Шрифт:
Довлатов же занимался личной жизнью дома. Почти сразу после того, как они с Асей познакомились, Сергей сделал барышне предложение. Впрочем, он часто делал предложения знакомым девушкам. Это почти ничего не означало.
В тот раз дело было так. Во время какой-то из вечеринок на стол было выставлено несколько бутылок вина и бутылка водки. Закуски не было вовсе. Пить водку не закусывая никому не хотелось, но Ася настаивала именно на водке.
– Ты же не сможешь выпить бутылку водки без закуски. Зачем и предлагаешь?
– Почему не смогу? Смогу!
– А из горлышка?
– И из горлышка смогу!
Участники вечеринки заинтересовались. Асе было предложено пари. Условия были такие: если водку она все-таки не допьет, то выйдет за Довлатова замуж. Пекуровская согласилась.
Водку девушка допила до дна. И замуж за Довлатова не пошла. Какое-то время она вообще никуда не могла ходить: ей действительно здорово поплохело, но собутыльники откачали, все обошлось.
Идея насчет замужества, впрочем, обоим участникам пари запомнилась:
Душное лето 1961 года мы провели в опустевшем Ленинграде, который в летние месяцы был населен лишь туристами и дворцами итальянских зодчих времен барокко и рококо. Почти каждый день мы искали спасения от болотного удушья на даче или пляжах Финского залива.
Сережа всегда считал своим главным достоинством умение развлекать. Он мог подойти и поцеловать на улице незнакомого старика. После чего принять деловой вид и зашагать прочь, оставив обласканного незнакомца в недоумении.
В транспорте Сережа никогда не садился. Он любил нависнуть над вами и привлекать внимание пассажиров особой гримасой. Заговорив вызывающе громко, он замирал, сморщив нос и раздув ноздри, до тех пор пока кто-нибудь не реагировал на его поведение.
Однажды мы стояли в тесном тамбуре пустого вагона и Сережа, как обычно, без остановок кого-то передразнивал и кривлялся. А я смотрела на него и думала: что станет с его перекошенным лицом, если поезд вдруг на полном ходу остановится?
– Ты даже не притворяешься, что слушаешь меня.
– Извини, – говорю. – Задумалась.
– О том, как тебе от меня избавиться?
– Скорее, о том, как мне к тебе приблизиться.
И она к нему приблизилась: осенью Пекуровская переехала к Довлатову на улицу Рубинштейна. Сергей называл ее «моя Асетрина». Они жили вместе, они были почти что муж и жена. Но все-таки «почти». Довлатов заполучил самую желанную девушку города, но при этом вовсе не желал отказываться от плюсов независимой жизни.
Свою Асетрину он ревновал. Мог запереть ее в комнате на ключ и уйти на всю ночь. А сам за то же время успел поухаживать (успешно) практически за всеми ее подругами. И, возвращаясь домой, бывало, хвастался подвигами. По крайней мере так много лет спустя рассказывала в мемуарах сама Пекуровская.
Как-то он пришел домой с блондинкой-финкой. На тот момент Довлатов учился в универе, на отделении финно-угорской филологии (там учились почти все ленинградские фарцовщики) и подрабатывал переводчиком. Финка же приехала в Ленинград как туристка и искала приключений. Втроем (Довлатов, Ася и финка) они пообедали. Потом Ася стала мыть посуду, а Довлатов с гостьей долго пили чай. После чего Сергей сказал, что они, наверное, сходят в кино, вернется он поздно, Асе лучше его не ждать. И вместе с новой подружкой ушел.
Это стало последней каплей. Она собрала вещи и сбежала. Но – не к родителям, на соседнюю улицу Жуковского, а к Алику Римскому-Корсакову, правнуку известного композитора, который жил на улице Маклина. Уж там-то (считала Ася) Сергей ее не найдет.
Но он ее нашел.
4
Следующие несколько месяцев стали кошмаром. И для Довлатова, и для Аси. И для всех окружающих.
Каждую ночь Довлатов проводил в ее парадной. Просто стоял и по многу часов ждал. До утра. Или до вечера следующего дня. Соседки докладывали Асе, которая боялась выходить из самой дальней комнаты, что он все еще стоит, все еще курит, все еще ждет.
Боялась Ася вовсе не напрасно. Много лет спустя поэт Дмитрий Бобышев писал, что от Довлатова можно было ожидать самых неприятных сюрпризов:
Последние месяцы перед эмиграцией Довлатова несло. Встречи с ним пугали. В его разговорах появились такие сюжеты, как прихватывание его госбезопасностью, книжные кражи, задержание в милицейских кутузках.
Он, оказывается, очаровывал библиотекарш и выносил под одеждой огромное количество книг. Даже пытался похитить две картины в Доме актера на Невском. Однажды у меня дома вытащил из кармана кастет:
– Плексиглас. Милиция не любит свинчатки. А тут ведь главное не тяжесть, а конфигурация. Вот таким, например, можно и сквозь пыжик голову проломить…
Кто-то (не я) познакомил его с Львом Друскиным и его женой. Довлатов начал трогательно ухаживать за увечным поэтом. В инвалидном кресле вывозил его на прогулки, подарил огромную теплую куртку, чтобы укутывать от холода. Потом отвез Друскиных на дачу в Комарово, а сам устроил в их квартире грандиозную вечеринку. Пострадала посуда, но что хуже – библиотека. А заодно, хвастался мне Сергей, он лишил невинности не вполне взрослую воспитанницу Друскиных, купая ее в ванне.
Рассказывая, он вытащил из-под одежды довольно толстую стопку украденных у Друскиных книг и предложил мне парочку редких сборников:
– Берите. Остальное я все равно пропью.
Таким Довлатов стал с годами. Но умением создать окружающим сложности отличался он уже в молодости. Как-то скрывающейся Асе позвонил абсолютно незнакомый человек и сказал, что Сергея здорово избили где-то в пригороде. Она все бросила, долго ехала на электричке и действительно нашла Довлатова в синяках и забинтованного с ног до головы.
Она подошла к нему, участливо с ним заговорила, коснулась его синяков… и поняла, что они нарисованные. Да и под бинтами тоже ничего не скрывается.
Не смущаясь, он пожал плечами: