Компромиссное решение проблемы двойного подчинения и ответственности номенклатуры было найдено позже в учреждении особого порядка передачи номенклатурных работников в руки органов после рассмотрения их дел в Контрольной комиссии соответствующего уровня. В число членов ЦКК были введены члены коллегии ГПУ. Другой, неофициальный канал сообщения партаппарата и ГПУ проходил через Управление делами ЦК, которым в 1920-х годах руководил старый чекист и бывший член коллегии ВЧК И.К. Ксенофонтов [829] .

В апреле 1926 года последовал совсекретный циркуляр Цека, который заострял внимание на вновь участившиеся в последнее время случаи изъятия работников из ГПУ. В видах предстоявшей борьбы с левой оппозицией Цека партии счел нетерпимым положение, когда местные партийные комитеты стали задерживать вызовы и перемещения сотрудников Госполитуправления, перед которым на самом верху была поставлена задача перестроить свою работу и оздоровить кадровый состав. ЦК ВКП(б) признал необходимым разрешить ОГПУ самостоятельно, по ведомственной линии производить переброски своих сотрудников (от начальников отделов до переводчиков) оез предварительного запроса, но с последующим информированием партийных инстанций [830] . По другому, более детальному циркуляру, предварительному согласованию с ЦК подлежали распоряжения только по руководящим кадрам ОГПУ от уровня начальников губернских и окружных управлений и выше [831] .

Органы чека, с их строгим централизмом, замыкающимся на Москве, в течение революционного десятилетия не один раз служили последней опорой центральной власти на местах, когда иногда рассыпалась даже партийная вертикаль, а выборные Советы превращались в бастионы сепаратизма. Особенно в национальных регионах. Лично Сталин, еще в 1921 году, когда трудился над закреплением вновь присоединенных к Москве закавказских республик, твердо и последовательно проводил линию на подчинение органов ЧК контролю ЦК РКП(б). Тогда строго централизованное устройство аппарата чека вызвало возражения у руководства закавказских республик, а в Грузии — «острую оппозицию». Кавказцы категорически высказывались против прямого подчинения Москве местных органов чека, рассматривая институт полномочных представителей ВЧК в своих республиках «как колонизаторство» и настаивали на том, что чрезвычайные комиссии в каждой республике должны работать по директивам ЦК республики. Тогда фактически руководивший ведомством Уншлихт пошел на принцип и заявил ЦК РКП(б), что в таких условиях ВЧК не может взять на себя ответственность за работу органов и в случае ликвидации полномочного представительства просил разрешения на организацию осведомительного аппарата в Грузии, как в каждом ином заграничном государстве [832] .

Хитрый Сталин не возражал против ликвидации института полномочных представителей ВЧК в Грузии, Армении и Азербайджане, однако вовсе не с тем, чтобы оставить аппарат ЧК во власти местных руководителей. Наоборот, он настаивал на учреждении двух полномочных представительств ВЧК на Кавказе по «линии партийного подразделения» — при Кавбюро ЦК, созданном для руководства национальными регионами Кавказа, и при Юго-Восточном бюро ЦК, руководившим остальными «неинородческими» областями Севкавказа [833] . Этот план выводил органы из-под подчинения местным республиканским ЦК и одновременно не давал самостоятельности чекистам, а ставил их под контроль бюро ЦК, назначаемых Москвой [834] . Надо признать, Сталиным был выбран наилучший вариант решения вопроса в интересах укрепления вертикали партийной власти.

