судеб, Аджайен посещало помимо самого разношерстного народу, еще и множество магов, причем часто достаточно сильных, чтобы владеть трансволо. Для появления прямо из чистого воздуха еще в незапамятные времена отвели небольшую мраморную площадку, чтобы из звездной дали не приходилось падать прямо в шумную толпу. Когда-то это здорово снизило количество конфликтов, возникавших из-за того, что какой-то подвыпивший моряк столкнулся с материализовавшимся прямо перед ним магом и тот обиделся. Площадка белого мрамора, исчерченного благородными трещинами, поднималась над поющей и дымящей набережной на семь высоких ступенек. По ним и спускались теперь Орион и Кангасск, погружаясь в туманную пелену чадащих зигарелл и суету большого города… Ей-богу, не будь Ориона, Кангасск просто опустил бы руки: пустынник, он не привык к большим скоплениям народа и сразу терялся, случись такое. Но сын звезд, не обращая внимания на то, что вокруг него люди начинают удивленно озираться и шушукаться, уже прямейшей дорогой шагал в таверну. Трехэтажная, с бутафорским морским чудищем над входом, она звалась «Приют морского волка». Если кто не заметил, вслед за Кангасском и Орионом в «Приют» тянулась уже неимоверная толпа народу… «Дларь» — в пустыне, «гостиница» — на Севере, «таверна» — на соленом берегу. Кажется, кто-то пояснял, что в Омнисе это одно и то же. Кто, Кан не помнил. Посему, ненадолго задумавшись над этим, просто пожал плечами… Общий зал таверны плавал в сизом дыму и шумел на множество голосов. Орион сходу заказал жареной рыбы и доброго эля (моряк взял бы рома, это заметили) и потянул Кангасска за стол в темном и, в общем-то, неприглядном углу, идеальном для отстраненного наблюдения. Народ, увязавшийся в таверну за ними, с любопытством зыркая в их темный угол, расселся по другим столам. Тем временем кто-то грохнул пустой кружкой по столу и под общие одобрительные возгласы и дружеские тычки начал пробираться к сцене, где, прислоненная к высокому стулу, стояла одинокая потрепанная гитара. «Песню! Песню!» — кричали одни. «Про Зигу-Зигу!» — требовали другие. Молодой моряк взял гитару, уселся на стул и лихо пробежал пальцами по струнам. Те жалобно запели под его грубой рукой, и народ притих, дожидаясь песни. Просоленным голосом, комично хмурясь и зверски мучая струны, моряк запел: Пират веселый Зига-Зига был! Таких веселых никогда не зли! И зигареллы знатно он курил — Не по одной, а сразу целых три! В зубах он их пред боем зажимал И так погано ими он дымил, Что враг его сознание терял И даже о пощаде не просил! Зига-Зига удалой! Так и помер молодой! Говорят, одна акула Зигу мертвого куснула, Ничего не поняла — Брюхом кверху вдруг всплыла!.. Песню подхватили — и хулиганские куплеты про Зигу-Зигу, один другого злее и солёнее, посыпались, как град. Это была не просто полная ерунда — но и такой силы эмоциональный заряд, что Кангасск невольно заулыбался. Улыбался и Орион; впрочем, по нему было видно, что мысли его сейчас витают где-то далеко. — Путешественник должен любить все эти длари, гостиницы и таверны, Кан, — сказал он. — Здесь можно услышать последние новости, найти нужных людей… — тем временем румяная девчонка принесла заказ. Сын звезд одной рукой, схватившись за самый краешек, принял у нее тяжелый поднос и сам поставил все тарелки на стол, добавив к сказанному: — И поесть, конечно!.. Спасибо, милая, держи денежку на сладости. Девчонка, зардевшись, спрятала в карман дареную монетку (золотую!). Она не спешила уходить и все восхищенно смотрела на Ориона, живо напоминая Кангасску малышку Сильвию. — А ты правда Орион, сын звезд? — спросила она шепотом. — Правда, детка, — весело закивал Орион. — А кто тебе сказал? — Ну… все говорят… — засмущалась девчонка. — Да я и сама вижу… — и указала на его чудесные меховые уши. Он рассмеялся. Кто-то сурово окликнул маленькую служанку, и она убежала, бросив на сына звезд последний взгляд. — Вот видишь, — невозмутимо произнес Орион, вновь повернувшись к Кангасску, — слухи быстро ходят. Они принялись за еду. Рыба была изумительная, без единой косточки. Там, где у кулдаганской фонтанной рыбешки должен быть колючий хребет, у это рыбины располагался аппетитный хрустящий хрящ. А какое мясо!.. На сцене за время трапезы уже успел смениться певец — теперь песни о Зиге распевала бойкая юная морячка, умудряясь при этом не выпускать дымящую зигареллу изо рта. От девчонки так и веяло морем и приключениями… Дочь капитана, должно быть… — Зига тут как всегда в почете, — заметил Орион с иронией, шумно прихлебнув эля из кружки. — Только вот ерунду о нем поют всякую, а самого главного никто не уловил… Не такой он был. Я знал его лучше, чем кто-либо; я был его другом… — Давно? — осторожно поинтересовался Кан. — Не очень… — сын звезд отхватил кусок рыбы; острые зубы сверкнули на мгновение. — Неординарная была личность, — тут он весело хмыкнул. — К слову сказать, все эти вонючие палки — они же зигареллы — его выдумка. Хотя по три штуки сразу он их не курил, конечно. Уникальный был пират: бывало, днем разграбит торговый корабль и перебьет команду, а вечером напишет трогательную поэму. О любви и звездах. Вот так. Думаю, амбассы с самого рождения у него было изрядно, под конец жизни и вовсе скопилось целое море… Так никто и не знает, как Зига закончил свои дни. Поют, что он утонул да дымом пропитан был так, что даже акулы не съели. Но неправда это. Он ушел. В последнее далекое плаванье на маленьком корабле со смешным названием «Джовибарба», вместе со своей любимой женой и маленькой дочерью. Там — неизведанные земли и моря. Влада говорила тебе, наверно… И он оставил все награбленное, все богатство, все корабли. Ничто это никогда не было ему дорого, потому он и расстался со всем легко. Ты помни об этом, Кан. Для того я тебе и рассказал, чтобы ты помнил. Поверь, такой человек заслуживает этого. Настоящей памяти, а не дурацких песенок… Кангасск кивнул. «О любви и звездах»… Он задумался о чем-то. Казалось, давняя история, несомненно, большая и глубокая, которую Орион уместил в несколько простых фраз, ожила пред его мысленным взором, и где-то теплилось закатное солнце, и к горизонту уходил маленький корабль с тремя темными фигурками на борту… Теперь каждая песенка с задымленной сцены звучала для Кана иначе: добавляя красок в тот далекий закат и грусти в тот далекий ветер. — …Жестокий был человек… И одновременно — светлый, — с каким-то тихим восторгом в голосе произнес Орион. Видимо, и он сейчас грезил уходящим в закат кораблем. — Как такое может быть?.. — и тут же оборвал лирическую ноту: — А ты чего эль не пьешь, Кангасск? — Да не умею я пить… — нервно кашлянул тот. — Это ведь привычку надо… а я… ну… вот так. Орион поднял правую бровь. Вопросительно. И медленно и загадочно улыбнулся: вот-вот расхохочется. Кангасск срочно, с преувеличенным интересом, принялся озираться по сторонам. — Тебя хорошо знают здесь, — заметил он, осторожно отодвинув в сторону кружку с элем. — По-моему, наше прибытие обсуждают за каждым столом… — Будь у тебя мои уши, ты бы даже знал почему, — усмехнулся Орион. — Б о льшая часть народу пришла за нами от площади трансволо. Им плевать на древние легенды, они видят лишь то, что установился безнадежный штиль (о чем я лично позаботился еще утром, пока ты собирал вещи), что от этого страдает их торговля, и оценивают, во сколько им обойдутся услуги мага, владеющего трансволо. Неплохие, но суетливые люди… Знаешь, с тобой я совсем от таких отвык… — сын звезд прочистил горло и многозначительно почесал за ухом. — Хотя есть и те, кто сейчас говорит о другом, кто помнит старые предания и поднимает тут ветра романтики… Да-а… — ностальгично протянул Орион, прислушавшись, — я оставил о себе долгую память… — Давно ты был здесь? — Тридцать веков назад. Я плавал тогда под флагом Зиги-Зиги. — Ты был пиратом?! — аж привстал из-за стола Кангасск. Глаза у него так и вспыхнули. Как недавно у той девчонки… — Был, — пожал плечами Орион. — Это странные, а местами, честно скажу, темные страницы моей жизни. Серег до сих пор при каждом случае мне это припоминает. — Никогда бы не подумал, — мотнул головой Кан… Сейчас он криво улыбался краем рта. Сколько еще сюрпризов в запасе у Ориона?.. — А что тебя привело… к пиратству? — Зига-Зига… Я был просто заворожен этим человеком, — ностальгично вздохнул сын звезд. — Я им восхищался и никак не мог его разгадать. Как жестокость и мудрость могут уживаться вместе, в одной душе?.. — он помолчал. Отхлебнул эля. Поморщился… и вдруг рассмеялся: — Да, Кан, ты меня по-другому представлял, наверно? Думал, раз я такой старый, я весь честный и правильный, так ведь?.. А я был неплохим пиратом, пил ром бочками и брал корабли на абордаж. Убивал и миловал, одних бросал акулам, других осыпал золотом. Я делал что хотел, что сердце подсказывало. Я был свободен… — бурная речь оборвалась неожиданно, точно навстречу поднявшемуся ветру вдруг захлопнули окно. Уже немного грустно, Орион добавил: — Странное было время… — Должно быть, ты сильно изменился с тех пор, — сказал Кангасск. — Хоть убей, не представляю тебя пиратом! — Кто угодно изменится за тридцать веков, — на свой манер возразил Орион. — Каким был бы сейчас Зига, даже я не берусь сказать… Людям всегда не хватает времени… В такие моменты Кангасск Дэлэмэр с некоторым огорчением вспоминал, что он и сам человек. В обществе бессмертных легко об этом забыть… Взгрустнув, Кангасск нерешительно двинул кружку обратно, поглядел на темную жидкость прищуренным глазом и все-таки хлебнул. Эль на вкус был неплох, и вскоре все печали куда-то улетучились, а кровь в висках стала стучать в такт зажигательным песням со сцены. Незаметно для себя Кан прихлебывал еще и еще и как-то не уловил момента, когда комната вокруг поплыла перед глазами, а голова стала тяжелой и медленно опустилась на руки. Вскоре он уже спал. Странный сон он видел. Слишком ясный для затуманенного крепким элем сознания… …Он видел Ориона пиратом. С окровавленной саблей; с алой повязкой поверх висков. Дикая ухмылка искажала его лицо, и глаза сияли нехорошим светом — в предвкушении битвы… А ведь слукавил ты, Кангасск, когда сказал, что пиратом его не представляешь: ведь все сходится, и ясно теперь, откуда идут суровая ирония да то и дело возникающий повелительный тон, который сын звезд потом ловко обращает в шутку… Время не заглаживает всех следов, никогда… «На абордаж!!!» — кричит тот, на тридцать веков моложе. Тем же голосом, тем же тоном, только свободнее, даже не думая сдерживаться. И вот он уже рубит направо и налево — и люди падают, как трава. Образ меняется. Видно, сражение давно утихло, команда Ориона празднует победу… и под общие крики пускает капитана захваченного корабля прогуляться по доске. И Орион, сын звезд, подталкивает не решающегося сделать шаг человека кончиком сабли. Хохот… И — последний поворот сна. Тот же Орион, но притихший и посерьезневший, спасает девушку с затонувшего корабля. Он поднимает худенькое, безвольное тело одной рукой: она без сознания. В легкой ночной сорочке, кружева которой шевелит ветер. Команда окружает своего капитана, жадно пялится на прекрасную пленницу, слышится довольное хихиканье, похожее на скрип старых палубных досок. «Молчать! — сурово бросает им Орион. Он оборачивается — и взгляд его обещает смерти, как перед битвой. — Тот, кто тронет ее, или обидит, пусть даже словом, даже взглядом, пойдет на корм акулам. Я предупредил,» — говорит он с твердым, морозным спокойствием, от которого любого проберет жуть. Низкорослый, широкоплечий, словно могучий вековой дуб, видавший многие ветра и бури. Нет, никто, никто не посмеет его ослушаться. Он обводит команду взглядом, и пираты опускают глаза… Спящий Кангасск восхитился в тот момент. Как зло может быть прекрасно? Но Орион был прекрасен… Что было дальше?.. Сны не идут так далеко… …Мералли помнила небывалый шторм, жестокий и расчетливый, точно разумное существо, и спасительный обломок мачты, за который она уцепилась; и жажду, и палящее солнце следующего дня; и пронизывающий холод следующей ночи, но дальше этого… ничего… только собственное имя. Она очнулась раньше, чем решилась открыть глаза. Ее разбудил липкий страх, чувство опасности и довольные смешки вокруг. Мералли боялась показать им, что проснулась. Боялась увидеть, где очутилась, и встретить то, что ее, несомненно, ждет… Но потом услышала голос, властно приказавший мерзкому смеху замолчать, — голос того, кто мягко и уверенно держал ее на руках… Когда она увидела Ориона, сына звезд, ее сердце вспыхнуло надеждой. «Ты прекрасен, — горячо прошептали пересохшие губы. — Прекрасен… хотя и не человек»… …Не очень хорошо просыпаться после выпитого с непривычки эля. Так и чувствуешь, будто голову крепко набили мокрым песком и галькой, пока ты спал… Кангасск сел на кровати, зажмурив глаза и усиленно массируя пальцами виски. Его тянуло спать; «песок» в голове противно перекатывался; а тяжелые веки ни в какую не поднимались. И еще: он не мог вспомнить, как оказался в этой комнате. — На, выпей… — Орион сунул ему в руки глиняную кружку. — Это что? — вяло спросил Кан. — Кофе, с самого Юга, — отозвался сын звезд. — А головную боль я тебе сниму… — кажется, он беззвучно сотворил заклятье, потому что «песок» начал ощутимо таять, а сон — отступать прочь. — Пить тебе нельзя, Кангасск, так и знай!.. — укорил он. — Сходи на балкон, воздухом подыши, а я скоро вернусь… Сквозь щелочки едва поднявшихся век Кан увидел только тяжелые моряцкие сапоги с отворотами, громко простучавшие к двери. Но кофе и заклятье сделали свое дело: не прошло и двух минут, как свежий и проснувшийся Кангасск стоял на балконе третьего этажа таверны, важно облокотившись на витые перила, и смотрел на корабли. Море все еще оставалось недвижимо; все белые, желтые, красные и узорчатые паруса печально повисли. Только отходил от причала перегруженный пассажирами убогий пароходик: ему отсутствие ветра нипочем… зато это еще вопрос, доберется ли он до Мирумира своим ходом… Величественные димараны и тримараны, казалось, долгим взглядом провожали маленького наглеца. И соленая вода едва заметной рябью касалась их резиновых камер, крытых бронированными щитками, точно драконовой чешуей. История появления многокамерных резиновых кораблей древна, как Омнис. Все началось с того, что одному из своих первых Учеников — то была южанка Леа Виварди — Хельга, Не Знающая Лжи, показала, как варить сок особых деревьев, так чтобы получалась резина, раскатывать ее в тугие листы и клеить из них камеры для лодки. Первая в истории человечества лодка была деревянной, но эта, вторая — резиновой, двухкамерной, и именно она положила начало эре кораблей. Было понятно, почему: чтобы затопить деревянное судно, достаточно одной пробоины, а чтобы отправить на дно резиновый корабль, придется выпустить воздух как минимум из трети камер, так что даже со вспоротым брюхом он дойдет до порта… Росло число камер, но до некоторых пор корабли так и оставались огромными лодками. Чем больше, тем ненадежнее, неустойчивее. Пока другой Ученик Хельги — Иммер Нотимар — не построил первый димаран, просто положив дощатый пол между двумя нагруженными лодками… Так корабли стали устойчивее, и теперь меньше камер требовалось, чтобы держать большое судно на плаву. Меж двумя маранами — «поплавками» из множества камер — строили палубу и трюм и ставили паруса. Первые пираты появились чуть позже. Они облюбовали по свойствам подобный Горелой Области треугольник Ничейной Воды моря