— А мы вроде не пачкаем особенно. А пыль и пол я каждое утро сама протираю.

— Вы сами? Ты слышишь, Гришуля? Невероятно!

Дальше разговор понесся о разном, прыгали с темы на тему — и о том, что дочка Гришина в Лондоне учится, и что дом у них четырехэтажный, и соседи — всем известные олигархи, и что сам Гриша никакой не начальник, а владелец. И тем владеет, и тем, и тем… Короче, еще чуть-чуть — и олигарх. И поэтому Нинуля просто обязана выполнять всю олигархическую программу — и фитнес, и Куршавель, и сумочка из Милана. А платье на ней — первая линия известного итальянского дизайнера.

— А у вас, Эля, маечка тоже очень миленькая.

— Тоже, между прочим, первая линия. У нас на рынок как зайдешь, то первая линия направо.

Нинуля шутки не поняла, но, судя по всему, в неожиданных гостях ей нравилось.

— Эля, Элька, про себя расскажи. Как ты? Кто ты? — Гриша, казалось, забыл, что рядом и Саша, и Нинуля, смотрел влюбленными глазами на несостоявшуюся свою любовь.

— Да все классно. Жизнь как жизнь. У нас с Сашкой полный порядок. И мы всему рады и всем довольны.

— А мне все время хочется больше и больше, — Нинуля поддержала разговор, — и чтоб не меньше, чем у соседей. Но, в общем, и мы живем неплохо. Единственное, что забот слишком много — прислуги полон дом, за всеми следить надо. Чтоб не украли чего, чтоб туалетом и душем в доме вдруг не воспользовались. Да вообще, чтоб свое место холопское знали. Вот и нервничаю целыми днями.

— Ниночка, платье у вас классное. А что, вашего размерчика не было? Побольше, я имею в виду, — Эля тихонько наступила под столом на ногу Саше. — Неужели фитнес не помогает?

Нинуля пропустила эти слова мимо ушей, но на часы посмотрела.

— Пойдем, Гришуль?

— Пойдем, Нинуль.

В коридоре целовались по-дружески. Когда Нинуля нажимала на кнопку лифта, Гриша наклонился к Эле, шепнул: «Я позвоню?!!!»

Все, кто приходил в дом к Эле и Саше, замечали, что ремонт у ребят замечательный. Классный ремонт! Сколько вкуса! Кто дизайнер?

— А, дизайнер? Да парень один, Баргузинов Серега. Между прочим, бальными танцами занимается. Кстати, надо ему позвонить — в одном месте плинтус чуть-чуть отошел. Пусть бы пришел подделать.

Сергей Баргузинов пришел с коробкой конфет — он был рад снова попить чаю с Элеонорой Александровной. Плинтус-то что! Пять минут, и готово.

— Сереж, как дела? Как твои Оксанки? Какие успехи на поприще балета?

— Знаете, Элеонора Александровна, я решил бросить танцы эти. Ведь Оксанка моя права — она же замуж выходила не за танцора, а за маляра. И зачем мне ее подводить? А танцы и без меня найдется кому танцевать.

Серега засобирался домой.

— А хотите, я покажу, что я своей младшей Оксанке купил? — Серега выложил из сумки рабочую одежду, а потом достал какой-то красивый пакетик. — Вот, смотрите, какая красота! — На огромной Серегиной ручище лежали малюсенькие розовые пуанты.

Каждый день что-то происходит. Не только со мной, со всеми. Бывает поудачнее — кто-то позвонил и бах — перемена к лучшему. Бывает похуже — бах, очки или кошелек потеряла. Но в этом привычном караване дней случаются такие, которые остаются в памяти и на линии жизни. И, главное, мало что можно изменить. А если так, то зачем об этом постоянно думать, разводить пыль на полках памяти?

Нет, я, конечно, не говорю, что нужно забыть все и всех — людей, впечатления. Но если все время жить воспоминаниями, то невозможно чувствовать настоящее.

Вот почему продолжительность жизни в Японии такая высокая? Думаете, из-за того, что едят рыбу и водоросли? Неправильно думаете. Просто они умеют забывать. Сколько раз я слышала от японцев: ну чего ты все время тревожишься? Без конца звонишь по телефону! Ведь если что-то должно случиться, это произойдет, как бы ты ни старалась. Только у тебя в душе появляются шрамы и рубцы, которые сокращают жизнь.

И правда, стала я перебирать в памяти свои тревоги и поняла, что японцы правы. Мне, конечно, поздно меняться, перестать волноваться и бурно реагировать на беды и радости, таким образом топая в сторону долголетия. А вот вы попробуйте.

Еще я заметила, что у каждого человека есть свой жизненный график. Не в смысле — во сколько уснуть, во сколько проснуться. Этот график никем составлен быть не может. Он складывается сам по себе. И называется судьбой. Мы не можем сказать себе — сегодня я буду веселой, а в воскресенье, например, все мне будет казаться обидным. Возможно, конечно, и то, и другое. Но бывает так, что ничего не загадываешь, ничего не предчувствуешь, и вдруг — бум, и происходит то, о чем ты и подумать не мог.