Большинство курсантов воспринимают сертификационные циклы как приятную смену обстановки, что-то вроде оплачиваемого отпуска, возможность отдохнуть от работы и «послушать, что там нового расскажут». «Послушать» — это, пожалуйста, в оперу. Там слушают, а здесь учатся.

Когда-то она пыталась увлечь, убедить, пробудить… Черта с два! Нет, половина курсантов реально учится. Проблема в том, как мотивировать к учебе вторую половину? Взрослых людей так тяжело растормошить… А некоторые считают, что тормошить незачем. Чем меньше вопросов, тем меньше устаешь. Прийти, от-бубнить положенное, поболтать немного «за жизнь» и уйти. Зачем тогда все это? Ради ритуала? Месяц блаженства, свежий сертификат в зубы и досвидос? Нет, учиться — так учиться.

Практика показала, что хорошо работает только один-единственный вариант — шоковая терапия. Дать студенческий тест и хорошенько проехаться по ошибкам во время разбора ответов. Сформировать установку, что быть незнающим стыдно. Если регулярно подливать масла в огонь, то огонь будет гореть до окончания цикла. Или, на худой конец, угли будут тлеть.

Пока курсанты отвечали на вопросы, Анна еще раз прошлась глазами по списку, запоминая, кто где работает. На ответы полагалось пять минут. Тест небольшой, всего двадцать вопросов.

Жигалов, высокий прилизанный блондин, аллерголог клинико-диагностического центра при сто семидесятой больнице, закончил первым. Встал, подошел к преподавательскому столу, положил листы и, не говоря ни слова, направился к двери.

— Мы еще не закончили, Геннадий Валерьевич.

— Я покурить, — обернулся Жигалов. — Пока время…

— Вернитесь, пожалуйста, на свое место. Время уже вышло, сейчас начнется самое интересное — оценка результатов…

«Знаю я ваше интересное», было написано на физиономии обломавшегося в надежде на перекур Жигалова. С него-то Анна и начала. Посмотрела ответы, подняла брови, округлила глаза, сокрушенно покачала головой и сказала, нет, не сказала, а выдохнула:

— Ужас!

Следующий тест.

— Еще хуже!

Третий…

— Без комментариев!

Четвертый…

— Хуже быть не может. Марина Васильевна вы не дали ни одного правильного ответа!

— Не может быть! — полная рыхлая Задворная возмущенно заколыхалась. — Как это я, иммунолог с двадцатилетним стажем, могу неправильно ответить на такие простые вопросы? Проверьте еще раз, пожалуйста!

Вопросы только казались простыми, а на самом деле… На самом деле Анна долго корпела над ними, добиваясь нужного результата. К каждому вопросу прилагалось четыре варианта ответов, из которых правильным был только один. А три остальных были очень на него похожи… Составив новый тест (менялись они регулярно, каждые полгода), Анна подсовывала их коллегам на апробацию. Даже ассистент Маркузин, зануда и эрудит, засыпался на двух-трех вопросах.

— Никак не привыкну к твоим подлянкам, — разводил он руками, когда Анна указывала ему на ошибки. — Жениться на тебе, что ли?

— Зачем? — традиционно удивлялась Анна. — Я же тебе, Паша, жизнь испорчу.

Маркузину за его доброту и порядочность, выражавшуюся в полном отсутствии склонности к интригам, прощалось многое — и фривольные шуточки, и «что ли» в сочетании с «жениться на тебе», и любовь к чесноку. Парадоксально, но иммунолог Маркузин, ассистент кафедры, кандидат медицинских наук и «потенциальный Нобелевский лауреат», как иногда дразнилась Анна, верил в то, что чеснок это не только многолетнее травянистое растение семейства луковых, но и лекарство почти от всех болезней, можно сказать — панацея. Дискутировать с Маркузиным на эту тему было очень опасно, потому что дискуссия могла растянуться надолго и бессмысленно, потому что переубедить Мар кузина не удавалось никому, в том числе и заведующему кафедрой профессору Белкину. Грозный шеф однажды, услышав очередной панегирик чесноку, рассвирепел и пригрозил Маркузину увольнением за несоответствие занимаемой должности.

— Только после аттестации, Аркадий Вениаминович, — смущенно, в своем стиле, улыбнулся Маркузин. — И учтите, что я не курсантам про чеснок рассказываю, а коллегам. В частном порядке, а не в рамках служебных обязанностей…

Закончив просмотр ответов, Анна вернула их курсантам, а сама написала на доске правильные варианты, выждала минуту и поинтересовалась:

— У кого-то есть вопросы?

— Тест несуразный, — сказал Жигалов. — Запутанный.

— А вы бы хотели перечислить типы псевдоаллергических реакций или рассказать нам патогенез атопического дерматита? — Анна понимающе улыбнулась. — Или же вы хотите напомнить нам диагностические критерии ревматоидного артрита?

— Почему бы и нет? — Жигалов пошел в атаку. — В моей работе диагностические критерии ревматоидного артрита нужны каждый день, а вот…

— Я вас поняла, Геннадий Валерьевич, — кивнула Анна. — Диагностические критерии ревматоидного артрита — это настоящее, это для работы нужно. А хелперами «тэ-семнадцать» голову можно не забивать, верно? Верно?

— Голову надо забивать тем, что нужно для работы, Анна Андреевна. — Жигалов пер напролом. — Разве не так?

— Ну, скажем, для охранника, который дежурит в одном и том же месте по раз и навсегда установленному регламенту, это утверждение верно. Но для вас, врача, ежедневно принимающего новых пациентов, лишних профессиональных знаний быть не должно! Разве вы можете знать, кто и с чем явится к вам завтра?

Нагловато-самодовольная маска сползла с лица Жигалова. Молодец, уже сообразил, что его выбрали в мальчики для битья, точнее — для показательной порки.

— Ах, кажется, я догадываюсь… Все, что выходит за рамки знакомых вам диагностических критериев вы отправляете на консультацию… — Анна сделала вид, что призадумалась, — …небось прямо в институт иммунологии? Или же у вас несколько любимых мест, в которые вы направляете по очереди, чтобы никто не сказал бы: «Что-то от доктора Жигалова прямо косяком идут пациенты! Такое впечатление, что он совсем работать не хочет или не может». Я угадала?