Затем, пережив прошлые обиды, он нехотя признался:

— Что вы хотите от инопланетянина! В ту пору я был особенно нелюдим. Я доказывал, что такого рода переделка ничего не даст, кроме разве что удовлетворения их собственного тщеславия. Зачем заниматься бесполезным делом?! Эти слова пришлись им очень не по душе.

Пауза, вопрос:

— Сейчас официально признанная частота переменного тока в Штатах составляет 60 герц. А в вашем будущем?

— Американский стандарт составляет 60 герц, европейский и российский — 50.

— Кто оказался прав?! — воскликнул старик. — Я или они со своими 133 периодами в секунду? Что касается Герца, я узнал об его волнах где-то на рубеже девяностых годов. Материалы мне представил Т. К. Мартин. Познакомившись с ними, я сразу догадался — Герц остановился на полпути, правда, он очень рано умер, в возрасте тридцати четырех лет. Вся Европа скорбела о нем, и, возможно, он унес в могилу тайну, которая так явно открылась мне, но дело есть дело.

Я не мог остановиться.

Ошеломляющие идеи хлынули, как Ниагара. Овладение высокочастотными электромагнитными колебаниями и на их основе беспроводной передачей энергии на расстояние — вот какую цель я ставил перед собой в те дни. Перед моими глазами мерцал холодный, яркий, потребляющий минимум энергии свет. Я предвидел оздоровление тела с помощью токов высокой частоты, а изучение природы молний должно было открыть путь к возможности черпать электрическую энергию из верхних слоев атмосферы. Наконец, не требующий подзарядки электромобиль, управление автоматами с помощью особых волновых импульсов, постоянный ток, маломощные низкочастотные трансформаторы, медные провода — сотни тысяч тонн бесполезно потраченного металла! — уже тогда казались мне каким-то уродливым анахронизмом….

А вы упрекаете меня, что я не обращал внимания на претензии каких-то нахальных инженеришек и проходимцев из породы Маркони!

Когда же я выяснил, что Земля представляет собой гигантский конденсатор, из которого при умелом обращении можно бесконечно качать энергию, мною вновь овладела необоримая страсть к изобретательству. Наша планета, твердь под ногами могли бы стать подходящей средой для переноса электрических импульсов. Вообразите, насколько далеко вперед продвинулась бы ваша цивилизация, если бы моя мечта осуществилась!

А меня принуждали заниматься переделкой моих моторов и генераторов на анекдотическую частоту в 133 герца!

А спевшиеся с Томсоном и Пьюпином недоброжелатели пытались представить меня кем-то вроде обезумевшего собрата небезызвестного Кили!

Он прошелся по комнате, приблизился к окну, долго рассматривал погруженный в облачную высь оголовок Эмпайр-стейт-билдинг, уже столько лет пытавшийся своим шпилем продырявить небо.

— Известно ли вам, — спросил старик, — по какой причине в компании Вестингауза выдвинули такое дикое с технической точки зрения требование?

Я не знал, мне было стыдно. Я попытался раствориться в кресле.

В комнате наступила тишина. В следующее мгновение привычное к шуму ухо уловило шум, отчетливо запрудивший комнату на тридцать третьем этаже 43-этажного здания гостиницы.

Нью-Йорк просыпался.

Со дна ущелья Восьмой авеню отчетливо доносился рокот работающих двигателей, отчаянные вскрики автомобильных сигналов, отвратительное дребезжание надземки. Не верилось, что все это — реальность. Мне почему-то припомнилось название одной из станций Нью-йоркского метрополитена — Массапеква-стрит. В этом индейско-английском смешении звуков, вполне соответствовавших грязному, усыпанному окурками и залитому колой надземному перрону, угадывалась несовместимость, произвольное сложение причин и следствий, породивших этот искусственный Вавилон, объявивший себя самым большим поселением на Земле. Его узкие разрезы авеню и стритов, посаженные в клетку небоскребов и рекламных щитов оазисы площадей и парков, изобилие автомобилей, свинцовая тусклость окружавшей воды объявили себя средоточием прогресса, квинтэссенцией разума и практической сметки, точного расчета и деловой предприимчивости.

О том ли мечтал сидевший чуть под углом ко мне старик с орлиным носом, страдавший от изматывающего кашля, сердечных приступов и неутоленного тщеславия?

Что грезилось без конца боровшемуся за собственный приоритет отцу-основателю и пророку этого рукотворного нагромождения крови и пота, денег и труда, мыслей и чековых книжек?

Шла война, о который мы, русские и советские, знали не понаслышке.

Здесь, в Нью-Йорке, отсутствовали всякие приметы войны.

Здесь впервые заставили работать Ниагарский водопад.

Здесь впервые в 1910 году приступили к серийному производству лампочек с вольфрамовой нитью (патент А. Н. Лодыгина «Дженерал электрик» купила в 1906 году).

В 1912 году Армстронг создал первый радиоприемник, пригодный для практического использования.

В 1914 году Хэммонд разработал систему дистанционного управления по радио.

В 1925 году здесь выпустили первый бытовой холодильник.

В 1928 году «Дженерал электрик» открыла вещательную станцию и начала передачу телевизионных программ.

В 1942 году та же компания провела испытания первого реактивного двигателя.

В 1947 году здесь приступили к серийному выпуску автоматических стиральных машин.

Итог впечатляющий… Если бы не две мировые войны, атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, бомбардировка Югославии и множество других славных подвигов во имя демократии и прогресса.

Я ждал.

Я жаждал ответа, но умирающий старик неожиданно ударился в воспоминания об электрическом стуле.