Но Копернику не до заморских диковин. Он с трудом отыскал Датский причал, прошел, как было ему много раз повторено, Горбатый мост через левый проток и уперся в высокий сарай из белого камня. Здесь и были склады бурмистра [8] .

Краковянин обрадовался, что внутри полно торгового люда. Это поможет ускользнуть от соглядатаев гданьского комтура.

Коперник подошел к раскиданным по прилавку штукам белоснежного псковского полотна, для виду приценился, поторговался. Развернул моток кружев, отливающих теплой желтизною.

— Хорош товар для кафтана воеводы, да больно уж дорог! — заметил он приказчику.

Двигаясь все дальше в глубь оклада, обмениваясь польскими и немецкими замечаниями о цене и добротности товаров, взвесил он на ладони и принюхался к шафрану, перцу, кардамону, попробовал на изгиб каленый досиня клинок венгерской стали.

Так добрался купец до закутка, вход в который никак не угадать бы тому, кому не должно знать об этом закутке.

А где же кривой на левый глаз приказчик?

В эту минуту одноглазый поднялся из-за бочек. Коперник спросил по-немецки:

— Затюковали мои сто локтей волжского сафьяна?

Приказчик низко поклонился гостю:

— Они ждут вас с самого утра, майн герр. Следуйте, прошу вас, за мною. Я покажу вам тюк.

По длинному проходу, загроможденному ларями, ящиками, бочками, предшествуемый фонарем приказчика, добрался краковянин к еле заметной двери и проскользнул в нее.

За столом, уставленным, по обычаю поморян, пивными жбанами и медвежьими окороками, совались главари заговора.

Многих Коперник видел ранее. Некоторых хорошо знал. Очень обрадовался он старому Луке Baценроду. На обратном пути Коперник собирался заехать к старику в Торунь— посвататься за его дочь Варвару. А тут — такая удача!

На почетном месте, в голове стола, сидел тевтонский рыцарь с окладистой каштановой бородой, уже тронутой сединою. Скарлатовый [9] кафтан, щедро отороченный карпатской куницей, холеные руки в оправе фламандских кружев, рыцарская золотая цепь на шее — все говорило о знатности рода и высоком ранге. И подлинно, — это был собутыльник и наперсник тайн самого Великого магистра Тевтонского ордена крестоносцев Людвига фон Эрлихсгаузена. Половину дней своих имел он обычай проводить в пирах в столице крестоносцев Мариенбурге, за что и жалован был от Магистра титулом кравчего дворцового стола. Звали этого преданного друга Ордена и верного вассала германского императора Иоганном фон Байзен.

Но у Байзена было и другое лицо. Другое лицо Иоганна фон Байзена имело и иное имя — Ян Баженский. Глубоко в тайниках извилистой души хранил Ян воспоминания о польской колыбели рода и Михаловской земле. Там, над рекой Вкрой, у озера Донбровского, привольно раскинулись земли Баженских. Сейчас от двух родовых деревень остались одни пепелища, а дом предков разорили дотла в один из налетов Ордена.

Ян Баженский, как и многие пруссаки [10] в те далекие времена, не мог бы сказать — поляк он или немец. В дни младенчества его баюкали и польские и немецкие песни. Говорилось ему легко и по-немецки и по-польски. Но одно знал Ян: ненавидел он свирепо и без предела этих псов со знаком креста, душителей некогда вольной Пруссии. Ненависть владела им неотступно. Очертя голову пустился Ян Баженский в опасную игру с тысячью отчаянных ходов. В конце каждого — споткнись он только — уготована была дыба в Мариенбургском подземелье.

Ян привел в тайный союз двух братьев — Гавриила и Стибора. Но один — любимейший — брат, Александр, остался преданным слугою Ордена. И это было великим горем Яна Баженского.

Справа от Баженского сидели члены тайного русского Союза. Был среди них новый гданьский бурмистр, ратманы и бурмистры Эльблонга, Торуни, несколько именитейших ганзейских купцов. Деды и отцы этих чистокровных немцев переселились в завоеванную крестоносцами Пруссию из Саксонии, Тюрингии, из рейнских земель. Теперь потомки немецких осадников [11] готовились восстать на власть утеснителей, своих единоплеменников-крестоносцев.

По другую сторону от главы заговора расположились члены Союза Ящерицы [12] . Рядом с бурмиcтром Хелмно, с братьями Баженского, развалясь, сидел огромный осанистый старик с живыми карими глазами — Лука Ваценрод из Торуни. Привлекли внимание Коперника несколько богато разряженных польских дворян из Хелминщины, светских рыцарей, сидевших в церемонных позах и подчеркнуто не похожих на грузных прусских купцов.

Появление Коперника на минуту прервало оживленный разговор. Баженский лестно представил новоприбывшего, назвал его очень нужным человеком, посланцем общего дела в польской столице.

Усевшись, краковянин стал прислушиваться к вновь разгоревшемуся спору. Как он мог понять, Ящерицы требовали не медлить с восстанием. Ведь сам канцлер польской короны Ян Конецпольский дал знать, что по другую сторону Вислы, против Торуни, в Дыбове стоит куявский воевода с четырьмя тысячами польских всадников, готовых ударить по надвислянским замкам, как только подан будет сигнал. В Торуни, Эльблонге, Гданьске в тайных складах припасено много оружия и снеди. Пора бить в набат, дать знак кострами. Со всех концов прусской земли хлынет поток хлопов и шляхты. Рядовые наемники Ордена присоединятся. Они ненавидят вожаков-крестоносцев не меньше, чем другие.