Выжившие — а таких все же было большинство — улетали или убегали на волю. Это про птиц и кошек. Собаки убегать не хотели. Две вылеченные дворняги на постоянной основе жили у Пифа, но он, как мужчина рассудительный, понимал, что этот путь порочен: не может же профессиональный доктор прописывать на своей жилплощади всех излеченных пациентов? Поэтому псов пристраивали по знакомым, а если не получалось — отдавали в собачью благотворительную организацию. Там Пифа уже знали, их доктор — настоящий ветеринар — даже преподал мальчишке несколько уроков по неотложной травматологической и токсикологической помощи.

Дуняша не очень одобряла подвижническую миссию друга. Не то чтобы она не любила животных (кот Матвей появился у них с мамой тогда, когда еще и сами сытно не каждый день ели), просто считала, что профессиональная деятельность и повседневная жизнь должны быть как-то разделены. Ну не оперируют же знаменитые хирурги у себя дома в гостиной, на обеденном столе! Для этого есть другие, гораздо более подходящие места.

И еще было одно соображение, правда, появилось оно у Дуняши гораздо позже. Пожалуй, уже тогда, когда славная девочка плавно преобразовалась в не менее славную девушку.

Конечно, она не раз думала о взрослом продолжении их детских отношений. В Пифе, кроме доброты и более чем нежного отношения к Дуняше, были еще и ум, и настойчивость, и большое терпение. Как ей казалось, этого было более чем достаточно, чтобы добиться успеха во взрослой жизни.

Хотя кое-что всерьез смущало.

Например, Пиф, несомненно, был одарен математически, Петр Андреевич не зря делал на него ставку — а однажды даже попросил Дуняшу воздействовать на друга, дабы тот серьезнее относился к предоставленным ему богом возможностям. Прямо сказал: Пиф — самый талантливый из всех его учеников (надо думать, за двадцать лет преподавательской деятельности у Петра Андреевича учеников было достаточно).

Дуняша, как и обещала, поговорила с Пифом. Ответ ее удивил. Оказывается, Пиф не любил математику! Ни одной четверки за всю школу, все ловил на лету. Представлял школу на городских олимпиадах — и не любил математику!

«Как это может быть? — недоумевала Дуняша. — Впереди ж такая карьера открывается!»

Петр Андреевич много чего ей сулил, понимая, что девушке это небезразлично.

– А вот ты посуду мыть любишь? — вопросом ответил Пиф.

– Не очень, — созналась она.

– Но ведь у тебя получается, — не унимался Пиф. — Никаких интеллектуальных препятствий нет. Тебе все понятно в мытье посуды?

– Все. — Дуняша уже поняла, к чему он клонит.

– Так, может, займешься этим вопросом профессионально? Впереди целая жизнь. Станешь супермастером по мытью посуды.

– Сравнил, — вяло отбивалась она. — Науку и мытье посуды.

Но отбивалась действительно вяло, потому что главную мысль усвоила. Не все, что легко дается и хорошо оплачивается, увлекает.

Эту глубокую философскую мысль она в будущем не раз прочувствует, причем на собственной шкуре. И ей не понравится.

История бесследно не прошла, хотя и не привела к каким-то конкретным решениям.

Потом на нее наложилась еще одна история.

…Дуняша не успела додумать, как машина подъехала к закрытым воротам их поселка. Она, махом вырванная из собственных мыслей, как в первый раз, удивилась, увидев гигантскую высоту их поселкового забора. Сколько обычно высота в заборе? Полтора метра, два, у рачительных и осторожных хозяев может быть три. Здесь же верных пять, причем солидного, покрытого темно-коричневым пластиком профилированного металла. Сверху — спираль из блестящей колючей проволоки с веселеньким названием «Егоза», шипы на солнце посверкивают. Надежно защищает обитателей поселка от всех внешних воздействий.

А заодно не менее надежно отделяет некоторых его жителей от прежней жизни, прежних друзей, прежних привязанностей.

То есть прежнее ушло. А вот настоящего пока не появилось.

Машина плавно проехала КПП и неспешно двинулась по обсаженным елями внутренним дорожкам-аллеям.

А Дуняша вернулась к волновавшей ее мысли.

Пифа не только не интересовала математика, казалось, его вообще наука не интересовала. Да и карьера тоже.

Вот ранки обрабатывать ему нравилось, и шинки накладывать, и даже клизму ежику ставить.

Она не спорит: поставить ежику клизму не каждый сможет. Но не всю же жизнь возиться с клизмами и перевязками! Неужели она собирается связать свою судьбу с вечным медбратом?

А еще ей очень хотелось выбиться из нищеты.

В том, что они с мамой живут в нищете, она убедилась только в старших классах — до этого ее абсолютно все устраивало. Но вот прийти на выпускной в перешитом мамином платье — не устраивало. Девчонки дни напролет болтали о том, где, как и какое платье они к выпускному ищут. Она по понятным причинам в этих беседах не участвовала.