Иногда погоня начинается с нескольких шагов назад.

– Герр профессор, нас просят к столу.

– А? – Мюллер рассеянно приподнял голову от листков с расчетами.

Он упорно пытался объяснить возникшие погрешности, однако каждый раз выходила такая ахинея, что профессор гневно комкал бумагу и швырял ее под ноги.

Рядом с ним уже лежало с десяток исчерканных листков, и, судя по всему, тот, который в данный момент Мюллер украшал серией цифр, должен был присоединиться к своим ни в чем не повинным собратьям.

Сегодня Ее Величество Наука смеялась над своим верным адептом, или просто говорила с ним на каком-то другом языке.

– Карл Иванович, нас зовут обедать, – терпеливо повторил Бестужев.

Он относился к профессору, как к большому ребенку, с изрядной долей снисхождения, однако признавал несомненный ум и старался не обращать внимания на отсутствие житейской хватки. Да и не столь часто Мюллер ей страдал. В основном он был собран и деловит, и лишь во время решения каких-то задач уходил в себя настолько, что забывал обо всем окружающем.

– Уже? – Мюллер не сразу сумел понять, сколько же прошло времени. – А где все?

– Полковник с казаками ищут господина студента, Буйволов еще не вернулся, а отец Александр до сих пор находится где-то в селении. Так что, Карл Иванович, придется нам вдвоем есть за десятерых, – притворно вздохнул Бестужев.

– Втроем, сын мой, – бас монаха раздался настолько неожиданно, что офицер едва заметно вздрогнул.

Однако Бестужев мгновенно справился с замешательством и изобразил на лице некое подобие радушия.

– Батюшка! А мы-то думали, куда вы пропали?

– Никуда я не пропадал. Утешал вдов и сирот, как и положено пастырю, – пробасил отец Александр. – Равно как и женщин, в печали пребывающих.

– И многих утешили? – с показным сочувствием осведомился офицер. Однако помимо сочувствия в его голосе звучал и неприличный намек. Мол, знаем, как лучше всего мужчине утешить несчастную вдовушку!

Сочувствие отец Александр оставил без внимания, а вот намек уловил. Брови сурово сошлись у переносицы, и лишь голос прозвучал вполне обыденно:

– Грех насмехаться над чужим горем.

– Разве я насмехаюсь? Наоборот, сочувствую и жажду узнать, многим ли удалось смириться с потерей? – когда не видишь убитых, то и сочувствия к ним не испытываешь. Все равно все рано или поздно окажемся в тех краях, где нет ни радостей, ни воздыхания.

Придраться к словам монах не мог. Более того, старался быть максимально терпеливым, памятуя о собственном сане. Поэтому он лишь посмотрел на офицера, однако взгляд получился настолько красноречивым, что Бестужев счел за лучшее замолчать.

Пожалуется Кречетову, и что? Сам полковник к вопросам веры относится сравнительно равнодушно, вернее, не афиширует собственных взглядов до такой степени, что не понять, верит сам, или нет, но с других требует. И с офицеров в том числе.

Но и отец Александр имел все основания для гордыни, только, как ни странно, не испытывал ее. Лишь удовлетворение от сделанного, да благодарность. Не нам, но Имени Твоему…

Пока Бестужев беседовал с монахом, Мюллер успел вновь погрузиться в расчеты.

Профессор! Что с него возьмешь?

– Карл Иванович! Нас ждут! – напомнил Бестужев.

– Кто? – тайны мироздания отвлекали настолько, что было не до житейских мелочей.

– Хозяева, – терпеливо пояснил офицер.

– Ах, да. Обед, – с некоторым усилием вспомнил Мюллер. – Вы идите, а я закончу расчеты и подойду, любезный Василий Дмитриевич.

– Профессор… – укоризненно произнес гвардеец.

– Нехорошо заставлять ждать, – неожиданно поддержал Бестужева отец Александр. – Люди намного важнее бумажки.

Судя по всему, Мюллер так не считал. Но и идти против двух спутников не решился. Он с видимым сожалением отложил исписанный листок, после краткого раздумья засунул карандаш во внутренний карман пиджака и поднялся с таким видом, словно его ожидал путь на Голгофу.

– А где остальные? – впервые полюбопытствовал монах.

Занятый «духовным» врачеванием аборигенов, он понятия не имел о пропаже студента и его поисках.

Бестужев объяснил ему в нескольких выражениях.

– Вот до чего доводит вольнодумство! Прости меня, Господи! – отец Александр машинально посмотрел в красный угол и, не найдя там иконы, едва не сплюнул. Но все-таки вовремя спохватился и истово перекрестился.