В конце 1920-х годов крайкомы ВКП(б) уже непосредственно не давали поручений органам ОГПУ, а вынуждены были ограничиваться замечаниями через прокуратуру. Это свидетельствовало о том, что ГПУ выводилось из-под влияния даже средних звеньев партийного руководства и получало указания непосредственно из Цека. Органы были напрямую подчинены Москве в целях укрепления единовластия в партии и государстве. Госполитуправление стало инструментом узкой группы сталинцев, и это положило начало его возвышению над партией. ОГПУ, потом НКВД — полностью назначенский, тайный аппарат, идеальный для скрытой борьбы за власть. (После того, как задача будет решена, и после падения Берия этот аппарат вновь превратится в подобие отраслевого министерства.) Хрущев впоследствии сетовал, вспоминая свое столичное горкомовское прошлое: «Чекистские органы не подчинены нашей партийной организации. Следовательно, кто за кем следит? Фактически не партийная организация следила за чекистскими органами, а чекистские органы следили за партийной организацией, за всеми партийными руководителями» [835] .

В 1927 году оппозиционная платформа Сапронова — Смирнова впервые открыто поставила вопрос о «внепартийных» силах, которым суждено поставить точку в затянувшейся внутрипартийной драке. Подразумевались силы Красной армии и ОГПУ. Троцкий еще в 1919 году на I конгрессе Коминтерна громогласно объявил иностранным друзьям, что Красная армия — это армия Коминтерна. В действительности ничто так не раздражало рядового красноармейца, как провозглашаемые в партячейках лозунги мировой революции. Крестьянская Красная армия была против Коминтерна и являлась надежной социальной поддержкой партаппарату для чистки армии от левых остатков. По данным Политуправления, социальный состав Красной армии в 1926 году выглядел следующим образом: 82 % крестьян (в пехоте до 90 %), 11 % рабочих и 7 % прочих. В Красной армии насчитывалось всего 45 000 коммунистов или 8 % от всего состава, но из этого числа только 25 % — рядовые, т. е. 2 % от общей численности и то по преимуществу кандидаты в члены партии. Образовательный уровень личного состава оставался низким. Бывали случаи, дошедшие до сведения РВСС и отмеченные в ПУРе, когда новобранцы из деревни шарахались от увиденного ими впервые трамвая.

Крестьянская и беспартийная армия как орудие диктатуры пролетариата — это выглядело, по меньшей мере, подозрительно, поэтому вопрос о смычке с крестьянством приобрел в отношениях с армией исключительное политическое значение. Тогда, по признанию начпура Бубнова, Красная армия представляла собой очень чуткий инструмент, который отражал малейшие колебания крестьянства. Политуправление строило свою работу в армии на трех китах — военизация, советизация и интернационализация призванных. Но вместе с тем дельцы ПУРа отмечали, что когда красноармейцы слушают политбеседу, они вроде бы понимают и со всем согласны. Но буквально сразу после политчаса в кругу товарищей начинают говорить совсем другим языком [836] . Этим разным языковым диалектам, который один для начальства, другой для своих, крестьяне были обучены веками своих противоречий с помещиками и властью. Крестьяне, верные традициям, соображали так, что пролетарии всех стран — это замечательно, но в конечном счете немцы — это немцы, а англичане — это англичане. Интернационализация гибла в топком крестьянском сознании, где давно нашли свой конец немало просветителей разного сорта и толка, охочих до мужицкой шеи.

Секретариат ЦК после устранения Троцкого из армии фактически продолжил его политику по обособлению армейских политорганов от партийных и советских властей. В июне 1925 года Оргбюро пересмотрело свое прошлогоднее августовское положение о взаимоотношениях армейских парткомиссий и местных парткомов по делам приема в партию и личным делам коммунистов. Пересмотр состоялся в сторону предоставления большей автономии армейским партийным органам, парткомы только информируются и их мнение лишь принимается во внимание [837] . Потом оппозиционер Залуцкий возмущался на ковре Оргбюро, что у ленинградского комитета отсутствует связь с кадровыми частями армии и флота, партячейки армии изолированы от местных партийных органов. «Вы, — бросил Залуцкий секретарям ЦК, — на 100 % осуществили организационные намерения Антонова-Овсеенко и даже на 150 % и обособили военных коммунистов от всей организации. Я считаю, что виновником этого является т. Бубнов» [838] .