Чермасан, где отлично взрывается порох. Они поставили на свои корабли пушки и вооружились огнестрелками. И попадавшие под огонь димараны в одночасье показали свою слабость: стоило продырявить существенную часть камер одного «поплавка», как он становился слишком тяжел, тянул на дно, и судно переворачивалось. Корабли торговые и пассажирские обзавелись пушками, бензиновыми двигателями, которые работали только в этом треугольнике моря и порой помогали удрать от битвы, и навесили броневой щиток на каждую камеру, но даже все это вместе взятое не слишком помогало защититься от пиратов, которые быстро уравняли шансы. Тогда капитан Нилиния Ролан — она никогда не была Учеником миродержцев — спроектировала новый вид кораблей — тримараны, где палуба и трюм покоились уже на трех «поплавках». Тримараны оказались устойчивее и выносливее своих предшественников, но сильно уступали в маневренности. Именно поэтому «опасные» димараны до сих пор в ходу… Что касается пароходов — изобретения Оверона Надд, — то на них и те, и другие смотрят свысока. Тихоходные, постоянно ломающиеся посреди моря и просящие бускира у простых парусных судов. Большого будущего за ними никто не видит. Однако, случись штиль, опаздывающие на Юг или Север пассажиры забивают пароходы под завязку. И в итоге… частенько оказываются в нужном порту куда позже радостно оставленных позади судов… именно потому «пароходом» в любом порту дразнят человека, которых туго соображает, или просто неудачника. …Спокойное, дремлющее море; и под балконом мельтешат треуголки и шляпы с перьями и чадят зигареллы. Кангасск оперся на перила балкона и снова хлебнул кофе. На душе было странно, но обычно обостренное харуспексом предчувствие почему-то молчало. Так и казалось: судьба в данный момент не знает верной дороги и балансирует на перекрестке, задумчиво оглядываясь по сторонам. Возможно, именно сейчас Орион решает, какой выбрать корабль, пока здешние синоптики подогревают страсти, обещая неделю-две глухого штиля у северных берегов. Хорошо еще, никто не догадывается, чьих это рук дело. Как-то у Кана с Орионом вышел долгий разговор об управлении погодой. Орион тогда четко определил: монополия на погоду — только у миродержцев; они, конечно, могут дать лицензию, но это едва ли проще получения лицензии на харуспекс, ибо погодный баланс в Омнисе — дело серьезное и хрупкое. Потому все погодные изменения где-либо в обитаемом мире происходят или сами по себе, или направляются Югой и Серой Башней. В любом случае, подумал Кангасск, никому и в голову не придет, что хозяин Севера решил одним мановением руки подорвать его торговлю. Потому клянут все сейчас какие-нибудь высшие силы и заваливают Ориона предложениями одно другого выгоднее… Пока Кангасск размышлял о судьбе и погоде, Ингис выбрался из кармана, вскарабкался по его одежде, лихо цепляясь когтями и хлопая крыльями, и сунул-таки любопытную морду в чашку с кофе. Когда Кан опомнился, дракон уже шумно лакал черный южный напиток и отказываться не собирался. Пришлось оттащить наглую зажигалку за лапу. Что-то пробурчав насчет того, что наглость — неотъемлемое свойство любых драконов, Кангасск допил кофе сам, единым залпом. Теперь ему совершенно не хотелось спать, а небо над Аджайеном тем временем стремительно вечерело, темнея до ночной синевы. Алая полоса заката уже отметила горизонт. Кан вернулся с балкона в комнату и развалился на кровати; дожидаясь Ориона, он насвистывал портовые песенки и играл с карманным драконом… А что еще оставалось делать?.. За время ученичества у Влады он понял: иногда даже в час беды ничего нельзя, да и не нужно делать, нужно просто ждать. И он ждал. Когда стало темно, то засветил четыре Лихта и развесил их по всем углам. …По лестнице застучали тяжелые сапоги. «Ну наконец-то!» — с облегчением вздохнул Кангасск и приподнялся на локте. В холодное сияние Лихтов ступил Орион. Теперь он был одет по местной моде: синий камзол поверх белоснежной рубахи, свободные брюки, ремень с тяжелой пряжкой, сапожищи последнего размера; в руках же сын звезд держал зловеще-черную треуголку и какой-то сверток. Он острозубо улыбнулся навстречу удивленному взгляду Кангасска и, несмотря на новенький чистый наряд, тем еще более стал похож на пирата из сна. Аж жуть берет, честное слово… — Что не так? — хитро поинтересовался Орион. — Ты же не носишь обуви! — быстренько нашелся Кангасск. — Не выношу сражаться босым, — пояснил сын звезд. — Неуютно, знаешь ли… — Хмм… — Кан глубокомысленно почесал подбородок. — А это что? Сабля?.. В ответ Орион бросил ему треуголку и сверток (Кангасск их ловко поймал) и извлек оружие из ножен. — Да, — сказал он весело, любуясь отблесками ледяного света на поверхности клинка. — Сабля. Притом замечательная. И куда удобнее, чем катана, когда дело доходит до битвы на корабле. Знал бы, что придется, и тебя бы научил паре трюков, — Орион вернул саблю в ножны, затем снял их с пояса и бережно прислонил к стене. — Но, думаю, ты и со своим мечом справишься, — заметил он. — Влада говорила, ты храбр в бою. — Но… — смутился Кан, вспоминая единственный бой, в котором Влада его видела. — Зря она не скажет, — отрезал Орион. С этими словами он сел на край кровати и с наслаждением стянул сапоги. — Что в свертке? — безобидно поинтересовался Кангасск. — Одежда для тебя, — ответил ему Орион и пошутил: — Пирата из тебя, пожалуй, не получится, скорее уж правильный, законопослушный моряк… В общем, план таков: спим три часа и отправляемся на рассвете. Корабль я выбрал быстрый, если не самый быстрый в порту. Так что, какая бы беда не ждала нас на Юге, мы ее опередим. — А что за корабль? — Называется «Ювель». Это средних размеров димаран. А быстрым быть его положение обязывает, ибо возят на нем исключительно контрабанду. — Мы поедем с контрабандистами?! — вспыхнул Кангасск. — Да знал бы ты, что они везут, Кан! — Орион изобразил загадочный испуг. — И что? — отозвался Кангасск скептически. — Целую гору харуспексов! — с этими словами сын звезд разразился громогласным хохотом. — Не смешно… — с укором произнес Кангасск и обиженно отвернулся. Орион разбудил его рано. Облачившись в незнакомую одежду, Кангасск отметил, что она, вопреки всему, удобна и даже красива. Молоденькая служанка, которая принесла завтрак, так прямо и сказала, что он хорошо выглядит. Кан до сих пор удивлялся преображению: стоило выйти из Арен-кастеля, как его не просто никто ни разу не назвал уродом, а даже наоборот… Стоит задуматься: быть может, он и вправду красив? Наскоро проглотив завтрак, они вышли на набережную, дружно нахлобучили на головы треуголки и отправились искать «Ювель». Как ни странно, люди больше не оглядывались на них: видимо, приодевшись по-местному, удалось смешаться с толпой. Больше не было видно мохнатых лап и острых ушей Ориона, а глаза у него не на столько уж необычны, чтобы привлекать внимание самим по себе: просто они несколько больше, чем у простого смертного, и ресницы длиннее, но этого можно и не заметить издалека. Несколько недоуменных взглядов словил не шедший к наряду меч Кангасска: катана, да еще и со снятой гардой. А харуспекс он предусмотрительно спрятал под рубаху, от чужих глаз подальше. — Ага, вот он, «Ювель», — объявил Орион и повел рукой в сторону корабля, одиноко стоящего у крайнего причала, в тени скалы. Это действительно был небольшой димаран, но на удивление красивый: броневые чешуи, покрывавшие камеры «поплавков», щеголяли яркой изумрудно-зеленой краской, а по белым парусам вился такой же изумрудо-зеленый драконий орнамент. Кан заметил, что Игнис, примостившийся на его плече, с любопытством поглядывает на корабль то одним, то другим глазом. Общеизвестно — карманные драконы прекрасно различают цвета. Видимо, ему чем-то приглянулся изумрудно-зеленый… — Пошли, — сказал Орион, — нас уже встречают… Высокий хмурый парень в шляпе, просоленной всеми морскими ветрами, и такой же просоленной одежде ждал их у трапа и нервно смолил длинную зигареллу. — А я уж думал, ты не придешь, — хмыкнул он и добавил с мрачной иронией: — маг… — Пришел, как видишь, — небрежно ответил Орион. — Пошли к капитану, — позвал парень. — Смотри не зли ее. Она и так из-за этого штиля злющая, как беременная каракатица… Глава шестнадцатая. На борту изумрудного корабля — Вот ты какой, Орион, сын звезд… — хмыкнула она и улыбнулась левым краем рта (правый был занят двумя(!) чадящими сизым дымом зигареллами); зубы ее почернели за много лет, проведенных в этом дыму. По коричневой ткани капитанского камзола бежали, извиваясь, зеленые крылатые змейки, напоминающие детенышей драконов и вышитые с большим тщанием. Возможно, только Кангасск не понимал, что же многие люди находят в драконах (будь они размером с ладонь или с небольшую крепость, наглые они все до единого!), а кому-то виделась в этих существах своя романтика. Каждый человек в команде «Ювеля», включая капитана, носил что-то с изображением изумрудного дракона. Где водятся такие?.. кулдаганские налетчики были желты, как дюны… Отчего-то захотелось спросить об этом странном драконе. На какой-то миг Кангасску показалось, что ему бы даже ответили. …Капитан Птармика была стара и седа. Никак не верилось, что Орион старше нее на тысячи лет. Казалось, это сама древность облачилась в просоленный морской наряд, вооружилась абордажной саблей (тот еще тесак) и задымила две зигареллы сразу, вплотную приблизившись к легендарному пирату… А, может быть, все-таки можно представить?.. Ибо от Ориона, сына звезд веет древностью совсем иного толка, и суровая старуха, должно быть, видится ему маленькой девочкой, которая состарилась, не успев ничего понять в этой жизни… Людям всегда не хватает времени… — Внук сказал мне, ты согласен работать без денег, — подозрительно произнесла Птармика. — И то верно, — подтвердил Орион. — Нам с этим парнем, — он кивнул на Кангасска, — на Юг надо как можно скорее, и деньги тут ни при чем. С вас корабль, с нас трансволо — и мы в расчете. — Хорошо, — кивнула. И заявила сразу же: — Но если припечет, вы оба сражаетесь наравне со всеми! Будь вы хоть трижды маги, и не думайте отсидеться в каюте! — Да, капитан, — спокойно ответил Орион. — Тогда делай свое дело, маг. Сколько тебе надо времени, чтобы выдернуть нас из этого штиля? — Совсем немного… …Зрелище было странное и прекрасное: изумрудный корабль, плывущий сквозь вечную пустоту, полную мигающих звезд. Звезд, освещающих миры, где живут люди, подобные Ориону… Моряки подняли головы и удивленно раскрыли рты. Восторг и ужас смешались на корабле воедино. А по щеке капитана прочертила блестящую дорожку слеза… впрочем, быть может, это от дыма, а не от трепета души… хотя, кто знает?.. Звездное видение оборвалось нежданно, и димаран опустился на воду. Некоторое время люди изумленно смотрели в небо, словно еще видели чуждые звезды. — Не спаааать! — быстрее всех опомнилась Бабушка, как ее уже мысленно окрестил Кангасск, и народ засуетился: разворачивали паруса, ловили попутный ветер и между тем наперебой обсуждали способности «того-самого-Ориона». — Мы будем вовремя, — с каким-то лихим весельем сказал он Кангасску, глядя на море, плещущее от горизонта до горизонта. Тот только пожал плечами в ответ: кажется, судьба вновь верной дороги не знала. Долгий-долгий первый день близился к вечеру… Опершись на низкий бортик левого поплавка, Кан смотрел вниз, туда где соленая вода лизала бока корабля. Он выбрался из душной каюты на палубу в поисках свежего воздуха, но и это его не спасло. И теперь он смотрел обреченным взглядом в синюю-синюю даль, которая и не думала кончаться. Ко всему прочему, еще и на душе было скверно… Подошел Орион. — Укачивает? — спросил он с участием. Кангасск аж встрепенулся; то, что с Ориона в одночасье сошла веселая пиратская наглость, которая чем-то сродни наглости драконьей, искренне его порадовало. Сын звезд был спокоен и слегка грустен, как и подобает мудрецу, ибо в многой мудрости много печали, — таким Кан знал его в Башне. Он вымученно улыбнулся вернувшемуся другу и признался: — Укачивает… — Не беда, Кан, — попытался подбодрить его Орион. — Многие славные капитаны страдали от морской болезни. Но это не мешало им бороздить моря, сражаться и побеждать. Я сам качку не люблю, честно признаться… — он смущенно кашлянул. — Ты? — Кангасска это позабавило. — Да, представь себе, — посмеялся над собой Орион. Даже смех у него стал прежний. — Но у меня есть средство, чтобы стало полегче. Возьми вот. Кан принял из его рук толстую прессованную плитку, похожую на жевательный табак, но только подозрительно зеленого цвета. — Что это? — спросил он. — Прессованная мята, — пояснил Орион. — Пираты жевательный табак уважали в мое время, насколько я помню. Я же всегда ему мяту предпочитал, и Зигу к тоже к мяте пристрастил. Она от морской болезни спасает, и от скорбута [2] … Хотя уж скорбут-то тебя за три дня и так не съест. Кангасск недоверчиво откусил краешек зеленой плитки и вдумчиво разжевал его. Рот наполнился приятным холодком, перед которым сразу же отступила тошнота. 2 Scorbutus (лат.) — цинга. — Полегчало? — Угу… — Уже неплохо. Орион поглядел на море. Горизонт был чист со всех сторон. — Море… как давно я его не видел… — сказал он, и грусть в этих словах прозвучала пронзительная. — Признаться честно, стоило мне ступить на мрамор Аджайена, как со мною что-то стряслось… Ты, наверно, заметил, что я сам не свой. — Ага… — Прости, если что… Столько воспоминаний нахлынуло… Будто и не было тех трех тысяч лет — и я уже говорил и вел себя так же, как тогда. Когда был пиратом. Когда был влюблен в море. Но все прошло давным давно, и ничего не вернуть. Иногда до слез больно это осознавать… Орион внимательно посмотрел на Кангасска. Тот молчал и все так же следил за бесконечной водой. — Как тебе море, Кан? — решил сменить тему Орион. — Сказать честно, я его боюсь, — хмуро признался Кангасск. — Никогда не видел… нет, даже представить не мог, что бывает столько воды сразу. К тому же, я не умею плавать… — Это ты бросай… Плохая примета — плавать по морю в таком настроении. Море- это не просто вода, Кан. Это целый мир, и живет этот мир совсем не так, как сухопутный Омнис… — Орион толкнул Кангасска локтем. — Хочешь расскажу что-нибудь, чтобы отвлечь тебя от мрачных мыслей? Пару пиратских историй?.. Давай, спрашивай что угодно. — Что угодно? — Кангасск на секунду задумался. И прямо-таки просиял от собственной хитрости: — Хорошо. Тогда скажи мне, кто была та девушка, которую ты спас? При этих словах Орион сник и сгорбился над бортиком; взгляд его устремился к горизонту, и не сказать было по глазам, о чем он думает. — Быстро ты свыкся с ролью гадальщика, — сын звезд издал невеселый нервный смешок. — И вопросы задаешь такие, что не откажешься… Было. Действительно было такое… И к чему ты это спросил?.. — Просто это странно… для пирата… — пожал плечами Кангасск. — Ты просто не знаешь, что значит быть пиратом… — мягко упрекнул его Орион. — Быть пиратом — значит делать все, что хочешь. Хочешь — грабь корабли, пытай пленников, загребай руками золото; хочешь — помогай обездоленным, пиши стихи и спасай девушек… Свобода. Да такая, что пьянит не хуже любого рома. — Теперь понимаю, — задумчиво произнес Кан. — И все-таки ты мне не ответил… про девушку. — А тебя не проведешь… — Орион поднял голову и внимательно посмотрел на Кангасска. — Это долгая история… …Ее звали Мералли. Когда я подобрал ее, она была в каком-то бредовом полусне и чудом цеплялась за разбитый кусок дерева, который, видимо, раньше был