— Да, сэр.

— Да, сэр.

Дойл холодно улыбнулся.

— И после этого переведу вас, друзья мои, из своего подразделения и с подведомственной мне территории. А если завтра вечером что-то пойдет наперекосяк, отправлю бороться с террористами-подрывниками. Будете считать минуты до пенсии, ползать под машинами и надеяться, что они не взорвутся. Вопросы есть?

— Нет, сэр.

— Нет, сэр.

Я повернулся на вращающемся стуле в сторону двери.

— Мистер Кензи и мисс Дженнаро, вы люди гражданские. Мне не нравится ваше участие в этом деле, не говоря уж о подъеме на холм завтра вечером, но у меня выбора нет. Поэтому уговор такой: никаких перестрелок с подозреваемыми. Никаких разговоров с ними. В случае конфронтации упадете на колени и закроете головы руками. По окончании не будете обсуждать никаких деталей операции с журналистами. И писать книги об этом деле тоже не будете. Ясно?

Я кивнул.

Энджи кивнула.

— Если нарушите из вышеперечисленного хотя бы один пункт, отзову ваши лицензии и разрешения на ношение оружия. Поручу подразделению, которое занимается делом Колда, взяться за убийство Мариона Сосиа, позвоню знакомым журналистам и устрою так, что они поднимут историю странного исчезновения Джека Рауса и Кевина Херлихи. Понятно?

Мы кивнули.

— Ну-ка, как вы говорите «Так точно, лейтенант Дойл»?

— Так точно, лейтенант Дойл, — пробормотала Энджи.

— Так точно, лейтенант Дойл, — сказал я.

— Отлично. — Дойл откинулся на спинку кресла и широко раскрыл объятия всем нам. — А теперь проваливайте на хрен.

— Потрясный мужик, — выдохнула Энджи, когда мы оказались на улице.

— Добрейшей души либерал старой закалки, — сказал Пул.

— Да что вы?!

Пул посмотрел на меня, будто я в его присутствии нюхаю клей, и очень медленно покачал головой.

— О, — понимающе сказал я.

— Деньги целы, мистер Кензи?

Я кивнул.

— Сейчас хотите забрать?

Пул и Бруссард переглянулись и пожали плечами.

— Не к спеху, — сказал Бруссард. — Завтра, не знаю пока когда, будет военный совет. Соберутся ребята из штата, из Квинси и мы. Приносите деньги тогда.

— Кто знает, — сказал Пул, — при таких силах, собранных для слежения за людьми Оламона, может, завтра удастся схватить кого-нибудь из них в момент выхода из дома с ребенком на буксире. Положим их, и все это дело наконец закончится.

— Конечно, Пул, — сказала Энджи. — Конечно. Это будет вот так просто.

Пул вздохнул и покачался взад-вперед на каблуках.

— Господи, — сказал Бруссард, — не хочу я работать ни в каком антитеррористическом взводе, бомбы искать.

Пул усмехнулся.

— Тут тебе, — сказал он, — старина, и есть этот самый взвод.

Мы сели на ступеньках у подъезда Лайонела и Беатрис и, насколько могли подробно рассказали им о новых поворотах в деле, перевирая детали, знание которых могло бы позволить федералам обвинить их в соучастии в совершении тяжкого преступления, если таковое будет в дальнейшем предъявлено нам.

— То есть, — сказала Беатрис, когда мы рассказали все, что могли, — это случилось из-за того, что Хелен провернула одну из своих дурацких махинаций и развела на бабки не того парня.

Я кивнул.

Лайонел, ковырявший большую мозоль на большом пальце руки, шумно выдохнул.

— Она моя сестра, — сказал он, помолчав, — но это… это…

— Непростительно, — подсказала Беатрис.

Он посмотрел на нее, потом на меня с таким выражением, как будто ему в лицо плеснули тоника.

— Да, непростительно.

Энджи стала к перилам, я подошел к ней и почувствовал ее теплую руку в своей.

— Если вас это утешит, — сказала она, — сомневаюсь, что кто-то мог предвидеть такое продолжение.

Беатрис прошла по крыльцу, села на ступеньки рядом с мужем, взяла его крупные руки в свои, и оба они с минуту смотрели куда-то в дальний конец улицы, обратив туда лица, в которых были видны огорчение, опустошенность, гнев и смирение одновременно.

— Я просто не понимаю, — сказала Беатрис. — Я просто не понимаю, — повторила она шепотом.

— Они убьют ее? — Лайонел посмотрел на нас через плечо.

— Нет, — сказал я. — Зачем? Какой в этом смысл?

Энджи стиснула мою руку, чтобы помочь вынести тяжесть этой лжи.

Мы вернулись домой, и первым принял душ я, смыл с себя четыре дня сидения в машинах и следования по городу за подонками. Потом в ванную пошла Энджи.

Она вышла и, туго обернутая белым полотенцем, стала в дверях гостиной. Кожа цвета меда. Расчесывая волосы, она смотрела, как я, сидя в кресле, записываю впечатления о нашей сегодняшней встрече с лейтенантом Дойлом.