Чем больше Боря наблюдал происходящее, тем больше становился традиционалистом. То, что происходило вокруг, было более буржуазно, чем открытое и честное увлечение Европой. По крайней мере, Новгородцеву так казалось.

Домой Борис пошел пешком: тут вроде близко. Чтобы было не так скучно по дороге, подошел к ларьку за шоколадкой. Колебался между «Щедростью» с кокосовой начинкой и «Орешками». Цена была одинаковая. Внезапно на соседней церкви зазвенели колокола. Новгородцев повернулся на волшебный звук…

И увидел Анну.

В белой куртке, кремовых сапожках, она тоже что-то изучала в витрине.

«Вот!» — сказало Боре сердце.

— Аня… — тихо прошептал он. — Аня Сарафанова!

Она обернулась. Новгородцев увидел прыщик возле ее носа.

— Здравствуйте…

— Я Боря Новгородцев. Мы с вами переписывались! Помните?

— Не помню.

— Вы рассержены? Скажите, почему вы перестали мне писать? Вы, что, обиделись? За подделку? Мы же… кажется… на «ты».

— Я вас не знаю. Вы меня, наверно, с кем-то перепутали.

— Вы Анна Сарафанова! Ведь так? Студентка исторического?

— Верно.

— Ну, а я Борис. Мы с вами переписывались! Я так и не понял, почему вы стали сочинять все эти глупости, прикидываться дурочкой?

— Я — дурочкой?

— Э-э-э… Я имел в виду…

— Постойте! Вам откуда-то известно мое имя, но вот мне ваше абсолютно не знакомо. Я ни с кем не переписывалась, не прикидывалась дурочкой и не знаю ни о каких подделках! Простите. Я должна идти!

— Нет, это вы простите!..

Анна развернулась и пошла от Бори быстрым шагом. Самое последнее, что тот сумел увидеть, было веко Сафановой. Оно противно дергалось от тика.

Дома Боря подумал, что его принцесса изрядно подурнела. И почему она заявила, что не переписывалась с ним? Стерва!

Через восемь дней решением Президента все елки, мишура и Дедушки Морозы оказались под запретом как петровские новации. Текущий год был объявлен семь тысяч пятьсот двадцатым, а Новый должны были праздновать только в сентябре. Ужасные январские каникулы — время запоев и депрессий — наконец отменили. Народ вздохнул спокойно.

Анна с интересом изучала тех, кто сел по правую руку от нее.

Одной из них была особа лет сорока в кричащей красной кофте, юбке черной кожи, странным образом натянутой едва ли не на ребра (чтоб была короче?), несколько сутулая, читающая книгу «Марианна. Том 4». Вторая, толстая старуха с усами над верхней губой, усердно ковырялась в зубах ка кой-то палочкой. За ней сидела еще одна, такая же, шестидесяти-семидесяти лет, но тощая, чем-то похожая на козу, с бессмысленным взглядом. Потом шла пышная матрона, «ягодка опять», дочерна загорелая, но с совершенно белой шевелюрой, сквозь которую проступали отросшие черные корни. В левом ухе у нее было пять сережек, в правом — три, на пальцах — шесть колец, и все из золота. Бордовый маникюр не очень гармонировал с оранжевой помадой. Дальше, еще правее, помещалась тетка в серой шали. Взгляд ее был хищным, хотя рядом ничего не продавали. С краю, наконец, сидел пацан лет восемнадцати с тетрадью — видимо, студент.

Анне было очень интересно.

Она впервые работала на избирательном участке.

Поскольку школа, где трудилась Сарафанова, была таким участком, то когда пришел черед выборов в парламент, Анну привлекли к работе. В воскресенье пришлось подниматься полшестого, к семи быть на месте, прослушивать инструктаж, наблюдать за опечатыванием урны, а потом до вечера сидеть на выдаче бюллетеней. Вышло так, что Анна села с краю, рядом со столами наблюдателей: их-то она сейчас и разглядывала. Раньше, услышав в новостях какую-нибудь фразу вроде «Наблюдатели зафиксировали много нарушений», Анна думала, что эти наблюдатели — этакие молодые демократы типа Немцова, энергичные борцы за гражданские права. Она ошибалась. За демократичностью избрания гласных от народа (так отныне называли депутатов) наблюдали женщины пенсионного и предпенсионного возрастов. Те самые, которые активно шли в ряды вахтерш, кондукторов и прочих врагов рода человеческого. Не им ли принадлежала реальная власть в стране?..

Краем уха Анна слушала беседы наблюдателей. Работы было мало: избиратели не торопились исполнять гражданский долг, тем более с утра.

— Ох, как мне надоели эти выборы, — сказала женщина в золоте. — И зачем они нужны? Чтоб деньги тратить! При советской власти было намного лучше.

— Да уж, — согласилась с ней худая. — Партий развелось не знаю сколько. Раньше-то одна была — пришел, проголосовал, и думать не надо. А тут поди, разберись!.. Издеваются над народом!

— Да, при Союзе удобнее было.

— Все было для людей! А теперь для кого?! Для этих чертовых демократов!

На груди у первой красовался бейджик «наблюдатель от партии Правое дело». Вторая была уполномочена Явлинским.

— Чтоб ей провалиться, этой власти! Чтоб ей пусто! — громко заявила женщина в шали. — Вчера вот хлеб опять подорожал!

Она была от партии «Единая Россия».

— Просто президент пока не знает. Знал бы — разобрался, — робко отвечала ковырявшая в зубах усатая бабуля, наблюдатель от КПРФ. — А я ему в тот год носки связала…