мачтой. Помню, я держал ее на руках и выговаривал команде, а оне шептала — так тихо, что только мои уши могли это слышать: «Ты прекрасен. Прекрасен, хотя и не человек..» и цеплялась за меня, как недавно за ту несчастную мачту… Она не помнила ни что случилось с ее кораблем, ни откуда она родом, ни куда плыла — ничего, только имя. Красивая… тихая… и часто говорила стихами… Я оставил ее на своем корабле, поселил в самой лучшей каюте, завалил сувенирами и диковинками — так обычно утешают пережившего беду ребенка… Мералли довольно долго плавала вместе со мной. Однажды даже видела меня в бою, хотя я, помнится, всегда ее запирал: незачем девушке смотреть, как злобные мужики кромсают друг друга… Я показал ей далекие острова с диковинными цветами и животными… Научил играть на флейте… Мне было хорошо с ней, я душой отдыхал, пока не понял, что происходит… Я был слеп, как последний идиот, и только по себе заметил, в чем дело… Мералли… тронула меня, как не должна смертная девушка трогать бессмертного… ты понимаешь, о чем я, Кангасск?.. Она любила меня так сильно, что я это почувствовал!.. Даже не знаю, как такое было возможно. Она видела, что часто я бывал жесток. Видела, как убивал. Знала, кто я и что я: я не скрыл от нее, что мне тогда уже было с лишним одиннадцать тысяч лет. И после всего этого — любить?.. Я долго думал, что делать с этим, и решил прекратить все, пока не поздно. Пока сам не привязался и ее не погубил… — И что ты сделал? — Познакомил Мералли с Зигой… Бедняга влюбился в нее без памяти, как только увидел. Он бы весь мир ей к ногам положил, если б она только попросила. Помню, когда я отплывал на своем корабле, она плакала и кричала мне вслед и выбросилась бы за борт, если б Зига вовремя не сгреб ее в охапку. А через полгода, когда я увидел этих двоих вновь, они были влюблены и счастливы и играли веселую свадьбу. И я же, облачившись в серое с серебром, скрепил северным обрядом их союз, вместо священника. Конечно, не все прошло бесследно, и не могло пройти. Мералли как-то сказала мне, что мы с Зигой очень похожи, будто братья. И добавила потом, что нет на земле Любви, есть только утешение… специально сказала, мне в укор. — А что Зига-Зига? — Да он все понимал не хуже меня. Я как-то обнаружил у него весьма красноречивый стишок о восьми строчках… Скажи мне, отчего ты так красива? Скажи мне, отчего ты так грустна? За красоту земную выпью пива, А за любовь — налью себе вина. Скажи, о ком ты думаешь весь вечер? Скажи, о ком грустишь, когда я сплю? За страстный взгляд его я не замечу, А за любовь к тебе его убью. — Очень по-пиратски… — заметил Кангасск. — Да уж… был у нас по этому поводу долгий разговор. На саблях… Я пытался ему втолковать, что не имею никаких претензий на Мералли, а он только орал, как он меня ненавидит, и кидался в атаку с упорством горного барана. Ничем хорошим это бы не кончилось, если б не вмешалась сама Мералли и не поклялась, что любит его и только его. Зига всегда таял, как воск, стоило ей на него хотя бы с нежностью посмотреть, так что он сразу мне все простил. Потому я и вел обряд на его свадьбе. Правда, на свои места все не вернулось, конечно. Через год где-то Зига отправился с Мералли и годовалой дочкой своей, тоже Мералли, прямо за горизонт, оставил мне весь флот и все золото. — А ты? — А что я… Плохой из меня наследник получился. В ту пору много бед свалилось на Омнис. Стигийские пауки и прочая нечисть. Когда я поспел к полю последней битвы, нашел только Серега, причем при смерти. Тогда и понял, какая ерунда все эти грабежи и золото, и ром, когда тот, кого я люблю как отца, ранен и беспомощен. И я все бросил. Как Зига — он, видимо, понял то же, только куда раньше меня, бессмертного дурня… Но это все другая история, на следующий раз, на подходящий момент… А что случилось с Зигой и Мералли, я до сих пор не знаю. И до сих пор мне кажется, что я тогда что-то сделал неправильно… где-то да свалял дурака. Вот и вся история. Что скажешь, Кан?.. — Знаешь, Орион, — с тихим негодованием произнес Кангасск, — меня вот никто никогда не любил. И если бы ко мне пришла настоящая любовь, я не стал бы ею разбрасываться! Орион смиренно проглотил этот пылкий мальчишеский выпад и, покусывая нижнюю губу острым клыком, о чем-то помолчал. — Любовь к бессмертному — штука невыносимо тяжелая, — сказал он наконец. — Будь ты бессмертен, обрек бы ты любимую на такое? — Так ты все же любил ее? — Не успел полюбить… К тому же… есть на свете та, кого я люблю испокон веков, и любви этой тысячи лет, она росла вместе со мной. Быть может, однажды мы будем вместе. Когда что-нибудь изменится… — Мой взгляд взывает к небесам, Взывает к небесам! Я вижу в отсветах зари Любимые глаза. Нет, не тревожь, не шевели Углей в седой золе, И утешение Любви Замена на земле, — упрямо процитировал Кангасск. — Да, это слова Мералли, — хмыкнул Орион. — Я с ними никогда не соглашался… И вообще, — он резко повернулся к Кангасску, гордо выпрямившись и скрестив на груди руки, и потребовал: — перестань играть с харуспексом! — Я не играл, — сказал тот в свое оправдание, — это, видно, Ничейная Вода на него так действует, почти как Таммар. Раньше он вел себя тихо… — Скажи лучше, нападут на нас сегодня или нет? — проворчал Орион на это. Впрочем, скорее, в шутку. Или чтобы опять сменить тему. — Сегодня — нет. А вообще… так и чувствую, что мирно не доплывем… Орион, — сказал Кангасск примирительно и улыбнулся: — А я, видимо, буду сражаться в стиле «пьяный моряк», ибо меня мутит и шатает даже когда твою мяту жую. — В бою морская болезнь быстро забывается, Кан, — улыбнулся в ответ сын звезд и дружески похлопал его по плечу. — Что ж, если опасности нет, иди вздремни, чтоб отдохнуть от качки. — Пойду, как скажешь. Но ты как-нибудь научи меня разбираться во всех этих парусах и морских узлах… Глава семнадцатая. Губительный Архипелаг — Ты не решился встретить меня в Сигиллане. Почему? — спросила Влада, нахмурившись. В этом мире, залитом светом померанцевого солнца, у нее были длинные косы, перехваченные вместе оранжевым ремешком, короткая синяя курточка и рыжего шелка брюки, расширяющиеся вниз от колена; босые ступни мяли бронзового цвета траву. Наряд же Кангасска казался нелепым здесь; Ученик стоял пред Учителем, ссутулившись, и смущенно мял треуголку. — Я не могу видеть Сигиллан, — тяжело сказал он. — Мне кажется, у меня сердце разорвется, если я еще раз его увижу… Здесь гораздо спокойнее… — он поднял голову и осмотрелся. — Я вижу, в этом мире даже ты рассталась с мечом… — Саренга — тихий мир, — пожала плечами Влада, — но это не умаляет его могущества. Каждый раз, в каждом новом сне я поражаюсь мастерству других миродержцев. Мы с Серегом — не более чем глупые дети рядом с ними. — Позволь возразить, — покачал головой Кангасск. Яркий свет, казалось, напитал его отросшие за полтора года волосы яркой медью. — Я никогда не забуду две каменные карты по обе стены привратного коридора в Башне, — произнес он почти шепотом. — Омнис до и Омнис после. Одна — обугленный труп прежнего мира, другая — зеленые долины, прозрачные реки, юные леса, полные тоненьких деревьев. Не знаю, зачем Серег сделал этот коридор, но я проходил его много раз: когда шел кататься на лыжах, когда возвращался обратно … Вы подняли этот мир из пепла… — Было такое, — согласилась Влада, глядя под ноги и шевеля босой пяткой бронзовую траву. — Но ты не знаешь всей предыстории нашего прихода. Не знаешь, что двигало нами. Не можешь судить беспристрастно. Хотя… — она резко подняла взгляд, и глаза блеснули профессиональным любопытством. — Я вижу, ты уже не тот потерянный призрак, каким приходил раньше. На этот раз ты принес с собой память. Может быть, даже о том, что хотел спросить с самого начала? С одного дерева на другое, издав пронзительный крик, порхнуло яркое сине-рыжее пернатое существо с шикарным вьющимся по ветру хвостом. Кангасск невольно отвлекся на этот стремительный полет, вздрогнув и вынырнув из бездны злобных переживаний, бродивших в душе. Он хотел сказать нечто резкое, но теперь забыл об этом. — Я хочу знать, что происходит, Учитель, — вымолвил он на удивление низким, бархатным голосом. — Хочу знать, как вы с Серегом расследуете все это, куда пропали, почему ничего не предпринимаете. Хочу знать, где вы, когда вы нам так нужны. — Присядем, — сказала Владислава. Они опустились в мягкую бронзу травы, на теплую, прогретую небесным Померанцем землю. Этот мир дышал благополучием и покоем, ровной, светлой судьбой. Он и не собирался погибать, как Сигиллан. Напротив, Саренга обещала жить долго и счастливо… — Это дело не расследуешь так, как пишут в книжках, — покачала головой Влада. — Я уже не говорю о том, что пришел наш вор через трансволо, минуя запретный радиус. Главное, ушел он через Провал. Это опасное место даже для нас с Серегом. Но мы искали и там. Только следов найти нам не удалось, а у тамошних обитателей ничего не спросишь. Тогда мы уцепились за идею о витрянике. Твоя мысль была, помнишь, Кан? Ты сказал, что его вызвали специально, чтобы чем-то помешать нам. И мы решили найти след того, кто его вызвал и был достаточно хитроумен, чтобы заставить его вселиться в маленькую девочку из семьи амбасиатов. Ты не представляешь, какое большое дело сделал тогда, Ученик. Ее могли не найти еще очень и очень долго, и все могло бы кончиться резней и смутой на Севере. Он знал, откуда-то знал, что детей не проверяют… — Вы нашли его? — Мы близки к цели. Каждое магическое действие оставляет след. У каждого мага свой почерк. И у этого — почерк до боли знакомый. Мы найдем его. Очень скоро. — Вы очень нужны сейчас в Юге, — безнадежно вздохнул Кангасск. — Я почувствовал… понимаешь, Учитель… это все харуспекс… Мы с Орионом пытаемся успеть туда, но, боюсь, не успеем. — Мы сейчас на Севере… — Влада подперла кулаком щеку и внимательно посмотрела на Ученика. — А через Провал? — предложил тот с надеждой. — Все настолько серьезно, что нам с Серегом стоит еще раз рискнуть жизнями и сунуться в Провал?.. — Боюсь, что да. — Подожди здесь… Она пропала. Должно быть, так выглядит резкое пробуждение со стороны сна: из него исчезает человек. Кангасск остался один на один с теплым сине-оранжевым миром. Саренга прямо-таки лучилась мудростью своего создателя. А каким кажется Омнис тем, кто блуждает ночами по мирам своих коллег? Что чувствуют они, ступая на зеленую траву или желтые дюны? Сложно представить. Но Кан был уверен, что Влада зря недооценивает Омнис. В нем есть что-то… что-то высокое и честное, что не выразить словами. Хотя, пожалуй, Странники Кулдагана сумели бы выразить: они помнят язык мира Ле'Рок и, возможно, те самые слова, что говорили пустынники, проснувшиеся однажды в чужом мире. …Влада неслышно появилась у Кангасска за спиной. Она села рядом и облокотилась на его плечо. — Мы не придем, Кан, — сказала она… недоуменно, с тяжелым предчувствием в голосе. — Провал растревожен. Кто-то прошел по нему совсем недавно. — Я должен что-то сделать! — Кангасск вскочил и засобирался. Но мир сна не спешил отпускать его. Возможно там, в своей реальности, Кан метался и кричал во сне, но проснуться не мог. — Зачем? — спросила Влада, глядя на его попытки вырваться из объятий солнечной Саренги. — Чего ты этим добьешься? Ты проснешься среди ночи на корабле, который ты даже не в силах заставить плыть быстрее. Ты ничего не изменишь этим пробуждением. Лучше оставь тело отдыхать и используй время, которое оставил тебе померанцевый мир. — Да… ты права… Учитель… — Кангасск опустил руки. — Тогда оставь все тревоги о том, что пока нельзя изменить, — Влада поднялась на ноги и подошла к нему. — Пойдем, — она взяла Ученика за руку, — я покажу тебе Саренгу. Кангасск заставил себя успокоиться и забыть обо всем на время. И были парящие над лесами города, были люди в ярких оранжево-синих одеждах. Трава цвета бронзы и яблоки цвета меди. И никто из проходящих мимо по великолепным каменным улицам даже не оборачивался на Владу и ее Ученика. Кангасск тогда не сразу понял, что почему-то одет теперь так же, как они. Саренга была блистательна, губительно красива. Если во сне кому-то случится забрести в такой мир, этот человек проснется несчастным, словно открывшееся во сне великолепие ослепило его. И мир собственный будет казаться ему серым и скучным еще очень долго. Такова была красота Саренги. Жестокая красота. Кангасск проснулся; корабль качнуло; к горлу подступил теплый комок. Пришлось сразу же зажевать кусок прессованной мяты: тошнота набегала волнами, в такт качке. Одевшись, Кан поспешно выбрался на палубу и встретил хмурое, по-настоящему серое утро, готовое вот-вот расплакаться мелким дождем. Даль и небо закрывал туман. Нижние паруса беспомощно висели, только верхние, ловя где-то над туманом слабый ветер, тянули корабль вперед. Сквозь белую пелену проглядывали далекие серые силуэты, то ли скал, то ли… Кан поежился, вспомнив Белую Область с ее белым мраком, потом тряхнул говолой и поспешно отправился искать Ориона. Тот стоял на борту правого марана и вглядывался в молочно-серую муть, закрывавшую горизонт. — Как дела? — спросил Кангасск. — Не очень, — хмыкнул в ответ Орион и мрачно добавил: — Красивый туман. Я бы напал. Кан беспокойно покашлял, прочищая горло. — Но ведь нас не видно в тумане… да и на горизонте вчера никого не было… — наивно предположил он. — Ты недооцениваешь пиратов, — сказал Орион и заметил хмуро: — Это хорошо, что меч при тебе… — немного подумав, сын звезд подытожил: — Нет, нападут обязательно, без харуспекса тебе могу сказать. Пойду поговорю с капитаном, пусть велит команде готовиться. И ты готовься, Кан. Выбери себе на складе что-нибудь из огнестрельного оружия. Не помешает. Сын звезд развернулся и громко затопал сапожищами по палубе. Скоро он уже о чем-то говорил с капитаном… чей душераздирающий приказ: «Точите клинки, дармоеды!!!» накрыл Кангасска уже на подходе к складу. Остаток дня Кангасску скучать не пришлось: чья-то добрая душа сказала матросам, что он оружейник. Потому одному выровнял гарду, другому починил клинящий перед выстрелом ган, третьему отбалансировал трофейный клинок, сняв пару тяжелых украшений с рукояти, четвертому наточил лезвие — каждый, ну каждый лез со своей собственной мелочью, потом по плечу хлопал да работу нахваливал… — Вот спасибо так спасибо, кулдаганский мастер! — сказал седовласый моряк. Единственный старик на корабле, он чем-то неуловимо напоминал Осаро. — Не за что… — устало вздохнул Кангасск и потянулся за мятной плиткой: тошнота опять накатила. Старик с сожалением посмотрел на него, зеленовато-белого от морской болезни, и принялся расталкивать остальный желающих подладить свое любимое оружие. — Пошли вон! Не видите, устал парень! Ему, может, еще биться сегодня!.. Как ни странно, народ старика послушался и строем затопал на палубу, хоть и ворчал изрядно. — Как зовут-то тебя, малой? — спросил старик, когда они с Кангасском остались одни среди развешанного по стенам и потоку оружия. — Кангасск… — А меня Прок, — старик улыбнулся. — Отец меня так назвал, чтоб польза от меня была. Да просчитался… Ты ган возьми себе, сынок. На один выстрел, но мало ли… Порох на Ничейной Воде взрывается неважно, как знал Кангасск. Потому его засыпают в ствол чуть ли не горстями. Неудивительно, что из тяжелых длинноносых ганов, которые здесь в ходу, выстрелить можно всего раз, не слишком точно, но зато насмерть. Для Кангасска взять ган означало, что в бою, чтобы выстрелить, придется перехватить меч одной рукой, что