Проснувшись по будильнику, Света попыталась оторвать голову от подушки. Как всегда, с первого раза у нее ничего не вышло. Тихон не собирался сдавать теплое место без боя.

Наконец она освободилась. Котенок тотчас раскинулся на подушке, по-человечески закинув две тощие конечности за голову. Она поворошила теплый пух на его животе.

– Зачем вазу разбил, поганец? Разрушитель уюта!

Кот дремал.

– Ты весь день можешь отсыпаться, а у меня сегодня съемка. Слышишь, чудовище?

Чудовище слабо дрыгнуло задней лапой.

– Важная съемка! И очень трудная. Мне дали всего полтора часа на работу. Представляешь, как мало?

Кот приоткрыл один глаз.

– Я ни разу там не была. Мне нужно осмотреться, понять, что со светом… Минимум три часа, минимум!

Света вскочила, разволновавшись. Кот оказался идеальным собеседником: он слушал и не перебивал.

– А отказываться нельзя. Это очень серьезный проект! Повезло, что меня взяли. Знаешь, сколько фотографов готовы были сорваться с места по их первому зову? Снимать хоть самого черта!

Света замолчала. А секунду спустя поймала себя на том, что прикидывает, насколько выразительно можно снять властителя ада в домашнем интерьере: на заднем плане котлы, курчавые головы грешников, блики огня на стенах…

«Вот это и есть профдеформация».

Она подошла к окну и распахнула створку.

Город только пробуждался. Даже машины сигналили хрипловато, будто не проснулись до конца.

В песочнице сидела ранняя мама с малышом в панамке. Панамка была синего цвета, выцветшая на макушке.

И небо над Светиной головой было как панамка, надетая на макушку города. По краям – ярко-синее, а в середине светлое, нежное, голубое.

Одно-единственное толстое, как слон, облако висело над соседним домом. Ветер пихал облако в бок, точно уговаривал: ну давай же! полетели! Наконец облако встряхнулось и лениво поплыло к Останкинской телебашне, оставляя за собой пушистые клочки, зацепившиеся за антенны.

И в этой мирной утренней картине ничто не предупреждало о поджидающих впереди неприятностях.

За утренней чашкой кофе Света изучала материалы, которые передали ей из редакции. Хотя про Анну Васильевну Стрельникову она слышала и раньше.

Актриса, сорок пять лет, прима театра «Хронограф». Спектр характеристик не слишком широк: от заезженного «стерва» до осторожного «дама с характером». Властна, авторитарна, бывает очень резка, о чем Свету предупредили заранее.

«Если начнет скандалить и кричать, не обращайте внимания. Спокойно продолжайте делать свою работу».

«Для этого нужно иметь крепкую психику, – подумала Света. – Как у матерого учителя начальных классов. А у меня она не такая. У меня психика нежная, как фиалка на залитом солнцем поле. Я человек тонкой душевной организации и не хочу, чтобы на меня кричали».

Но всего этого Света не сказала. Лишь кивнула и заметила, что постарается не сердить Анну Васильевну.

«И ни в коем случае не опаздывайте! Она не переносит задержек, даже минутных. Откажется от съемки и сорвет нам всю сессию».

«Я приеду пораньше», – заверила Света.

«И учтите, что у вас только сорок минут».

Что?!

Тут Света вышла из себя. Из себя она обычно выходила тихо, не хлопая дверью. Посторонний человек мог даже не догадаться о том, что Светланы Морозовой тут уже нет.

Но на этот раз трансформация была очевидна всем. Света могла безмолвно снести многое. Кроме покушения на рабочий процесс.

– Я не в состоянии отснять такую сессию за сорок минут, – неожиданно жестко сказала она. – Это не работа, а халтура.

Окружающие озадаченно переглянулись. Бунта фотографа никто не ожидал.

Первой подала голос Ниночка, двадцать три года, секретарь редактора.

– А Юзек Карш, всемирно известный фотограф-портретист, мог сфотографировать человека за пять минут так, что получался шедевр, – нравоучительно сказала она.

Ниночка всегда делала замечания с оттенком легкого превосходства. А Света всегда эти замечания проглатывала.

Но не в этот раз.

– Во-первых, не Юзек, а Юсуф, – сухо сказала она. – Во-вторых, вы можете обратиться к нему. Пусть он и снимает Стрельникову.