Его подняли, принесли в избу.

Местный фельдшер, сухопарый человек в латунных очках, осмотрел рану, сказал, что в его практике это исключительный случай, но все-таки сделал перевязку и пожалел, что Дудари опять захватили белогвардейцы. А там, в Дударях, живет старинный фельдшер Зуев Егор Егорыч, который может делать даже хирургические операции. Но сейчас в Дудари не добраться — и далеко и страшно. И еще с вечера был слышен взрыв — это, говорят, белые взорвали мост под Дударями. По льду же теперь, пожалуй, не пройти. Лед не крепкий. Март месяц на исходе. Последние морозы. Скоро весна.

Фельдшер все это говорил, стоя у топчана, на котором лежал Ванюшка.

— А в чем дело? — вдруг сказал Семка Галкин. — Я схожу в Дудари, если меня Базыкин отпустит. И если вы записку дадите к этому Зуеву, — обратился он к фельдшеру. — Я могу его привести сюда. Неужели же он откажется пойти со мной, если такое дело и он является тем более работник медицины?

— Зуев-то бы пошел, я его лично знаю, и записку я напишу, — пообещал фельдшер. — Но ведь я же говорю, и вы сами знаете, в Дударях белые...

— А в чем дело? — опять сказал Семка Галкин. — Раз я говорю — могу, значит, я сделаю. — И, помедлив, добавил: — Только пусть еще кто-нибудь со мной пойдет, чтобы я не оробел в случае чего...

— А говорил, что обратно этой дорогой через тайгу ни за что не пойдешь, — напомнил Захарычев. — Ведь другой-то дороги нету...

Но Семка ничего ему не ответил, пошел искать Базыкина, чтобы спросить разрешения пойти в Дудари. И Енотов с ним пошел.

— Боевой, оказывается, парень. И не обидчивый, — поглядел ему вслед Авдей Петрович.

И повернулся к племяннику.

— Лобанчик, слышишь? Этот паренек — Галкин, что ли, — за доктором хочет идти в Дудари? Слышишь?

Ванюшка лежал с закрытыми глазами. Он уже ничего не слышал. А Авдею Петровичу хотелось, чтобы племянник обязательно узнал, каким хорошим парнем оказался этот Семка Галкин. И он несколько раз повторил над Ванюшкой одни и те же слова.

Наконец Ванюшка открыл глаза.

— Не надо, — сказал он твердо и решительно, собрав, может быть, все силы. — Не надо. Белые его повесят в Дударях. А мне это не надо. Не надо доктора. Не успеет он.

В избу набилось теперь много бойцов, но к топчану Ванюшки их не допускали. Он лежал на хозяйской половине. Хозяйка подсунула ему под голову две подушки. Вскоре, вместе с Семкой Галкиным и Енотовым, пришел командир Базыкин. Он попросил фельдшера еще раз осмотреть раненого. Фельдшер осмотрел и развел руками.

— Безнадежно, — вздохнул он, выйдя на другую половину избы. — Я даже не понимаю, как он еще живет. У него все разрушено внутри. Посылать за Егором Егорычем, по-моему, бессмысленно. Неоправданный риск...

Не верить фельдшеру было нельзя.

Базыкин постоял подле Ванюшки, потрогал его выпуклый вспотевший лоб, сказал:

— Жалко. Золотой парнишка. Очень жалко.

И ушел. Против смерти ничего не мог сделать и Базыкин. Никто ничего не мог сделать.

И только Семка Галкин не поверил фельдшеру. Семка стоял у топчана, видел, как мучительно морщится Ванюшка, как неслышно шепчет что-то побелевшими губами. И все-таки Семка ждал, что вот сейчас Ванюшка вдруг откроет глаза, засмеется и скажет, что все это шутка. Просто он хотел всех обмануть, будто умирает, а на самом деле и не собирался умирать.

Семка стоял у топчана и напряженно ждал, что Ванюшка вот сию минуту откроет глаза. И глаза Ванюшки действительно открылись. Он увидел Семку и сначала захрипел. Или что-то забулькало у него в горле. А потом он ясно, но очень тихо сказал:

— Шаль я ночью приносил. Модистку показывал. Это я у попадьи шаль взял. Отдайте, пожалуйста. А то она подумает...

И опять закрыл глаза.

— Я сейчас сбегаю, отнесу, — заспешил Семка.

Авдей Петрович наклонился над племянником.

— Услужить тебе хочу, лобанчик. Может, хочешь чего?

— Пить мне, — попросил Ванюшка, не открывая глаз. — Скореичка дайте попить.

— Сырой-то сейчас, пожалуй, нельзя, — задумался дядя.

— Можно, — прошептал, как по секрету, племянник, — помираю я.

Дядя принес из сеней в ковшике холодной воды и, подложив свою темно-коричневую ладонь под затылок племяннику, поддерживал его вспотевшую голову, пока он пил.

Ванюшка выпил всю воду, не отрываясь, вздрогнул, вздохнул с удовольствием всей грудью и через полминуты умер.

И в этот момент, когда он умер, в сенях раздался хохот.