неудобно, ибо катана — это вам не сабля… прав был Орион, когда обзавелся подходящим оружием в Аджайене. Тем не менее, пожав плечами, Кан заткнул одну огнестрелку за пояс и — по совету Прока — метательный нож за голенище сапога. — Часто нападают? — спросил он у старика. — Не-ет, — отмахнулся он. — Обычно им тяжело догнать «Ювель» на своих неуклюжих монстрах. А что капитан велит клинки точить, так это чтоб команда не расслаблялась, на всякий случай… Ты в бою-то бывал, сынок? — Бывал, — кивнул Кангасск. — Только не на корабле — в пустыне. — Меч у тебя странный, — покачал головой Прок, — без гарды… Ты, случайно не из Сохраняющих Жизнь? Кан кивнул. — Когда дойдет до боя, в первую очередь, постарайся остаться в живых сам, — как-то странно произнес Прок и тут же, развернувшись, направился к лестнице наверх. …Это был долгий день. День без солнца и неба, он держал в напряжении всю команду. Никто даже не крикнул громко лишний раз. Орион ходил мрачный от одного борта к другому и вглядывался в туман. Серые тени зубастых скал, не торопясь, проплывали мимо. — Это опасное место, — объяснял Кану старый Прок, не глядя шаря рукой в бочке с яблоками. — Самый что ни на есть край Губительного Архипелага. Скалы здесь предательские… — старик выудил-таки себе яблоко и отыскал глазами капитана. — Хотел бы я знать, о чем толкует с ней твой приятель… Небо недобро темнело над парусами «Ювеля». Волны, местами высокие, бились о серые скалы вдали. Только чуткие уши расслышали бы их дыхание. — Капитан, — бодро обратился к ней Орион. — Что тебе нужно, сын звезд? — устало ответила Птармика. Штурвал, не смотря ни на что, она держала уверенно и смело. Ее последняя зигарелла давно растаяла в дым, и она почему-то не взяла новой. — Я хорошо вижу в темноте, — сказал Орион. — Позволь сменить тебя у штурвала. — Не позволю, — равнодушно отозвалась Птармика. — А смотреть по сторонам ты и так можешь. Вот и смотри. Орион загадочно поднял бровь. Пожал плечами. Но возражать не стал. Некоторое время он просто мирно стоял рядом, словно выжидая чего-то. Слушал ветер, паруса и дальние волны у скал. В итоге затянувшееся молчание было нарушено уже капитаном: — Я много лет вожу харуспексы… — сказала она. — Как думаешь, маг, от этого можно начать догадываться, что случится? — Наверное… — пожал плечами Орион. — Хотя обычно харуспекс требует настройки на хозяина, и… — Мое время уходит, сын звезд, — прервала его Птармика; голос у нее дрогнул, впрочем, с этим она быстро справилась и вновь заговорила, как раньше: холодно и бесстрастно. — Я не переживу этого боя. Орион опустил глаза. Видно было, что ему действительно жаль и он не знает, что ответить. — Ты, наверное, сильно изменился с тех пор, как был пиратом, — заметила Птармика. — А ведь тобой и сейчас еще люди в обоих портах пугают друг друга. И песен о тебе не поют — говорят, плохая примета. И легенды пересказывают только слово в слово. А ты вот какой… Сын звезд невесело ухмыльнулся. — А я не легенды, я правду о тебе знаю, — продолжала старуха. — Знаю, что ты не только грабил, но и спасал часто. И что никогда не жег городов и не торговал рабами… — она помедлила с продолжением, словно решая, стоит ли говорить. — …Когда я, молодая и глупая, впервые вышла в море, я мечтала быть как ты. Потому… ты помни меня, бессмертный. Очень прошу… Если бы зрение было истинным, Орион увидел бы за штурвалом «Ювеля» маленькую девочку в коричневом камзоле с зелеными змейками. И на глазах у этой девочки наворачивались бы слезы, которые она бы, несомненно, вытирала просоленным рукавом. Но Птармика Сарсазан была стара и седа. И глаза ее оставались сухими. И она сама испугалась своего искреннего воспоминания. — Хорошо видишь в темноте, так ты сказал? — деловито осведомилась она. — Так полезай в воронье гнездо и смотри в оба… Хотя… — она задумалась, — нет, Сумаха тебе все равно не увидеть. — Отчего же? — хитро прищурился Орион. — Этот нахал покрасил корабль в черный цвет и нападает только по ночам. Днем, говорят, рыщет в тумане за скалами… — Я вижу несколько в ином спектре, чем люди, — вежливо прервал ее Орион, — и смогу отличить черноту ночи от черной краски. — Как это, интересно? — Птармика скептически усмехнулась. — Краска чернее, — терпеливо пояснил сын звезд. — Ночь же полна света, которого вам не увидеть. Кангасск проводил взглядом Ориона, взобравшегося на верхушку мачты. Тот удобно устроился в «вороньем гнезде» и снял треуголку. Теперь видны было его мохнатые острые уши. На горизонт смотрел он спокойно и вовсе не пристально: еще только-только начало темнеть и не приходилось ждать никаких черных кораблей. — На, покури! — седой моряк толкнул Кангасска локтем в бок. — Я не курю, — попытался отмахнутьсят тот. — Зря, — назидательно сказал старик, — зигареллы и сил придадут, и сон прогонят. Вот Зига-Зига, говорят, сразу по три выкуривал — и бился, как ураган! Не знаю, как умудрялся… капитан наш курит по две, так она тоже в бою страшна!.. может, и увидишь еще… Прок говорил еще много, и Кан очень скоро потерял нить рассказа. Прежде, чем уснуть, он запомнил, что потянулся за мятной плиткой. …он проснулся оттого, что больно дернулось сердце… Кангасск вскочил и стал оглядываться по сторонам. Тихо. И его, проспавшего невесть сколько за этой огромной бочкой, никто даже не заметил и не разбудил. Он сам проснулся… отчего? Кан перевел дух и потихоньку сориентировался в обстановке: он на палубе, сидит спиной к бочке с яблоками. Вон капитан, вон Орион спустился со своего наблюдательного поста наверху и подошел к ней. О чем-то спокойно говорят. Все нормально. Словно в насмешку над этим убогим самоутешением, сердце дернулось еще раз. Миг спустя Птармика объявила боевую готовность… и команда поднялась, без криков и шума, словно боясь потревожить кого-то, притаившегося в беззвездной ночи. — …боевой тримаран, — доложил капитану Орион. — О двух двигателях. Пока подкрадывается, а на топливе — догонит, без сомнений. И команда на такой зверюге должна быть человек триста. Мы в проигрыше, как ни крути. — Что ты предлагаешь? — сурово спросила Птармика. — Уйти в Губительный Архипелаг, — ответил Орион. С непреклонной ноткой, не изжитой за три тысячи лет. — Ночью?! Да ты что, сдурел? — так и взорвалась старуха. — Я не дам размолотить мой корабль о скалы!.. — кажется, она прибавила еще несколько крепких слов, но сын звезд ее не слушал. Орион приблизился на шаг и положил руку на штурвал. — Я слишком хорошо помню Губительный Архипелаг, — сказал он хмуро, понизив голос. — Он множество раз спасал мои корабли и помогал грабить чужие. И я провел бы «Ювель» меж его зубов с закрытыми глазами. Уступи штурвал, капитан. Я посажу этого Сумаха на мель. И мы уйдем без боя. И Птармика отступила; в глазах ее читался благоговейный трепет… Легенды не врали. Он действительно был страшным пиратом… Он видел в ночи то, что невозможно видеть. Он проводил корабли там, где невозможно провести. Он появлялся во мраке из ниоткуда. Он умел самое простое слово сказать так, что любой дрогнет и повинуется. И, говорят, сражался, как миродержец… Жестокий Орион, Орион Воин Мрака, Орион Кровавый Свет… так его звали, и эти слова вмещали многое… Алый рассвет над растерзанным в ночи кораблем, залитые кровью палубы и чад горящей резины. Тишина после ада. До сих пор люди верят в пирата-призрака, что появляется из тьмы безлунных, беззвездных ночей и после разбоя возвращается в нее — эту славу у Ориона не сумел украсть даже Сумах. И если Зига-Зига остался в веселых портовых песенках, то Орион, сын звезд, пират Жестокий Орион — молчащее, темное пятно в истории моря Чермасан… …Он четко и уверенно развернул корабль. Взгляд Птармики задержался на его лице на долгий-долгий миг… Как зло может быть прекрасно?.. Но Орион был прекрасен… Сумах, стоя на носу центрального марана и, прищурившись, зорко вглядывался в кромешную тьму. Ни один матрос на его корабле не понимал, как можно видеть даль безлунной ночью, когда поднявшийся утренний туман закрыл своей серой мутью даже звезды. Впотьмах люди «Черного Ската» спотыкались о канаты, случайные предметы и порой друг о друга — пока что Сумах не разрешал зажигать фонари, — и с благоговейным трепетом смотрели на своего капитана: Сумах, белокожий и беловолосый, в темноте походил на привидение. Мрачная слава тянулась за ним; он прятал от дневного света свои больные красные глаза под двумя черными стеклами, вставленными в серебряную оправу; поговаривали также, что это не простое стекло, а вулканическое — то самое, за которое на Севере светит лесоповал, а на Юге — шахты Люменика: холодный обсидиан… Сумах был жесток и хитер, как и подобает грозе морей, но он был всего лишь человеком. Человеком, обратившим болезнь, полученную с рождения, себе на пользу. Да, кожа его белее первого снега, и солнце нещадно жжет ее, не оставляя загара, а глаза приходится прятать от дневного света, но зато он прекрасно видит в темноте… …И «Ювель» со своей зеленой чешуей и узорчатыми парусами сиял для него, как драгоценный изумруд, там, где обычный глаз не различал ничего. Конечно, ему, человеку, не тягаться с Орионом, сыном звезд: будь «Ювель» выкрашен в черный цвет, или будь на его палубе стояла такая же темнота, как сейчас на «Черном Скате», знаменитый пират не различил бы ничего, разве что подошел бы очень близко. Сумах услышал осторожные шаги и обернулся. — Пора бы тебе сменить этот неуклюжий меч на саблю, — сказал он, критически оглядев подошедшего парня. — Чуть позже, капитан, — мягко, но непреклонно ответил тот, — как только найду подходящую. Белокожий пират довольно расхохотался. — Ты говоришь мне это уже который год… — сказал он, похлопав парня по плечу. — Разве я плохо бьюсь? — с безмятежной улыбкой спросил тот. — Напротив… Но хотя бы поставь на него гарду, — покачал головой Сумах. — Так с чем ты ко мне пришел? — Все готово, капитан. Я пришел сказать только это. — Хорошо. Жди команды. Я собираюсь подобраться поближе. Сумах Ночной Зверь, как прозвали его в пиратских гаванях, вновь устремил взор своих красных глаз к «Ювелю». В тот же самый миг контрабандистский корабль завел двигатель и стал спускать паруса. Потом он повернулся носом к Губительному Архипелагу с явным намерением удрать. — Ты только глянь! — Сумах с душой выругался, в гневе и диком восторге, тыча пальцем куда-то во тьму. — Они нас заметили!.. Вели запускать оба двигателя… У штурвала «Черного Ската» встал сам Сумах. Оба двигателя, рыча, как дикие звери, набирали обороты. Команда спускала паруса, чтобы дать тримарану больше маневренности. Плохо, что жертва спохватилась раньше срока, но Сумах надежды не терял. Даже если не удастся нагнать шустрый маленький димаран, запасной план всегда наготове. Как взревели винты черного корабля, было слышно даже на «Ювеле». Тишина на его палубе прямо-таки взорвалась при этом звуке. И если до этого вся команда работала тихо, то теперь люди орали и носились, грохоча сапогами по доскам, что-то таскали, роняли, спотыкались. Откуда-то из темноты вынырнул Прок и сунул Кангасску в руки пушечное ядро, велев тащить его на правый «поплавок», к кормовой пушке. По пути туда Кангасска мотало в разные стороны, когда корабль, управляемый теперь Орионом, то и дело круто заворачивал, лавируя между скалами, но морскую болезнь как рукой сняло. Прав был Орион, во всем прав… и длинный меч на поясе здорово мешал в начавшейся суматохе, цепляя за все и вся. Рев чужих двигателей приближался. Когда же неподалеку вырисовалась из мрака громада «Черного Ската», на борту «Ювеля» все замерли и притихли, как по команде, на какой-то один, но очень тяжелый миг. Пожалуй, не одного только Кангасска в тот момент пробрала жуть при виде громадного тримарана, каждый «поплавок» которого вместил бы весь «Ювель»… К счастью, люди быстро опомнились. И ядро, принесенное Каном, тут же полетело в сторону черного корабля. Тот не помедлил с ответом: в догонку «Ювелю» полетело сразу шесть ядер… «Два зуба, смотрящие друг на друга,» — узнал Орион. Это было подлое и коварное место. По узкой дорожке меж двух скальных зубов, окруженных каждый своей мелью, мог пройти один средний димаран, вроде «Ювеля», да и то при большой удаче. Орион видел эту дорожку, помнил ее и не мог упустить… В итоге одним ловким маневром сын звезд посадил «Черного Ската» на мель, да так, что сойти с нее будет теперь стоить Сумаху большого труда, а то и буксира. Но все же Орион подпустил пиратский корабль на опасное расстояние, и «Ювель» схватил-таки ядро в левый «поплавок», прямо в незащищенную кормовую часть, отчего димаран немного просел и накренился, но крен быстро выровняли, перетащив на правый борт кое-что тяжелое. Заглушили двигатель. Вновь подняли узорчатые паруса. Матросы на палубе смеялись и хлопали друг друга по плечу. Пожалуй, хмурым в тот счастливый момент на корабле оставался только Кангасск. Даже Птармика, недавно говорившая о последнем бое, улыбалась краем рта и вовсю раскуривала новую пару зигарелл. — …сейчас я спокойно выведу корабль из Архипелага, — говорил Орион капитану, когда подошел Кангасск. — Все в порядке, Кан? — спросил он, не оборачиваясь. — Орион… — Кангасск замялся; затолкал любопытного дракона обратно в карман. — Тебе не кажется, что что-то не так?.. — Предчувствуешь что-то, да? — на полном серьезе осведомился сын звезд. — Да. — Капитан, нельзя позволять людям расслабляться. Похоже, от опасности мы еще не ушли. — Да кто такой этот малец? — усмехнулась Птармика, пыхнув сизым дымом. — Он носит харуспекс с открытой лицензией, — спокойно ответил ей Орион, — и еще ни разу не ошибался в своих предчувствиях. Говорю, капитан, надо быть начеку… На «Черном Скате» царило недовольство. Один Сумах был торжественно спокоен. Все пока шло по плану. Правда, по запасному. Невысокий парень с катаной без гарды взбежал на капитанский мостик. Сумах улыбнулся ему: — Твой выход, Орион… Скоро, очень скоро команда уже спускала на воду небольшой, даже меньше «Ювеля», димаран — «Черный Катран», тоже выкрашенный в цвет ночи, как и корабль, что всю дорогу нес его на борту. «Черный Катран» не готовили к долгому плаванью. На борту не было еды. В баке плескалось минимум топлива — в самый раз для хорошей погони… «Черный Катран» был нагружен людьми. Сумах выставил пятьдесят пять своих головорезов против двадцати одного человека команды «Ювеля». И его любимец — Орион — со своим бестолковым мечом еще никогда его не подводил. Удобно устроившись на носу своего корабля, белый пират жевал табак и даже радовался отсутствию качки — это единственная радость в том, что «Скат» сел на мель крепко. Сейчас малыш Орион захватит изумрудный кораблик, вернется и сдернет его тримаран с мели. Так бывало уже не раз: Сумах тоже неплохо знал Губительный Архипелаг… — Недобрая темнота, парень, — сказал Кангасску Прок, появившись с мерцающим фонарем из темноты. Кан часто дышал, и сердце его уже билось, казалось, в ушах. Страха не было. Была тревога. И он никак не мог понять, откуда она исходит. Старик подошел ближе и поставил фонарь на пол без всякой боязни, что тот опрокинется: масла в нем не было — непрактично это, держать на деревянной палубе горящее масло, — о стеклянные стенки бились крылатые светящиеся насекомые. Мелодичное позвякивание стекла и мягкий свет отчего-то успокоили Кангасска. Или уверенность бывалого моряка поддержала его мечущийся дух. Как бы там ни было, он вздохнул свободнее. И именно это позволило ему правильно встретить взорвавшуюся тишину… …Капитан Орион вел «Черный Катран» на