Шрифт:
Началась свалка, почти все лазутчики оказались на земле, в клубках катавшихся по брусчатке людей. Офицер на стене вопил что было мочи, призывая подмогу, стоявшие в готовности королевские гвардейцы били по щитам и тоже кричали, но это было все, чем они могли поддержать своих товарищей.
Тряпье от брошенного Углуком тюка разгорелось в полную силу, и катавшиеся по мостовой то и дело попадали в пламя, разбрасывая по сторонам горящие лохмотья. Единственным, кто оставался на ногах, был коротышка Фундинул. Он методично работал своим страшным топором, вызволяя из бед лазутчиков, а проход к заветной дверце то освобождался, то закрывался вновь рычащими и обожженными противниками. Сдаваться никто не хотел.
Пока у ворот крепчала схватка, курьер добрался до командующего Густавсона, руководившего на северной стене отражением штурма.
– Ваше превосходительство!
– переходя на визг, закричал среди дыма егерский капрал.
– Ворота штурмуют! Сеча страшная!
– Много ли противника?
– Да разве ж в темноте разобрать, ваше превосходительство? Должно, с полсотни наберется! Сеча страшная!
– Лейтенант Болеслав! Немедленно снимите с восточной и западной стены по три сотни солдат и скорее бросьте к воротам!
– Слушаюсь… - козырнул закопченный лейтенант и побежал вниз по лестницам.
На стене снова начался штурм, засвистели стрелы, между зубцов стали оседать сраженные крючники.
– Заменять их, заменять!
– хрипло кричал командующий, хотя капитаны и так знали свое дело. Противник использовал новую тактику, пуская в первых рядах стрелков. Теперь крючники заменялись через раз, а штурмующие уже дважды заполняли собой верхнюю площадку и после последней волны дюжина их разбежалась по нижним ярусам.
А по другую сторону стены Каспар смотрел, как солдаты забрасывают в костры последнюю рухлядь. Дрова еще имелись, но от них не было такого «хорошего» дыма, от которого, Каспар видел это сам, вердийцы падали со стен без чувств.
Еще четверть часа - и дым разойдется, начнет светать и вердийцы окрепнут. Неужели напрасно надеялся? Неужели Фундинул с Углуком уже мертвы и надеяться больше не на что?
Фрай поймал на себе сочувственный взгляд де Шермона, однако в сочувствии он не нуждался. Ему предстояло принять какое-то решение, но какое?
– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!
– закричал из седла скачущий курьер.
– У ворот сеча и огонь!
– Так пускайте фланги! Чего ты мне орешь? Пусть фланги пускают!
– Фланги пускайте!
– срывая голос, завопил де Шермон.
– Пустили! Уже с лестницами побежали!
– радостно прокричал курьер.
Каспар хлопнул себя по бедрам и покачал головой. Значит, живы, значит, бьются за ворота, и Густавсону, разумеется, придется снять с западной и восточной стены егерей, чтобы спасти ситуацию. С северной никого не возьмет - испугается. А тут как раз сгодятся те гвардейцы, что стоят с каждой стороны. Сработает или нет? Попадет Густавсон в ловушку или окажется умнее Фрая?
Из-под стены вынесли Буалеску, это был второй павший командующий полком.
– Что будем делать?
– решился спросить де Шермон. Около них с генералом оставались только два лейтенанта, три курьера и сержант. Все старшие офицеры были под стенами.
– Ждать хороших известий, граф, - сказал Каспар и улыбнулся - впервые за все время кампании. Он чувствовал, что опережает Густавсона, держит стратегическую инициативу в своих руках.
74
Улучив момент, когда проход к заветной дверце оказался свободен, Фундинул рванулся вперед, однако в последний момент из проема показался служитель, гигант со звериным лицом и скошенным назад черепом. Это был последний хранитель поворотных шестерен, и он не собирался пускать в камеру никого из посторонних.
Фундинул успел закрыться топором за мгновение до того, как на него обрушился удар дубины. Факельные огни, звезды, искры от скрещивающихся клинков - все закружилось перед глазами гнома. Он лежал на телах поверженных егерей и не мог двинуть, ни рукой, ни ногой. Топор валялся рядом, но взять его у Фундинула не было сил.
«Вот и все, тропо, ты закончил свой жизненный путь в погоне за золотом… Обидно…»
Слева направо метались тени, что-то кричал Ляминен, злой и неуемный, в окровавленной рубашке. Углук сцепился с огромным смотрителем, и противники, сшибая своих и чужих, били друг друга тяжелыми кулаками, плевались кровью и попеременно душили.
Чуть в стороне, под самой стеной, остервенело рубился двумя мечами Ланс Чепис, от одного меча остался лишь обломок, а второй был ему маловат.
Гном встряхнул головой и поднялся - руки и ноги были при нем, голова гудела, но шлем остался на месте, лишь сорвалась одна пристежка.