За этот день Рэм раз десять проклял последними словами свой рост: ну почему он уродился таким оглоблей? Ну зачем он такая длинная мишень? Отчего ему не быть мишенью покороче? Слишком длинных, как, впрочем, и слишком толстых, а вместе с ними и просто широкоплечих свинец находит куда чаще, чем карликов с комплекцией черенка от лопаты!

…Напоследок бомбой разнесло в щепы гнилой пень, торчавший из болота на расстоянии десяти шагов от него. Ни один осколок не задел Рэма. Но сырая труха из сердцевины пня ударила прямо в глаза и совершенно ослепила.

– Вести огонь! По опушке березняка, по мотоциклам! Огонь!

Какой там огонь! Рэм валялся меж двух бугров, распаханных пулеметными очередями, выл и ожесточенно тер глаза Только не зачерпывать воду из болота! Промоешь смердящей болотной пакостью, и массаракш глазам.

Стало чуть тише. Убрался наконец легкий бомбардировщик-биплан, метавший бомбы, пролетая чуть ли не у самых макушек леса Видно, исчерпал смертоносный запас.

– Передать по цепи! Отползаем за холм с голой вершиной! Недоноски! Пер-редать по цепи, – хрипел сорванным голосом ротмистр Шекагу, – за холм с голой вер-ршиной!

Где этот проклятый холм? Где он? Куда ползти, когда глаз не разлепишь?

Рэм почувствовал, как чья-то сильная рука хватает его за шиворот и тянет в нужном направлении.

– Ну, понял, куда тебе надо, братишка? – кто-то интересуется совершенно спокойно и даже, кажется, малость насмешливо.

Чмок! Чмок! Пули взбивают фонтанчики перед самым его носом, влага попадает на щеки, но Рэм ни рожна не видит.

– Я ни рожна не вижу. Глаз разлепить не могу.

– Осколком выбило?

– Просто разлепить не могу. Такая др-рянь…

– Ты, главное, ползи. А я тебя, когда надо, пхну, чтоб не отклонялся.

И Рэм полз. Рылом через крапиву, на четвереньках, распарывая ладони о какие-то острые сучки, но все-таки полз. А время от времени его дружелюбно пинали:

– Давай, брат, левее!

Казалось, никогда не кончится его слепой поход по кочкам и ямам, наполненным жидкой массой, издающей зловоние. Пару раз он утыкался плечом в низкорослые деревца, росшие там, где посуше.

Захотел сдохнуть. Лечь и сдохнуть тут. На хрена такая жизнь? Но продолжил ползти на одном упрямстве.

«Я тебе, гадина, не барчук какой-нибудь изнеженный, я крепкий, я закаленный, я все вынесу, я тебе, гадина, не позволю меня тут похоронить», – говорил он неведомо кому.

– Сто-ой! – донеслось до него.

А дальше – обычная армейская невнятица выставить кому-то там охранение… обсохнуть… перемотать чего-то там портянки… не выходить из-за какого-то склона… уроды и недоноски…

Слева его пнули весьма чувствительно. Рэм сделал еще несколько шагов, вернее, ползков вправо и ощутил под ладонями сухую траву. Брякнулся наземь. Подтянул винтовку поближе к себе. Сейчас из нее не постреляешь, вся в тине, а потом еще, даст Бог, пригодится.

– Что там у тебя с глазами, дружище? Не повыдирал их еще с корнями-то? – раздался рядом тот же спокойный и насмешливый голос.

– Да просто гнилью забило… а промыть…

– Ну, еще! Не этой же тухлятиной. Ляг на спину, братишка Руки по швам! Не мешай мне, я промою чистенькой.

Рэм так устал, что подчинился без споров и расспросов. Рефлекторно дернулся, когда ледяная водица потекла по лицу. А потом кто-то нежно, аккуратно, по-отцовски вытащил всю вонючую труху у него из глаз.

– Не боись, я и руки прополоскал.

– Откуда… чистая вода?

– Из фляжки, брат. Ты бы сам живо сообразил из своей полить, только вот испугался чуток, оттого и в голову не пришло.

Наконец Рэм разлепил глаза. Хорошо-то как! Тишина – стрельба почти что сошла на нет. Солнышко светит, птичка вон какая-то на чахлой болотной березке сидит. Ребята костерок затеяли. И, главное, никуда не надо ползти.

Благодать.

Разве только тело чье-то в десяти шагах от берега плавает рожей книзу, кровь из спины течет и мешается с черной грязью. А так – хорошо.

Вблизи от Рэма стоит мужик с простецким лицом рабочего, кряжистый, коротконогий, с мощными ладонями – просто не ладони, а грабли. На нем ладно пригнанная форма пехотного капрала По болоту вместе со всеми полз, а форма все равно нигде не задралась, не перекосилась. Ремень с пряжкой – как влитые. В левой руке у него – трофейный карабин, легкий и удобный, куда удобнее имперской винтовки, а в правой – ранец Рэма с драной лямкой.

– Ты его чуть в болоте не утопил, – говорит мужик и швыряет ранец Рэму под ноги. – Держи, бедолага.