одних парусах, с молчащим двигателем. Незрим, как тень, он плыл вдоль самых высоких скал, и даже его зрячий во тьме тезка ничего бы не заметил, ибо камни скрывали все. Команда вела себя тихо — ничем, ничем «Черный Катран» себя не выдал, пока не пришло время. И тогда он вышел из-за скалы, наперерез «Ювелю» и открыл огонь из всех своих пушек по левому борту… Кангасск, ослепленный во тьме фонарем, даже не видел корабля, слышал только выстрелы. Но еще до самого первого звука он рухнул на палубу сам и потянул за собой Прока. Что-то просвистело над их головами и с треском врезалось в мачту; она жалобно заскрипела и повалилась, как срубленное дерево. После ядра полетели настоящим градом. Орион успел развернуть «Ювель» правым бортом, так что большую часть повреждения приняла на себя броневая чешуя, покрывавшая камеры, и — команда открыла ответный огонь. В миг, в который Кангасск и Прок поднимались на ноги, вместилось столько грохота, что, казалось, само время разрослось от него и замедлилось. Палубу заволок дым от пороха, и вскоре Кан потерял Прока из виду. Он ринулся к пушкам в надежде помочь чем-нибудь. По пути кто-то врезался в него, чуть не сбив с ног; пронзая дым своим сиянием, взвились в небо светлячки из чьего-то опрокинутого фонаря; кого-то зацепило картечью, и он заорал от боли… именно его Кангасск и сменил — вместо раненого помогал заряжать пушку: сыпал в ствол какие-то жуткого вида железки с острыми краями, призванные посечь живую силу чужого корабля. Невольно вспомнил Серега с его мешочком блестящих лезвий, которые тот сыпал прямо на ладонь — и отправлял убивать… Когда полетели абордажные крючья, ад вокруг закипел еще сильнее. Пиратов было раза в два больше, и они хлынули на палубу «Ювеля», как волна. Честно говоря, Кангасск поначалу думал, что погиб. Он еще слишком отчетливо помнил кулдаганскую битву с разбойниками, где выжил лишь чудом. Но нет — первые же секунды этого боя показали ему, что за полтора года обучения у Ориона и миродержцев он вырос как никогда. Тело теперь думало быстрее, чем он успевал увидеть и сообразить. Не успевал он и испугаться. Пощадить кого-то — тоже… Вот так Сохраняющий Жизнь проходил боевое крещение… без всякого успеха: с начала битвы он уже лишил жизни двоих и смертельно ранил третьего. Забрызганный чужой кровью, Кангасск потерял счет времени. Краем глаза он видел Ориона — перед тем люди падали, как спелые колосья под рукой жнеца, — и капитана: она сражалась с яростью, которую трудно было ожидать от старой женщины. К тому времени, когда Кан увидел ее, она уже была ранена в ногу и вкладывала последние силы в эти свои яростные удары. Ее внук, Урсин, пытался пробиться к ней через толпу, но вяз в озверевшей массе своих и чужих… он бы все равно не успел. …Был момент, когда для Кангасска отступили и шум, и бешеный стук собственного сердца. Чистое и ясное сознание происходящего, пролилось на кровавую тьму, как свет с небес. Кажется, об этом говорили в разное время Осаро, Влада, Серег и Орион, сын звезд… Перед Каном возник парень… раненый в плечо — левая рука у него повисла плетью, — заляпанный кровью чужой и своей по уши, и наверняка срезавший сегодня немало жизней, он держал в здоровой руке катану без гарды. Один вид этого меча и прояснил все мысли Кангасска. Парень, в свою очередь, глянул на меч Кана с блестящим ободком на месте гарды, помедлил какой-то миг, словно в раздумье — и с воплем бросился на своего врага. Не понимая еще, что делает, Кан от первого удара просто ушел, но молодой пират ринулся в атаку снова, еще яростнее — следующим за этой атакой ударом сверху он Кангасска, вздумавшего и второй раз уйти, почти достал: кончик катаны рассек ему бровь и прошелся по скуле, еще немного — и задел бы глаз. Третий удар, принимая во внимание то, что глаза врага теперь заливает его же собственная кровь, должен был положить этому странному бою конец. Почти ничего не видя сквозь кровавую пелену, Кангасск, заслонившись мечом, ушел влево, и, не теряя волны взлетевшей вверх рукояти, правой рукой перешел на тупую сторону лезвия — только меч без гарды позволяет такое, — и, схватившись за нее так, чтобы самого лезвия не коснуться, сработал катаной, как посохом: с разворотом корпуса нанес мощнейший удар рукоятью вперед, точно в подбородок… Пират упал без сознания. После такого удара можно и не подняться вообще никогда. Но Кангасску что-то подсказывало, что этот парень жив и еще себя покажет. На этом для Кана бой закончился. Это вообще был короткий бой. Больше половины нападавших поспешили удрать на свой корабль, как только увидели свой оживший кошмар — Ориона, сына звезд, в бою, и уже рубили канаты, даже не пытаясь спасти оставшихся на изумрудном корабле своих. Никто из обессилевшей команды «Ювеля» их не остановил. Правда, кто-то догадался пустить ядро вдогонку по корме «Черного Катрана» — звонко хлопнули взорвавшиеся камеры, димаран просел, начал опасно крениться, пираты на палубе засуетились, отчаянно пытаясь его спасти. Думать об ответных выстрелах у них уже не было времени. «Ювель», с разбитой чешуей, сломанной главной мачтой, залитый кровью так, что на ней поскальзывались, встречал слабенький розовый рассвет над Губительным Архипелагом… Глава восемнадцатая. Путь воина, сохраняющего жизнь Усталость, боль и морская болезнь накатили разом, как только отступила горячка боя. Кангасск тяжело опустился на склизкие доски рядом с поверженным пиратом. Залитый кровью глаз так и хотелось протереть рукавом, но брови и скулы было больно даже касаться. Подбежал Орион, сын звезд и опустился перед Кангасском на одно колено. — Ты живой, малыш? — спросил он тревожно. — Сильно ранен? — Нет, глаз только… — хрипло ответил Кан; в горле так и саднило от проглоченного дыма. — Глаз?! Да ты что… Дай-ка посмотреть, — Орион одной рукой приподнял голову Кангасска за подбородок, а другой острожно, мизинцем (предварительно поплевав на него), приподнял распухшее веко. — Глаз цел, — сообщил он с улыбкой. — Но если не обеззаразить, все равно все может плохо кончиться — смотри, какое воспаление… Давай, приложи свою мятную плитку. Ментол, конечно, слабоват, но больше пока нечем дезинфицировать… может, жог потом найдем… — Орион… — шепотом произнес Кангасск и указал рукой в ту сторону, где отчего-то собралась толпа. Даже раненые, хромая и кривясь, ковыляли туда… — Давай подойдем… Капитан Птармика Сарсазан умирала. Склонившись над ней, тихонько выл Урсин, ее внук. Орион с криками «Пропустите врача!» расталкивал упрямую толпу. Когда же до людей дошло, они сами поспешно расступились и пропустили его. Как недавно рядом с Кангасском, сын звезд опустился на одно колено подле капитана. Птармика была бела как мел от потери крови, и рана на ее бедре выглядела очень плохо. Орион с хрустом отодрал рукав от рубахи безответного Урсина и, как жгутом, туго перетянул этим рукавом бердо капитана, чтобы остановить кровь. — Орион… — сказала она тихо. — Не говори ничего, не трать силы, — распорядился он в ответ, но Птармика не собиралась его слушать. — Ты славно бьешься, Орион, — тут же сказала она. — Я видела краем глаза… С детства мечтала сражаться рядом с тобой… Урсин… где мой внук?.. Здоровенный парень горько, совсем по-детски всхлипнул и сел у изголовья бабушки. — Мой внучек… надо кое-что сказать тебе… — Птармика тяжело роняла слова. — Ты помнишь… когда ты был маленький… я рассказывала тебе сказки об изумрудных драконах?.. помнишь? — она слабо улыбнулась. — Помню, помню… ты лежи, не говори ничего… — пытался упросить он. — Они прекрасны… — безмятежно продолжала Птармика, — они разумны… и любопытны: часто принимают облик людей и бродят по земле. О, изумрудные драконы живут тысячи лет… но если смерть застанет их в человечьем обличье, они умирают… как люди. Это все — правда. Честное слово, правда… Глаза капитана закатились; она тихо умерла на руках своего единственного внука, а со светлеющего рассветного неба донесся пронзительный драконий крик. Кангасск бы ни с чем его не перепутал. Так мог бы кричать желтый кулдаганский дракон, будь он разумен и умей скорбеть о погибших. Харуспекс соврать не даст: кричало разумное, чувствующее, убитое горем существо. Лишь слов было не разобрать, потому что не для людей они предназначались. За криком пришел еще один, и еще… Кангасску хотелось зажать уши, лишь бы не слышать их, потому что чужая печаль рвала сердце в клочки. Вслед за криками появились ОНИ… В розовых облаках, словно сошедшие с парусов «Ювеля», замелькали извивающиеся драконьи тела. Нечеловечьим плачем наполнилось это утро над морем Чермасан. Это было чудо. Самое печальное из чудес… Простившись, изумрудные драконы поднялись над облаками и исчезли. Минуту спустя уже никто не был уверен, видел ли он их на самом деле. У каждого вновь заныли боевые раны. И в утренней тишине раздались уже совсем другие крики: «Врача! Врача…» Все утро Орион, сын звезд и Варрин, судовой врач занимались ранеными. Корабль по курсу вел теперь Урсин. Контрабандисты потеряли в бою пятерых, шестеро были ранены, из них трое — тяжело. Но надежда осталась для каждого, даже для того пирата, которого смертельно ранил Кангасск. Орион обещал вылечить всех, едва «Ювель» окажется на территории стабильной магии, до которой оставалось плыть всего день. Мало того, он сделал все возможное, чтобы раненые пережили этот самый день. По словам Варрина, Орион сотворил чудо, используя нехитрые корабельные медикаменты. Вскоре ни один тяжелораненый уже не стонал от боли — обезболивающих сын звезд никому не пожалел, — раны перестали кровоточить. Полусонное состояние, в которое многокомпонентный раствор Ориона, приготовленный прямо на месте, погрузил троих контрабандистов и пирата, тоже было призвано уменьшить их страдания. Без внимания не остались и те, кто был ранен легко: Орион был убежден, что даже с легкой раной шутки плохи: за беспечность она может отплатить заражением. Потому легко раненые были перевязаны чистыми бинтами, смоченными отваром жога. Кангасску Орион даже наложил швы на бровь, чтобы рана не расползалась, и пообещал, что шрам останется небольшой, именно такой, какой украшает, а не уродует мужчину. — Плохой из меня Сохраняющий Жизнь, — поморщился Кангасск: разбавленный жог, которым Орион обрабатывал рану, добирался до нервов даже сквозь обезболивающее. — Не такой уж плохой, — дружески утешил его Орион. — Две жизни ты все-таки спас. — Я одного в живот ранил, а второму, наверное, устроил сотрясение мозга… плюс перелом челюсти… — скептически возразил Кангасск. — Ну, от ранения в живот сутками можно умирать, значит, время до Хоры Солярис у него есть, — неторопливо объяснял Орион, накладывая на распухший глаз Кана стерильную повязку. — А ранение ему только на пользу пойдет. — Да ну? — безрадостно усомнился Кангасск. — Человек под таким впечатлением, что я за него вступился, избавил от боли, да еще и обещал вылечить, что, по глазам видно, пересмотрит он свою разбойничью жизненную позицию… Ну вот, теперь я за твой глаз спокоен… — Ты же легенда, Орион, — улыбнулся Кангасск, — вот бедняга и под впечатлением. Получается, это ты его спас, а не я. — Не-а! — Орион поднял указательный палец, совсем как Владислава Воительница в моменты «nota bene!» — Добей ты его тогда, впечатлять было бы некого. И не спорь! А всех все равно не спасешь, Кан. В этом-то и трудность пути Сохраняющих Жизнь. — Орион, ты бы взглянул на второго пирата, а, — попросил Кангасск. — На этого, с катаной без гарды. Он в отключке сейчас. Рану на руке я обработал и перевязал, а вот к челюсти даже не знаю, как прикоснуться, такая там жуть… — Пойдем, — пожал плечами Орион и сгреб под мышку медицинский сундучок Варрина. — Так куда ты его дел? — Отнес в нашу каюту и запер. — …Думаешь, после такого хорошего удара рукояткой в челюсть он куда-нибудь побежит? — с сомнением сказал сын звезд, спускаясь вслед за Каном по лестнице. — Нет, — покачал головой тот. — Совсем по другой причине: Урсин и компания рвались его добить. Они остановились у двери каюты. — Это он убил капитана, да? — спросил Орион. — Да, — кивнул Кангасск. — И рвался убить меня, хотя мы с ним оба, вроде как, Сохраняющие Жизнь… Прок еще сказал, что этот парень командовал тем маленьким черным димараном. — Понятно, — Орион закусил нижнюю губу. — Кстати о Проке. По всему выходит, это третья жизнь, которую ты спас сегодня… Ну что, открывай, посмотрим на маленького злодея… Парень очнулся, как от страшного сна, — бывают такие сны, в которых собственная смерть кажется до жути настоящей. Но чем больше он приходил в себя, тем больше понимал, что это не сон. Был, был спущенный на воду «Черный Катран», был и неудачный абордаж, когда команда бросила его, своего капитана. Но что случилось потом? После странного парня с катаной, опоясанной серебрянным ободком на месте гарды?.. Он не помнил. Раны его были обработаны; рука забинтована и положена на перевязь, разбитая челюсть поставлена на место и подвязана; боль глухая и мысли туманные — значит, кто-то даже не поленился обезболить. Он уже ожидал увидеть Сумаха и успокоиться. Но над ним склонился тот самый парень, что пощадил его в бою. Левый глаз его был заложен белой марлей и забинтован наискось — на манер пиратской повязки. От него пахло кровью и лекарствами. — Я лишил тебя глаза?.. — говорить было тяжело; каждое слово отдавалось далекой болью. Страшно представить, какой она была бы на самом деле. — Нет, — ответил тот. — Глаз на месте. Мне повезло. Раненый криво усмехнулся и почувствовал во рту солоноватый вкус собственной крови. — Я уже и забыл, каково быть Сохраняющим Жизнь… — старательно проговорил он. — Спасибо, что напомнил. Не ждал такого… Как тебя зовут? — Кангасск… Кангасск невольно вздрогнул, когда увидел, что сделало его имя с мутными от болеутоляющего глазами и слабым голосом парня. Раненый так и вцепился в него, сжав его руку до боли. Он говорил без умолку, и слова, произнесенные искалеченными устами, зазвучали так, что ничего невозможно было понять. Он называл какие-то имена, спрашивал, где они, что с ними. Особенно часто повторял: «Джармин… как там Джармин?..», потом просил прощения, за то, что кого-то бросил, кого-то предал… Казалось, конца не будет всему этому. Но через некоторое время он упал без сил обратно на подушку. …По деревянной двери простучали одну из мелодий мира-первоисточника, которую можно было услышать только в Серой Башне в исполнении ее Смотрителя. Условный сигнал. Орион. Кангасск пошел открывать… — Как наш пациент? — Очнулся. — Ну и прекрасно. Как раз хотел у него кое-что спросить… Сын звезд склонился над раненым, повел рукой перед его глазами, опять мутными и равнодушными, чтобы привлечь внимание. — Не бойся, я врач, — сказал он. — Как тебя зовут? — Орион, — прошептал в ответ раненый. — Как и меня. — Меня и назвали… — парень болезненно сглотнул, — …в честь тебя. Орион, сын звезд печально улыбнулся, словно вспомнил что-то далекое. — Ты потомок Зиги и Мералли, верно? — спросил он. — Откуда ты знаешь? — прохрипел Орион-человек. — Сколько бы поколений ни прошло, — вдохнул Орион, сын звезд, — я всегда узнаю квадратную физиономию Зиги и ясные глаза Мералли. Ты знаешь судьбу своих предков? О том, что случилось после того, как они отплыли в неизведанный Омнис на «Джовибарбе»… — Да… — Расскажешь мне. Только не сейчас. Сейчас спи и набирайся сил; вечером будем в Мирумире. Пойдем, Кангасск… Они уже заперли дверь и направились к лестнице, когда чуткий слух Ориона уловил слабый шепот: Орион-человек сказал: «Спасибо тебе, сын звезд…» …Вечерело. Ветер был не совсем попутный, но он исправно гнал вперед потрепанный в бою «Ювель» и разгонял закрывавшие небо облака. Небо над морем было теперь чистым и синим, словно еще один океан. После вечернего обхода раненых Орион нашел Кангасска. Тот стоял у борта левого марана, скрестив руки на груди, и смотрел на море, совсем как тогда, на вершине Серой Башни. Блестящий ободок, заменявший гарду на его мече, отражал вечерние краски. Сын звезд подошел и встал рядом. — Укачивает? — спросил он снова. — Есть такое, — с грустной улыбкой признался Кангасск и показал Ориону огрызок плитки: поскольку утром он прикладывал ее к ране, та побурела. — Еще немного, и нечем будет спасаться… — Ты что, прямо с кровью ее ел? — покачал головой Орион. — А что, моя же кровь… — беспечно отозвался Кангасск и к чему-то добавил: — А команда со мной не разговаривает. Все ходят мимо меня так, как будто я пустое место. Даже Прок… — Это из-за тезки моего… — с пониманием произнес сын звезд. — А я вот подошел тебе за него спасибо сказать. Большое. Этот парень… честное слово… как будто подарок из прошлого. Кангасск не ответил, только посмотрел другу в глаза. — А я вот все о ней думаю… — начал он. — О ком? — спросил Орион. — О капитане… О том, что она сказала перед смертью… И об изумрудных драконах. Я слышал легенды о драконах разумных и чувствующих, но у нас в Арен-кастеле на такие вещи только не плевали. К нам каждый год наведывались желтые драконы, сколько я себя помню. А это существа безобразные, наглые и тупые. Но этих, изумрудных я сам видел. И слышал. И почувствовал тогда… через харуспекс… — Кангасск с рассеянной улыбкой обернулся к Ориону. — Они действительно разумные и чувствующие. Как люди. Я и не знал, что такое бывает… — Многое из того, что лежит за пределами обитаемого Омниса, неизвестно даже миродержцам, — задумчиво произнес сын звезд. — Сдается мне, эти изумрудные похожи на ваших желтых не более, чем люди на маскаков. Я и сам едва поверил тому, что увидел. Как много я спросил бы у капитана, будь она жива!.. — Думаешь, она и вправду изумрудный дракон в человечьем облике? — спросил Кангасск и снял с рукава взбирающегося на плечо Игниса. — Не знаю, — сын звезд только развел руками. — Не знаю… Будь у нас время… Нет, я бы не поленился заглянуть за пределы карты и узнать об этих существах хоть что-нибудь. — Я тоже всегда удивлялся, как все подобное происходит не вовремя, — согласился Кан. — Но, может быть, когда вся эта ерунда с кражей Хоры закончится… — Не загадывай, — прервал его Орион. — Думай о сегодняшнем дне. Ну, в крайнем случае, о завтрашнем. Сейчас нам надо доставить корабль в Мирумир, а самим как можно шустрее нестись в Южную Башню. Я уже и сам начинаю беспокоиться. — Когда мы пересечем границу? — Думаю, скоро. Но сразу хвататься за трансволо нельзя: границы расплывчатые, так можно и в какое-нибудь нестабильное завихрение попасть. Вот, смотри, я раньше тебе рассказывал, как такие вещи определяются… Орион вынул из-за пазухи скомканный и, похоже, влажный платок и развернул его на ладони. В самом центре, как жемчужина на мягкой подушечке, оказалось крупное, напитанное влагой зерно. Коричневая оболочка уже лопнула и показался толстый, вкусный на вид росток в красно-зеленую полоску, с почкой наверху; под зерном в складках ткани змеились два мохнатых белых корешка. — Ну и какой карламан растет вдоль Южной границы? — ехидно спросил Орион. — Полосатый, — с досадой ответил Кангасск. — Karlamanus lineatus. И не надо меня экзаменовать… — Итак, kl-индикатор уже проклюнулся, — нарочито по-научному выразился сын звезд, — значит мы входим в зону стабильной магии. Но в трансволо мы войдем не раньше, чем развернется второй лист, понятно? — Угу… — невесело вздохнул Кан. По всему выходило, что ждать еще долго. Он поднял глаза к небу. Сквозь синий небосвод уже проступали крупные звезды. И тоненький, точно изогнутая шпага, серпик луны. За все время пути Кангасск успел смириться и с качкой, и с даже с немыслимой бесконечностью моря… и сейчас он вернулся бы в любой из этих дней: в самый первый, когда у него не было даже спасительной мятной плитки, или в ночь со второго на третий, хоть в гущу боя — лишь бы не сходить на берег и не встречаться с тем, что ждет его в Юге. Кан понятия не имел, что это или кто; просто такого сильного нежелания идти куда-либо он никогда за собой не замечал и чувствовал, что это не к добру, что это, — вопреки всему, ради чего он туда отправился, — все же ему не по силам… Что ему было делать с этим? Сказать Ориону? А что сделает Орион, сын звезд против самой Судьбы?.. ведь перед нею равны все: смертные, бессмертные, даже миродержцы. Значит, оставалось ждать. А ждать неизбежного было мучительно… — Смотри, — Орион толкнул Кангасска локтем, — первый лист. Сочный полосатый листочек изящно развернулся, словно бумажная фигурка, складываемая по особым правилам. И — как ни странно, этот простой жест маленького карламана наполнил сердце Кангасска тихим светом — воспоминаниями о матери. Она творила чудеса из простой бумаги, и невзрачные листы превращались в крылатые корабли, остроносых птиц, в цветы, раскрывающиеся, если потянуть за уголки. С тех пор Кан видел что-то подобное только раз — в Серой Башне, когда уронил шкаф с книгами и из них высыпалось все, что лежало меж страниц. Быть может, это искусство — особое. Быть может, миродержцы учили ему своих Учеников. Но мама никогда не знала миродержцев… Теплые воспоминания, тронувшие его за душу, пришли так вовремя — казалось, даже специально, словно были посланы кем-то. Кан успокоился и тихонько вздохнул, чувствуя, как тает камень под сердцем. …Всего лишь робкий росток карламана… — Подержи, — сказал Орион, вручив Кангасску платок. — А я пойду выполню то, что обещал… Словно пробуя магическую стабильность на прочность, сын звезд вначале занялся не людьми, а кораблем: попробовал починить пару мелких повреждений; после поставил на место мачту и восстановил все, что пострадало. Восторгам команды не было предела, когда «Ювель» засверкал, как новый. Моряки ходили за Орионом, точно стайка любопытных детей, когда он исцелял раненых одного за другим. Что касается самого Кангасска, — тут сыну звезд хватило одного касания (коснулся, проходя мимо) — и повеления снять повязку; рана была залечена, обещанный украшающий мужчину шрам — оставлен. Тяжело раненые один за другим возвращались с порога смерти; тут кто обещал сыну звезд все на свете, кто просто рыдал… Что сделал Орион-человек, Кангасск не видел: в каюту вместе с сыном звезд он не пошел: остался на палубе, баюкать в одиночестве распускающийся карламан. …Карламан развернул второй полосатый листок. Кангасск Дэлэмэр улыбнулся ему с тихой печалью, как всегда улыбается Орион. Самое время для трансволо: никакого риска уже нет. Кан хорошо помнил, как миродержцы, едва пройдя заросли карламана высокого, обрамляющего границу Севера, начали баловаться простенькими заклинаниями, как дети; без всякой опаски, что что-нибудь взрывоопасно сработает. Но когда сначала первый лист, а потом второй покрылись бурой слизью, враз съевшей полосатую окраску, Кангасск побледнел. И у него защемило где-то слева от сердца… Не помня себя, он бежал в каюту со всех ног. Дверь он распахнул пинком и сразмаху налетел на Ориона, сына звезд, как на стену. Тот взял его за плечи и чуть поднял над полом, легко, точно ребенка. — Что случилось, Кан?.. — Мы опоздали… — только прошептал тот. — Карламан болеет… значит, второй стабилизатор вынули из оправы… Спешить больше нет смысла. Орион поставил его на пол и виновато опустил голову. — Прости, Кангасск… — сказал он. — Это все из-за меня. — Нет, — вздохнул Кан. — Никто не виноват здесь… — Я могу узнать, что происходит? — вступил в разговор второй Орион. Он был теперь вполне здоров, разве что слаб и бледен от потери крови. А голос у него звучал на редкость ободряюще и смело, как у настоящего капитана. — Можешь, — ответил ему сын звезд, — в свое время… — и решительно обернулся к Кангасску. — Слушай, Кан, я не собираюсь просто так сдаваться! Мы будем в Юге как можно скорее. …Вновь проплыв в беззвучной звездной пустоте, «Ювель» плюхнулся на воду у самого Мирумира. Город не спал — ночью он жил, как знакомый Кангасску Арен-кастель, — шумно и весело. Контрабандисты радостно переглянулись; а в следующую секунду обоих Орионов и Кангасска уже не было на палубе: звездная пустота несла их к Юге… При всем своем могуществе, Орион, сын звезд все же не миродержец, и его трансволо наткнулось на ту самую зону радиусом в сорок километров, в которой выход из трансволо запрещен. Все трое осмотрелись. К мерцающей вдали Юге тянулась наезженная дорога. Кругом чернели покрытые курчавым лесом холмы. Было тепло и свежо — настоящая летняя ночь. Небосвод усыпали звезды, такие знакомые и родные после чуждого Орионовского космоса. — Бегом, ребята, — скомандовал он. — Ближайший фонтан перемещения отсюда всего километрах в трех! За ним послушно побежали оба — и Кангасск, и Орион-человек, которому, казалось бы, никакого дела не должно быть до происходящего. Но он стремился помочь. Без всяких хитрых мыслей — просто помочь тем, кто не оставил в беде его; Кангасск это почувствовал — через харуспекс, или просто по-человечески — и искренне удивился вчерашнему пирату. Это были самые страшные три километра в жизни Кангасска. Даже после того, как каждое утро он заставлял себя пробегать вверх-вниз двадцать этажей Серой Башни. Даже после лыжных походов и гонок по склонам окресных гор с сыном звезд… Теперь он вкладывал в эту бессмысленную гонку последние силы. К концу третьего километра размеренно дышал только сын звезд; Кангасск же держался за бок, Орион-человек и вовсе припал на одно колено. Оба смертных хватали ртом воздух, как выброшенные на берег рыбы. Вот он, фонтан перемещения… На Юге, учитывая здешнюю жару, вместо беседок спрунговые кристаллы помещают в фонтаны, расставленные по дорогам близ крупных городов через каждые две мили (как известно, кристальную магию в километрах не измеряют). Этот был выполнен в виде четырехгранной ступенчатой пирамиды. Вода стекала по желобкам меж кристальных картинок в огромную мраморную чашу. Кангасск сразу же рухнул перед ней на колени и погрузил лицо в ледяную воду, чтобы прийти в себя. В это время Орион, сын звезд ткнул пальцем в кристалл с изображением центральной площади Юги. Фонтан перемещения — умная машина; он не заставит спешащего путника нажимать кнопку раз за разом на каждой остановке. Сказано — Юга, значит Юга. Когда Кангасск поднял из воды голову и протер глаза, рядом стояли оба Ориона, на фоне совершенно другой местности и, кстати, другого фонтана — выполненного в виде сидящего на скале орла. Едва Кан поднялся на ноги, обстановка тут же сменилась. Потом снова, и снова… система кристаллического перемещения передавала всех троих по цепочке. Вскоре кругом замелькали дома, потом мелькнула шумная ночная улица Юги, наполненная ароматом цветущих роз и далеким голосом моря. И они прибыли. К подножию Южной Башни. Цитадели Влады. Кангасск поразился, как ее обитель непохожа на хмурую твердыню Серега. Да, эта Башня была высока и вершиной уходила в туманное небо. Но по цвету она напоминала стопку полупрозрачных кубиков льда в стакане с апельсиновым соком и мягко светилась в темноте. Ее подножие окружали сады, исчерченные извилистыми дорожками, и в этих садах веками вольно росли южные сосны с гигантскими кронами и гибкими иглами длиною с ладонь. Должно быть, прекрасное место. Но при первом же взгляде становилось ясно: совсем недавно здесь что-то случилось: присмотревшись, Кангасск узнал серые плащи с капюшонами, которые просто так в таких количествах не собираются. Правда, когда один из них прошел мимо, мелькнула алая подкладка плаща: это все-таки не Охотники. Это Алые Стражники, боевые маги Юга… Страшно было видеть, что подобное зрелище сделало с Орионом. Он побелел лицом так, что, казалось, светился в темноте; зрачки его расширились — и в глазах не осталось ни намека на прежний золотисто-карий цвет: они были черны, как бездна трансволо. Кангасск не рискнул бы сейчас оказаться у него на пути или хотя бы спросить что-нибудь. Как, впрочем, и потомок Зиги. Оба молча шли вслед за сыном звезд, сурово печатавшим шаг по каменной дорожке меж вековых сосен, таких юных рядом с ним самим. Он шел вперед, хладнокровно расталкивая тех Алых, которые не успели вовремя убраться с его дороги. И вскоре весть о нем уже бежала впереди. Глава девятнадцатая. Дочь звезд — Орион здесь! Орион здесь! Орион, сын звезд!.. — неслось по всем коридорам, по всем звуковым кристаллам, от одного Алого Стража к другому. В Цитадели Влады никогда не было так шумно. Теперь все эти шаги и голоса уничтожили даже эхо. Советник Айрин обернулась на крики, возвещающие о приходе того, кого здесь совершенно не ждали; алая пола плаща плеснула по воздуху от слишком резкого движения. Советники Юга носят алое, не покрывая этот яркий кричащий цвет серым, в отличие от простых магов. В главном зале царил беспорядок. Айрин перешагнула через опрокинутую лампу и направилась навстречу Ориону. Но тот и не взглянул на нее, когда перешагнул порог зала. — Где Астэр? — только и спросил он. — Я велела отнести ее в спальню, мастер, — смиренно ответила Айрин. — Сейчас ее жизнь вне опасности, лучшие маги поддерживают ее… — Что с ней?! — тон, которым этот вопрос задан, был страшен. Айрин выдержала этот выпад бессмертного, но не без содрогания… «Совсем как Зонар,» — подумалось Кангасску… — Яд, надо полагать, — спокойно ответила женщина, когда собралась с силами. — Веди меня к ней! — коротко приказал Орион и тихо, почти шепотом добавил, обернувшись к своему тезке и Кангасску: — Пойдемте со мной… Коридоры Цитадели были высоки и светлы, из окон можно открывался потрясающий вид на море. Если бы не всюду снующие Алые Стражники, Кангасск не преминул бы забраться на один из широких подоконников и провести на нем час-другой, поглощая пирожные и наслаждаясь видом. Но сейчас здесь пахло страхом, болью и недавней битвой; Кан и Орион-человек шли, оглядываясь по сторонам, каждый невольно положил ладонь на рукоять меча. Впереди них шагал Орион, сын звезд, следом за дамой в алом плаще. Отчего-то Кангасск не сомневался, что она заседает в Алом Совете. Том самом, о котором нелестно отзывалась Влада. И почему, случись какая-нибудь неприятность, тот или иной Совет оказывается замешан?.. — Она здесь, — алая дама указала на полуприкрытую дверь из светлого ореха, украшенную изображениями какой-то древней истории, которую Кангасск когда-то помнил, но теперь уже совсем забыл. Орион на мгновение остановился перед дверью, словно эти нехитрые картинки и ему о чем-то напоминали. О чем-то, что оставило в душе бессмертного тяжелый след… Сделав глубокий вдох, он толкнул дверь и вошел в комнату. Гобелены, такой же тонкой работы, как в Серой Башне. Ночной столик с раскрытой книжкой и блокнотиком для записей. Кактус ночная красавица на окошке, решивший зацвесть именно в этот невеселый вечер… Добрую треть комнаты занимала огромная кровать с балдахином, где на шелковом одеяле лежала больная. Кангасск не мог разглядеть Астэр из-за семерых человек окружавших ее. У всех были серые плащи, покрывавшие истинный алый цвет; пятеро из семи замерли и болезненно согнулись, как… доноры… Меньше всего Кан ожидал увидеть здесь боевую магическую единицу в действии. Неужели все настолько серьезно?.. Маги медленно расступились, пропуская