Егор шершаво зашипел. Даша защёлкала пальцами, и сделала вид, будто бы перебирает костяшки счёт. Она была настроена без камертона.

– Пару фраз назад ты утверждал, что я – не холодильник с прибабахами. Теперь ты равняешь меня с китайскими великодержавными сувенирами. Завтра ты переедешь меня эстонским катком и даже не хрюкнешь от удовольствия!

– Правильно. Я так и сделаю, доказав тебе, что моя власть – не иллюзия.

Егор медленно встал с лавочки и опять загородил собой небо, деревья, «Аннушку» и Чистый Пруд. Даша аккуратно расправила миллион долларов на коленках и даже не удостоила Егора прощальным взглядом.

– Что теперь скажешь, корова?

Даша положила лёгкий листочек-денежку на ладонь, подняла руку, как поднимают жалюзи после искусственно созданной темноты, и чиркнула спичкой. Но листок не вспыхивал.

– Ничего не скажу, – Даша смешно улыбнулась и раскрыла то, что читала.

Егор резко выхватил книгу, и, не глядя, размахнулся. Он успел заметить, что белые, даже нелинованные, листы книги не содержали никакого намёка на текст; однако пустота не стала помехой. Раздался тяжёлый всплеск, и Чистый Пруд стал более грязным ещё на один предмет, ни капельки не предназначенный для обитания в нём.

Даша наблюдала, как книга, подобно невзначай подожжённому параплану, рассекла маринованный московский воздух и плавно, будто ласточка, плюхнулась в Чистый Пруд, забрызгав единственную спасшуюся от голодных бомжей утку.

Егор уткнул руки в боки с окрепшим чувством превосходства, возникающим у чекиста, собственноручно расстрелявшего из трофейного пулемёта десять с половиной врагов Родины. Даша всё ещё держала на ладони миллионно-долларовый листок.

– Ненаписанная книга бессмертна, – сказала она, а затем, сделав паузу для тех, кто конспектирует её афоризмы, спросила: – Кого ты пытаешься убить?

Миллион мгновенно вспыхнул у неё на ладони. И в тот же миг Егор, уже отметивший свой триумф пьянкой в терновнике, задымился и запрыгал на тротуаре, будто вошь на сковородке.

В этой главе мы начинаем бороться с дурацкой привычкой – начинать каждую главу со слов «в этой главе». Будто бы нельзя начать главу с каких-нибудь других слов! Будто бы слов на свете мало! Однако лучше мы начнём с отсутствия слов – это, пожалуй, пооригинальнее будет. Посему глава четыре начинается с гробового молчания (это такой литературный штамп). А чтобы не использовать штампы, можно начать с грибового молчания – представим, что все грибы в лесу в одночасье потеряли дар речи. Правда, MS Word утверждает, что слова «грибовой» не существует. Но поэт – на то и поэт, чтобы полировать грани синтаксиса, раздвигать рамки лексикона и протирать кавычки грамматики великаго рускаго языка (это тоже литературный штамп). К слову, с таким количеством штампов мы обрушим любой загс!

Короче, здесь планировалось описать дальнейшие злоключения Юрика, а именно, его увольнение с работы. Юрик нахамил начальнику и сказал, что человечинка – это звучит некузяво. После чего отказался принять в подарок родительские деньги и многокомнатную квартиру, которые ему пообещали в случае женитьбы на Кире. Юрик гордо заявил маме с папой, что домой не вернётся, ткнул пальцем в небо, и тут ему неплохо так срикошетило, потому как сверху посыпались схоластические знаки, эсхатологические знамения и манна небесная. И Юрик стал чуять, что делает верный выбор, хотя далеко ещё не научился трактовать расклады Таро. И мимо рекламных плакатов он по-прежнему проходил, матерясь недовольной ухмылкой.

Но, увы, ничего этого не будет – и не уговаривайте! Лучше продолжим унылую сагу нечленораздельных препирательств Егора и Даши, не имеющих никакого смысла на фоне вечности. Однако лавочка, на которой они галдят, может оказаться свежепокрашенной, а значит, в конце книги нас ждут две изумлённые физиономии двух наступивших на традиционные грабли садовников.

И пока Даша с видом узнавшей о воскрешении мужа вдовы наслаждалась видом сгорающего на рабочем месте Егора, с растущей неподалёку липы спустилась лохматая синица. Она внимательно посмотрела на пышущую смехом Дашу, затем перевела взгляд на танцующего сарабанду Егора, пожала плечами и улетела.

Егор вынул из внутреннего кармана объятое пламенем портмоне, шлёпнул его на асфальт и принялся затаптывать огонь лакированными туфлями, обутыми в дорогие ноги. Даша вынула из сумочки-коноплянки книгу, разложила её на коленях и сделала пометку на полях.

– Бр-р! Бр-р! Бр-р! – кудахтал Егор. – Наверно, зажигалка прохудилась, а от статического электричества вспыхнул бензин. И почему От Кутюр не делает пиджаки со встроенным громоотводом?

Наконец он справился с огнём, однако в прах превратилась вся Егорова наличность, все кредитки, дисконтные карточки и записная книжка с телефонами, гарантирующими любые связи в государственной Думе на всякий пожарный случай. Неожиданный порыв ветра подхватил обугленные остатки кожебумаги, взвинтил их смерчем на несколько метров ввысь и опустил прямо в самый центр Чистого Пруда, где дядя Эдик как раз разворачивал подопечную гондолу.

– Чёрт! – выругался Егор. – Как я нелеп, наверное! – он окунул в омут внимания Дашу. – Хорошо, хоть ты надо мной не смеёшься. Сидишь себе, почитываешь спокойненько.

– Извини, – Даша оторвалась от книги. – Что ты спросил?

– Что, что! Несчастный случай, самовозгорание. Пирокинез.

Егор сел, стряхивая с пиджака золу. Сказать, что он был крайне недоволен сложившейся ситуацией, означало плюнуть ему в душу. Совсем неизвестно, что помогало мужчине сдерживать революционную ярость и не растерзать сидящую рядом женщину в приступе змеиной вендетты.