сына звезд. Орион, потомок Зиги и Кангасск Дэлэмэр тоже подошли. Как же он говорил, когда Кан спрашивал его о Мералли?.. «Есть та, кого я люблю испокон веков…» Теперь, только теперь все стало понятно: Астэр принадлежала к детям звезд, так же, как и сам Орион. Она была стройная и высокая. Пожалуй, даже выше Ориона, если поставить их рядом… Те же чудесные уши. Только пушистый мех, на голове уложенный в две косички, исчезающие за ушами, а на самих ушах аккуратно подстриженный — бел, как снег. Из-под полуприкрытых век видно, что большущие глаза дочери звезд небесно-голубого цвета. Как у спокойного Серега, наверное… Астэр была прекрасна. И тем больнее видеть, как умирает такая красота. Как под чудесными глазами пролегают тени. Как бледнеет кожа и со щек исчезает последний румянец… У Кангасска все дрожало в груди и на глаза наворачивались слезы. Он опоздал. Он виноват. Никто больше. Это ему, Кангасску Дэлэмэру следовало сейчас лежать в беспамятстве и тихо умирать. Ему. А не Ей… Никто не знает, чего стоило Ориону, сыну звезд взять себя в руки: секунду назад он болезненно, беззвучно вздрагивал, уткнувшись в холодную ладонь любимой; сидел на коленях перед ее кроватью, убитый горем. И вот он встал — и уже отдает команды, так, будто его лично все это не касается… — Иди сюда, парень, — подозвал он Стражника, свободного от работающей семерки. — Что известно о яде? — Ничего конкретного, — пожал плечами молодой маг. — Рана мистры Астэр поверхностна и незначительна. Мы предполагаем, что ядом был смазан клинок. — Клинок нашли? — сухо осведомился Орион. — Никак нет, мастер, — покачал головой маг. — А на клинках других воров яда нет, мы проверили. — Кто-нибудь из этих воров остался жив? — Один… то есть, одна… это девушка. — Вы расспросили ее? — Нет… — Почему?! — Но… Советник Айрин велела не тратить времени, а заняться поисками уцелевшего вора… — Ясно… Кангасск! — окликнул его сын звезд; Кан вздрогнул от неожиданности. — Этот парень отведет тебя к девчонке. Расспроси ее. Если что, пусти в ход харуспекс, да все что угодно. Я должен знать, что это за яд!.. Пожалуйста, сделай это для меня… я должен остаться здесь. Чтобы не дать Астэр умереть… — Конечно, Орион, — горячо произнес Кангасск, — я сделаю что смогу. — Я с ним пойду, — сказал Орион-человек. Сын звезд кивнул. Вдвоем они направились вслед за Стражником. Тот был молод и чем-то напоминал Кангасску Флавуса. То ли спокойным, не по годам мудрым взглядом, то ли своей наивной доброжелательностью. Неудивительно, что Кан проникся к нему симпатией. — Как тебя зовут? — спросил он. — Айнан Смальт, — ответил молодой Стражник. На перекрестке коридоров он остановился, задумавшись, потом решительно свернул налево. — Я просто студент, — добавил он застенчиво. — Нас всех подняли по тревоге… Странные дела творятся… — Это точно, — согласился Кангасск. — Скажи, как все произошло? — В Цитадель проникли воры, — начал объяснять Айнан. — Не знаю, как это им удалось. Там и охраны-то никто не держал, потому что проникнуть внутрь без разрешения кого-то из бессмертных или их приближенных невозможно… — студент задумчиво потер левое ухо. — В общем, кто-то из подмастерьев мистры Астэр воров заметил и поднял тревогу. Тут и началась резня. Четверо служителей Цитадели убиты, трое тяжело ранены, все воры, кроме той девчонки, убиты тоже. А мистра Астэр, видимо, проснулась от шума; она сражалась безоружной. Удивляюсь, что дело закончилось одной царапиной… если бы не яд… — А что та воровка, которая осталась жива? — вступил в разговор второй Орион. — Она не пострадала. Никакого сопротивления не оказала тоже, — Айнан пожал плечами. — Кажется, у нее шок. Он остановился возле неприглядной двери (в кладовку, видимо), на которую совсем недавно навесили несуразно тяжелый магический замок. — Ее здесь заперли, — сказал Стражник. Немного помедлив, он с сожалением произнес: — Она ничего так… симпатичная. А после этой выходки ей чистого неба теперь всю жизнь не видать… — Открывай, — вздохнул Кангасск. В кладовке было темно, где-то в уголке слышался тихий плач. Не сговариваясь, Кангасск и Айнан засветили по Лихту. Они вспыхнули в темноте, как два маленьких желтых солнышка; Кан, привыкший к прохладным Северным Лихтам, с удивлением заметил, что на Юге световой шар слегка жжет ладонь. Мерцающее золотистое сияние выхватило из темноты тяжелые сундуки, окованные железом, которые были составлены один на другой, и коротко стриженую вихрастую голову за одним из них… Воровка выглядела лет на четырнадцать; она была небольшого роста — на полголовы ниже Кангасска — и на вид очень хрупка телосложением, хотя всем известно, что внешность воров порой обманчива: они сильны, быстры и ловки, иначе не живут долго. На вошедших девчонка даже не посмотрела. Так и продолжала плакать, уткнувшись носом в колени. Кангасск подвесил Лихт на высоте своего роста несложным заклинанием левитации. Присев на пол рядом с воровкой, он попытался приветливо улыбнуться. Это оказалось непросто: изнутри его так и жгло недобрым предчувствием, как будто один горячий Южный Лихт зажгли прямо под сердцем. — Привет… — сказал он. — Уходи! — был сердитый ответ. И угроза: — Я предупреждаю тебя! Дальше все произошло очень быстро; ни Айнан, ни Орион не успели бы ничего сделать: девчонка метнулась вперед, точно разогнувшаяся пружина. В руке ее сверкнул маленький стеклянный осколок — и он стремительно летел к шее Кангасска. Если бы не предчувствие, так насторожившее его, он бы тоже не поспел за неожиданной атакой воровки. А так — ее тонкое предплечье налетело прямо на выставленную вперед ладонь Кангасска. На мгновение их взгляды встретились. Невысокий парень со свежим шрамом, рассекшим левую бровь, и глазами, в ночи темными, как обсидиан, смотрел прямо в мечущиеся зрачки испуганной и отчаявшейся девчонки. — Я не враг тебе, — твердо сказал Кангасск и разжал пальцы. Девчонку начала бить крупная дрожь. Осколок выпал из маленькой руки и зазвенел по полу. Кангасск поднял его, обернув краем плаща. — Это не простой осколок, правда? — спросил он, посмотрев на него в свете Лихта. — Должно быть, смазан ядом, да?.. Скажи, как тебя зовут? — Эдна… — робко проронила девчонка; губы ее дрожали. — Макс всех убил… всех!.. — всхлипнула она и… залилась слезами, уткнувшись в плечо человека, которого сама только что пыталась убить. Айнан и Орион многозначительно переглянулись, затем обернулись к Кангасску. Тот только руками развел. Отчаянный плач и не думал прекращаться, так что Кан осторожно отстранил Эдну и безмолвно наложил успокаивающее заклинание. — Так ты специалист по ядам, верно? — спросил он. Эдна молча кивнула. — Послушай, помоги мне, а я попытаюсь помочь тебе. Я Кангасск, Ученик миродержцев, я попрошу их помиловать тебя или хотя бы наказать не так строго… — Ты — Кангасск? — девчонка удивленно вытянула шею и прищурилась, словно пытаясь разглядеть его получше. Так… сначала Орион, потомок Зиги странно реагирует на это имя, теперь еще эта маленькая опасная Эдна… Но Кан попытался остаться бесстрастным. — Тебе что-нибудь говорит это имя? — спросил он, вдумчиво подняв пересеченную шрамом бровь. — Макс говорил, так звали его учителя, — недоуменно произнесла девчонка. — Но ты слишком молод, чтобы быть его учителем… вот сколько тебе лет? — Двадцать один, — спокойно признался Кангасск. — А Максу — пятнадцать. Ты всего лишь на пять лет его старше. — Разумно… Что ж, — Кан пожал плечами. — Видимо, это был другой Кангасск… — Погоди, дай-ка я спрошу… — Орион, потомок Зиги с самым решительным видом сел напротив насторожившейся девчонки и обратился к ней с таким вопросом: — Скажи, а кто такой этот твой Макс? — Это не его настоящее имя, — фыркнула она, — а настоящего я тебе не скажу, хоть ты меня убей! — и брезгливо добавила: — Пират. — Ухтынифигасебе! — в одно слово восхитился Орион и хитро прищурил правый глаз: — Как догадалась? — Я же не слепая! — гордо усмехнулась Эдна. — Посмотри на себя: сколько человек ты обчистил, чтобы так одеться? Только пираты надевают на себя все, что своруют! — и снова фыркнула. — Ладно-ладно, — Орион примирительно выставил обе ладони. — Меня оставим в покое… Но, сдается мне, я знаю твоего Макса. Моего учителя тоже звали Кангасском, знаешь ли. А Макс… скажи-ка, если я неправ… он высок ростом для своего возраста; волосы курчавые с каштановым отливом; глаза карие; меч носит без гарды, как и я… — он задумался. — Характер вспыльчивый и порой безрассудный… Стихи пишет неплохие, если он тебе читал их, конечно… — это было сказано тоном настолько пренебрежительным, что Эдна не выдержала: — Конечно, читал! Даже посвятил мне несколько! — прямо-таки взорвалась она. — Точно! — Орион звонко щелкнул пальцами. — Это Милиан! И зачем этот прохвост сменил имя?.. — Я тебя ненавижу… — сказала Эдна и, выругавшись, плюнула в его сторону. Пират плевок ловко поймал и растер меж ладоней. Девчонка брезгливо скривилась. — Орион, отойди на минутку, — попросил Кангасск, чувствуя, что здесь назревает нешуточный конфликт. Тот пожал плечами и повиновался. — Слушай, Эдна, давай вернемся к нашему разговору. Я обещал тебе помочь. Если ты поможешь мне. — Что ты хочешь? — спросила она равнодушно, глядя куда-то в сторону. — Астэр, дочь звезд сейчас умирает, — принялся терпеливо объяснять Кангасск. — Маги поддерживают в ней жизнь, но это не может длиться вечно. Она отравлена неизвестным ядом. Просто скажи мне, что это за яд. — Ты же маг, Ученик миродержцев, — усмехнулась Эдна. — Просто иди и вылечи ее. — Ты не понимаешь, — мягко сказал Кангасск. — Чтобы лечить, травами или магией, нужно знать, ЧТО лечить. Да, есть отвары и заклинания, которые улучшают общее здоровье, но они слабы против конкретных болезней. Усилия надо направлять точно, особенно в таких тяжелых случаях, как этот. — Он прав, — вступил в разговор Айнан. — Лечение отравлений — самая тяжелая область медицины, как традиционной, так и магической. — Помоги нам, Эдна, — искренне попросил Кан, ибо только искренность способна растопить равнодушие. — Дочь звезд… — голос девчонки дрогнул. — Она, наверное, прибежала на шум… Она была безоружна против Милиана. Я видела ее… она лежала на полу, Охотники столпились вокруг… Повисла пауза. Тишина воцарилась такая, что можно было слышать стук каждого из трех молодых сердец. — Я приготовила этот яд, — сказала наконец Эдна. — А рецепт принес Милиан. Я напишу его вам по памяти… Это особый яд, который безвреден для обычного человека, но смертелен для детей звезд… Дайте, чем писать. Листок с карандашом нашлись только у Айнана. Тот виновато улыбнулся, протягивая их Кангасску: на листке красовался список продуктов, которые можно купить на небольшую стипендию мага-второкурсника, а также сложные расчеты по распределению этой небольшой суммы меж желаемыми продуктами. Обратная сторона была чиста. Кан понимающе кивнул и отдал лист с карандашом Эдне, а Лихт опустил пониже, чтобы удобнее было писать. Взъерошенная девчонка выглядела забавно. Вспоминая рецепт, она то нервно чесала карандашом за ухом, то надолго задумывалась, подперев ладошкой щеку. Но отчего-то никто не сомневался, что она все вспомнит. Через некоторое время рецепт самого коварного яда [3] в Омнисе был изложен на бумаге. Кангасск оценивающе посмотрел на получившийся список. Даже прищурился. Через плечо в рецепт заглянул и Айнан. «Venenum stellae Jogg paluster — rhisoma cum radicibus — 20x 3 Звездный яд. Обратимся к привычным названиям данных растений (вниз по списку): жог болотный, мстительная борода, драконье крыло, кошачья диадема, морозный мак, огурец-кровохлеб, одноглазый мальчик (болотное растение с бледными плодами по одному на каждом стебле), лунец обыкновенный, роза болотная. Указано, какие части растений следует брать: herba — трава, rhisoma cum radicibus — корневище с корнями, semen — семя, folia — листья, radix — корень, flores — цветы, cortex — кора, strobili — шишки, cormus — стебель, fructus — плод, oleum — масло. — semen — 12x — folia — 12.5x Barba nemesidae — herba — 6x Lorica volarica — radix — 2x — flores — 5x Regium cattae — cortex — 7x — strobili — 3x Papaver algidum — flores — 2.5x — cormus — 8x — semen — 2x Cucumis sanguisorbus — fructus — 1x Puer unoculus — fructus — 5x Virus lunae — herba — 5x Rosa palustris — oleum — 9x» — Я расписала все в частях, — пояснила Эдна. — Так нагляднее, чем в граммах. И простите, если что не так с латынью, я знахарских училищ не заканчивала… Кангасск отрешенно кивнул. Он был слишком поглощен изучением странных названий, которые почти ничего ему не говорили. — Из всего этого я узнал только жог, да и то это какой-то болотный вид, — признался он своим спутникам. — А остальные названия одного другого страшнее… особенно «одноглазый мальчик»… и где такое растет?.. Айнан только пожал плечами. Орион-человек был где то далеко в своих мыслях, которых по лицу не прочесть… Кангасск поднялся с пола и аккуратно сложил в карман зловещий рецепт. — Я вернусь, — сказал он девчонке. — И сделаю, что смогу, как обещал. — Сомневаюсь… — сказала она и улыбнулась, внимательно посмотрев на Кангасска. От этого взгляда у него по спине пробежался туда-сюда батальон мурашек: нет, он до сих пор не привык, что девушки иногда смотрят на него так… как в Арен-кастеле — на тех парней, которые в точности повторяют черты Эмэра. Кан провел ладонью по лицу, словно хотел смахнуть пот со лба; на самом деле он просто пытался прогнать наваждение. — Я не могу оставить тебе Лихт… — сказал он немного рассеянно. — Среди всех этих сундуков он… как бы это сказать… пожароопасен. — Я не боюсь темноты, — заявила Эдна. И улыбнулась еще лучезарнее: — Ученик миродержцев… Хвала Небесам, ни Орион, ни Айнан, кажется, не заметили в этом разговоре ничего необычного. Или хотя бы сделали вид… Вскоре все трое бодро шагали по коридору обратно в центральный зал: оттуда можно было попасть в спальню Астэр, не заблудившись в паутине переходов. Вид у Ориона, потомка Зиги был несколько озадаченный, а у Айнана Смальта — откровенно восхищенный. — Ты настоящий мастер, Кангасск! — воскликнул он. — Из тебя получился бы отличный инквизитор!.. Из этой девчонки слова было не вытянуть, а ты ее не просто разговорил, а еще и завоевал ее доверие… — Он ей просто понравился, — хмуро заметил Орион, но Айнан не обратил на него внимания. — Я рад, что познакомился с тобой, Ученик миродержцев! — гордо продолжал он. — Взаимно, — просто отозвался Кангасск. — А ты похож на моего друга Флавуса. — Не знаю такого… — пожал плечами Айнан. — Он Серый Охотник. И такой же студент, как ты, — уточнил Кангасск. Но даже после этого имя Флавуса ничего Смальту не сказало: видимо, они и вправду не встречались, несмотря на то, что так схожи характерами. Бывают же в мире совпадения… У дверей спальни все притихли. Перестали переговариваться даже шепотом: такое напряжение чувствовалось вокруг. Магия исходила оттуда мощными волнами; Кан даже различил в ней колдовской почерк Ориона. За ореховую дверь прошел он один, оставив Айнана и Ориона-человека ждать его в коридоре. — Узнал что-нибудь? — спросил сын звезд с надеждой, обернувшись на звук шагов. — Да, — Кангасск кивнул и отдал ему рецепт. — Это очень коварный яд. Для людей он безвреден, но смертелен для детей звезд. — …Дьявольщина какая-то… — процедил Орион сквозь зубы; снова и снова пробегал он глазами нацарапанный карандашом жуткий список. — Откуда кто-то мог получить такие сведения о нашем метаболизме? Разве что один из Учеников… Но нет… я всех их знал, и никто из них не сделал бы такого… Все эти растения… редкостная дрянь, которая растет только на самых глухих болотах… и собрать из них такую комбинацию… это надо быть гением! Кажется, я догадываюсь, что делает эта формула… Да. Я вылечу ее, — сын звезд поднял глаза от бумаги. — Подожди меня в зале, Кангасск. — Я хочу помочь, — покачал головой тот. — Поставь меня донором. — Не стоит, Кан… — Ты же учил меня, как контролировать отдачу магии. На этот раз все будет нормально. Пожалуйста, позволь помочь тебе. — Хорошо… На этот раз невидимый крюк Дрэйна пронзил душу не так больно. И боль была просто щемящей, а не всепоглощающей. Но все же выматывала. Кангасск стоял среди Алых доноров, так же болезненно согнувшись и зажмурившись, как и они. Долго стоял. Почти потерял счет времени. Магия спокойно текла сквозь него, мало тревожа гигантскую чашу размером с океан. Если бы и в первый раз так… тогда он и не почувствовал бы, что что-то потерял. И все же Кан больше не мог обижаться на Серега. И, вернись он в тот день, все сделал бы так же. …Как всегда, все кончилось в тот самый момент, который Кан уже перестал ждать. От неожиданности он упал на одно колено. В усталом полусне он увидел себя со стороны юным героем, ожидающим посвящения в рыцари; кажется, невольно всплыла детская мечта, зародившаяся когда-то после прочтения очередной фантастической книжки… Кангасск поднялся на ноги и протер глаза. Не хватало еще уснуть прямо сейчас!.. Хотя, это, наверное, было бы простительно: день выдался тяжелый, ночь — тоже… Алые Стражники, все как один высокие, столпились вокруг кровати Астэр. Так уж получилось, что росту у Кангасска хватило заглянуть только через плечо Ориона… Дочь звезд пришла в сознание. Она устало улыбалась, переводя взгляд с одного лица на другое. Орион держал ее слабую руку. По его щекам текли слезы. Он отослал Стражников, и те дружной толпой повалили в коридор, по пути поздравляя друг друга с победой и восхищаясь «сообразительным парнем — Учеником миродержцев». Кангасск тоже думал уйти, но Орион поймал его за локоть. — Астэр, — сказал он ласково. — Это Кангасск, новый Ученик Влады и Серега. Он спас тебе жизнь. — Очень приятно, Кангасск… спасибо тебе. Несмотря на слабость, дочь звезд приподнялась на локте и протянула Кану руку. Тот, смутившись, бережно пожал дрожащие белые пальцы. Астэр вновь опустилась на подушки. — Орион, — сказала она тихо, — бедный мальчик только с ног не падает от усталости. Он много сделал сегодня. Отведи его в комнату, пусть отдыхает. — Но… — пытался возразить сын звезд. — Со мной все будет в порядке, — прервала его Астэр. — Мне уже ничего не грозит… И обязательно возвращайся. Орион попытался тяжко вздохнуть, но уж слишком счастливое было у него лицо. — Я вернусь, — сказал он, и они с Кангасском вышли из спальни. — …Она прекрасна, моя Астэр… — с тихим восторгом произнес сын звезд, пока они шли по коридору. — Да… — согласился Кангасск. — Но я перед ней чувствую себя глупым мальчишкой… — Я тоже, — признался Орион. Кану захотелось рассмеяться, так сын звезд был убийственно серьезен… Но в этот момент он добавил: — Спасибо тебе, друг. Ты настоящий воин, сохраняющий жизнь. — Это не моя заслуга… Скажи, могу я попросить тебя… — Кангасск всегда выполнял обещания. Совсем как его Учитель, Владислава Воительница, Не Знающая Лжи… Орион отвел Кангасска в одну из комнат, обычно пустующих в ожидании гостей. Такие же комнаты он обещал и своему тезке, и — как ни странно — Айнану Смальту. Когда их шаги затихли в коридоре, Кан уже спал. Наконец-то представилась возможность отдохнуть по-настоящему: сняв тяжелую, уже успевшую набрать соли одежду, на которой, к тому же, засохла кровь, и облачившись в шелковую рубашку и свободные штаны (на таком высоком этаже Башни все-таки прохладно по ночам). Больше не было тошнотворной качки. И не нужно было ждать нападения… хотя меч Кангасск, по старинному воинскому обычаю, все-таки положил возле кровати. Спать, забыв обо всем на свете, он уже не боялся: харуспекс разбудит, если что… Глава двадцатая. Правда о драконах и долгая история Харуспекс действительно его разбудил. Но на этот раз мягко: значит, никакой опасности не предвиделось. Кто-то сидел рядом и ласково гладил Кангасска по голове. Так любила делать Влада, но ее прикосновение было иное: какое-то… материнское, что ли, не то, что это. Кан сел и протер глаза. Ночь. Но, судя по заглядывающей в окно пополневшей луне, ночь уже следующего дня. Рядом сидела Эдна. Волосы ее больше не выглядели грязными и взъерошенными; они красиво блестели в свете луны и были аккуратно причесаны. Изящное стройное тело облегало легкое ночное платье из нежного полупрозрачного шелка… высокие Небеса, как он мог подумать, что ей четырнадцать?.. теперь, в свете луны, прежняя девчонка выглядела взрослой, вряд ли младше самого Кангасска… Знакомые глаза, в которых не осталось ни тени страха, влажно блестели в лунном свете и испытующе смотрели на него. — Привет, — улыбнулась Эдна. — Ты проспал больше суток. — Что ты здесь делаешь? — взволнованно выдохнул Кангасск. — Меня освободили, как ты и обещал, — она пожала плечиками и улыбнулась. — Я занимаю комнату напротив и живу, как королева… Эдна замолчала и, безбоязненно протянув тонкую руку, коснулась щеки Кангасска, которая тотчас вспыхнула, как от пощечины. — Ты красивый, — сказала девушка. Тонкие пальчики коснулись свежего шрама на брови… — И храбрый. Необычный. Совсем как Милиан. Только честнее. Твою честность не обманешь, а его — вполне можно… Кангасск хотел сказать что-нибудь. Да, черт возьми, он должен был сказать что-нибудь, но в горле стоял тяжелый ком. А воля отказалась повиноваться… Эдна бесшумно скользнула к нему на колени, и скоро ее тонкие руки уже нежно ласкали его под шелковой рубашкой, а легкое дыхание касалось губ… Еще полтора года назад, сидя в оружейной Арен-кастеля, Кангасск не поверил бы в такое счастье. Он и сейчас не очень-то верил. И не нашел в себе сил отказаться. Это была долгая и счастливая ночь… …Утренний свет бил прямо в глаза. Кангасск чихнул и проснулся. Рядом лежала Эдна; густой загар и неподвижность делали ее похожей на глиняную статуэтку. Девушка наслаждалась солнцем и ничуть не стеснялась своей наготы. Серые глаза ее в ярком свете чуть-чуть светились голубизной. — Доброе утро, Кангасск, — сказала она нараспев. Кан зажмурился и звонко хлопнул себя ладонью по лбу: он припомнил все недавние события до мелочей, и ему стало стыдно. Кажется, мать что-то говорила о мужчинах, у которых нет тормозов. И, кажется, сказано это было о его, Кангасска, отце… а еще говорили, не похож… — Что-то не так, мой хороший? — с участием спросила Эдна, ласково дотронувшись до его руки. Ну что он мог ей ответить? Да, ночью ему было хорошо. Но сейчас он чувствовал себя полным идиотом. — Я думаю… — начал он и осекся. — …Наверно, тебе лучше вернуться в свою комнату, Эдна… — Не волнуйся, любимый, — сказала она с грустной улыбкой, — ты больше меня не увидишь… В этот момент в дверь постучали… …Кангасск одевался, как Алый Стражник или Серый Охотник, поднятый по тревоге. А стук становился все настойчивее. Наконец Кан, взъерошенный и кое-как одетый, подбежал к двери и повернул ручку замка… — Рад, что ты жив-здоров, Кан! За дверью стоял жизнерадостный потомок Зиги. Он успел избавиться от вещей, слишком выдающих в нем пирата, и теперь выглядел примерным, чисто выбритым горожанином. Зеленая рубаха, черные брюки на кожаном ремне, и любимые боевыми магами Юга и Севера ботинки с мягкой подошвой. Меч неизменно за поясом. — А мы с тезкой уже думали дверь ломать! — беспечно и нагловато продолжал Орион-человек. — Ну ты и спишь, приятель… Вот, держи! — он вручил Кангасску стопку свежей одежды. — Кстати, у тебя в комнате душ есть, так что не забудь помыться: от тебя женскими духами пахнет… Кан густо покраснел («Ну что я, прозрачный для всех, что ли?!»); Орион-человек тем временем уже, насвистывая какую-то безобидную мирумирскую песенку, неспешно спускался по лестнице. Захлопнув дверь так, чтобы щелкнул замок, Кангасск огляделся… Эдны нигде не было. Сквозь распахнутое окно в комнату рвался свежий ветер и шевелил воздушные шторы.«…ты меня больше не увидишь…» Бросив по пути стопку одежды на пол, Кан в два прыжка подлетел к окну и, выглядывая, даже перегнулся через подоконник: нет, никого он не увидел внизу. Определенно, из окна никто не прыгал. Эдна ушла. Но не так… …Столько всего произошло за эти дни… Кангасск уже устал ломать голову. Надо жить тем, что есть на данный момент, остальное выяснится само собой. Он принял душ, оделся (одежда оказалась такой же, как у Ориона, потомка Зиги, только рубашка была темнее), прибрал в комнате и отправился искать сына звезд, надеясь, что тот придумал, что делать. Кристаллический терминал Цитадели Влады приятно удивил Кангасска: все значки совпадали с таковыми в Серой Башне. Видимо, миродержцы позаботились о том, чтобы чувствовать себя как дома в гостях друг у друга. Возможно, обе башни даже имели сходную планировку. Дети звезд встретили Кана в центральном зале, где уже исчезли все следы недавнего разгрома. Тут же были Орион-человек и Айнан. — Придется совместить военный совет с завтраком, — сказал сын звезд. — Уж прости, Астэр, что вот так, из болезни сразу в бой… но ты нам очень нужна. — Я в порядке, Орион, — отозвалась она смело. Кангасск невольно улыбнулся: Орион действительно был ниже Астэр; на полголовы. И робел перед дочерью звезд не меньше простого смертного Кангасска. И все же, что-то подсказывало: это чудесная пара. — Я проспал что-нибудь важное? — осторожно осведомился Кангасск. — Нет, — ответила ему Астэр. — Но поспел как раз вовремя, чтобы обсудить поступившие сведения. Не переживай, — добавила она, проследив блуждающий взор Кангасска, — спешить сейчас ни к чему. Пока мы не получим хотя бы известия о том, куда отправился вор, нет смысла мчаться куда-то сломя голову. Сейчас поднята вся Алая Стража, и он не пройдет просто так: его обязательно заметят. Тогда мы и вмешаемся… Мы или миродержцы… «Кто бы ты ни был, Макс-Милиан, а врагов ты нажил опасных,» — подумал Кангасск, следуя за Орионом и Астэр в обеденный зал. Все четверо заняли стулья на краю огромного стола, чтобы быть ближе и лучше слышать друг друга. По велению Астэр на столе откуда-то появились дымящиеся отбивные, большая тарелка тертого сыру, шоколадное печенье и крепкий Южный кофе. Не сговариваясь, все запустили вилки в горячее мясо и принялись дружно заедать его сыром; неловко чувствовали себя, пожалуй, только Айнан и Кангасск. Каждый по своей причине. С отбивными покончили быстро, и под горячий кофе посыпались самые разные новости. — …Что с той девчонкой, которая дала рецепт яда? — спросил Орион, сын звезд. Орион-человек многозначительно посмотрел на Кангасска, поспешившего поскорее ткнуться в кофейную чашку, словно там можно спрятаться, но ничего не сказал. — Старшие Стражники сказали мне, она исчезла утром, — сообщил Айнан. — Сбежала, наверное. Не поверила, что ей так просто подарили свободу. — Бог с ней, — своеобразно выразился Орион, в духе религии Севера. — Она и так рассказала нам очень много. Да и рецепт наводит на мысли… — Какие? — поинтересовалась Астэр. — Что источник всех зол надо искать в Северных болотах. Все эти травки со зловещими названиями растут только там. У Зеленой Дельты. — Милиану всего пятнадцать, — невесело усмехнулась дочь звезд. — Думаешь, он мог знать особенности нашего метаболизма (что не всякому Ученику доверяют!) да еще и составить такую сложную комбинацию? — После того, как он проник в Цитадель, я могу в это поверить, — возразил Орион. В воздухе запахло назревающей ожесточенной дискуссией… — …Простите… Мистра [4] Астэр. Мастер Орион… — вовремя привлек внимание Айнан. — Извините, что отвлекаю… У меня новость. — Говори, Айнан, — сказала Астэр. — Может быть, не совсем по делу, но… Я недавно из города. Там все только и говорят об этом… Утром над Югой видели изумрудного дракона. 4 Мистра — женский вариант слова «мастер». Наступила тишина, которую нарушал только Орион, потомок Зиги: он с самым суровым видом грыз печенье. — Орион, Астэр… — поднял голову Кангасск. — Почему везде, где бы мы ни появились, драконы тут как тут? Сначала желтые, теперь изумрудные… Витряник, которого я убил, предстал предо мной желтым драконом. Потом капитан Птармика — дракон изумрудный. И теперь — дракон над городом… Раньше эти существа были только в старых легендах. Почему они так интересуются людьми сейчас? Орион, сын звезд откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. — Драконы, насколько я знаю — желтые они или изумрудные — всегда интересуются магическими аномалиями, — задумчиво произнес он. — Но пока все драконьи появления за последние двадцать с хвостиком лет, начиная с Арен-кастеля, связаны только с тобой, Кангасск… — Ты думаешь, я — аномалия? — не понял тот. — Я думал об этом, да, — кивнул Орион. — Ты отчего-то им интересен… Скажи, Айнан, где видели того дракона? — Разное говорят, — повел рукой молодой Стражник, — но я слышал, что он сделал круг возле Цитадели. — Что ж, — сын звезд облокотился на стол и с интересом посмотрел на Кана, — это довольно любопытно, но пока я не вижу, чем это может нам помочь. — Как все не вовремя! — искренне расстроилась Астэр. — Другая разумная раса идет на контакт, а у нас нет времени в этом разобраться, потому что кому-то именно сейчас понадобились оба стабилизатора… — Такие вещи всегда не вовремя… — хмуро сказал Орион. …Внушительный кусок разговора Кангасск пропустил. Он думал об Эдне, и ее последние слова снова и снова звучали у него в голове. От догадки Ориона Кан пытался отвертеться и так, и эдак, но харуспекс был неумолим: правда. Он действительно интересен драконам… так же, как и Милиан, если вспомнить слова Эдны, ведь, судя по всему, она достаточно долго пробыла с этим парнем. И Кангасск показался ее драконьему любопытству более интересным объектом… «…любимый, ты больше меня не увидишь…» А ведь она действительно выпрыгнула из окна. А потом приняла истинный облик. Зачем ей нужно было все это? (не говорите про любовь с первого взгляда…) И зачем Птармике Сарсазан отдавать жизнь ради праздного любопытства? Кан вертел эту загадку, как кулдаганский ребенок — кубик шестнадцати монолитов, и не мог найти ответа. Впрочем, у него назревали и другие вопросы. Нужно было смотреть в сегодняшний день… — Орион, — он обратился к потомку Зиги, но на имя обернулись сразу оба Ориона. — Ты говорил, твоего учителя звали Кангасском, и учителя Милиана — тоже. Это один и тот же человек? — Нет, конечно, — усмехнулся тезка сына звезд. — Если считать тебя, то я знаю одиннадцать Кангассков, причем пятеро из них — женщины. Сайнар… он же всех своих детей Кангассками называет… да что я тебе объясняю, ты и сам знаешь, — потомок Зиги махнул рукой и вновь принялся за печенье. Кангасск посмотрел на Ориона с таким искренним удивлением, что тот перестал жевать. — А кто такой Сайнар? — спросил Кангасск. — Ты не знаешь Сайнара? — не понял Орион. — Нет. — Это твой отец, если я что-нибудь в этом мире понимаю… — развел он руками. — Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын, больше известный в миру как Хансай Донал. — Автор апокрифов, на которые так злится бедняга Серег! — поразился сын звезд. — Воистину, тесен Омнис! — Так… — Орион-человек решительно отодвинул и печенье, и кофе. — Судя по всему, мне придется рассказать вам длинную историю… (август 2004 — 6 февраля 2006) конец первой части