— Полностью, — повеселел и Михась. Он откручивал одну головку за другой.

— Конечно, это пойдет у нас теперь скорее, чем раньше. Но, откровенно тебе скажу, это будет немножечко опаснее. Вот так, — поднял брови Василий Егорович. — Это надо иметь в виду. Скорость — дело хорошее. Но за скорость и на железной дороге приплачивают. Ведь печальнее всего, что мы не знаем всех тонкостей и секретов. Не знаем... — как бы это сказать? — той самой черты, за которой начинается, так сказать, опасность. Я смотрел в старых справочниках. Мало что полезного можно из них выудить. Сказано, при температуре такой-то и такой-то в закрытом сосуде происходит детонация. А как я могу узнать, какая тут температура? Градусника нет. Я могу это только чувствовать, угадывать.

Василий Егорович взял ненужный ему сейчас молоток, подошел к наковальне.

— Ну, ничего, Миша. Ничего. Трусы, как говорится, в карты не играют. Приноровимся...

— Вот только дым опять будет, — вздохнул Михась. — Дым у вас кашель вызывает.

— Дым? Ну какой тут дым! Ты смотри, как сделано. Дым уходит. Жарко только. Но это уже ничего не поделаешь. Пусть прогорят дрова. Потом будем разогревать на углях.

И пока прогорали дрова, Бугреев, заметно веселый, весело возбужденный, стоял у наковальни и задумчиво постукивал молотком по ее бокам так, что получалась незатейливая мелодия.

— Ничего, ничего, — повторял он, радуясь каким-то мыслям. — Ничего. Все идет по плану.

Михась, орудуя у тисков, будто пожаловался:

— Некоторые головки очень ржавые...

— Ничего, — снова сказал Бугреев. — Головки нам сейчас ни к чему. А тол не ржавеет. Засветло еще натопим сколько хочешь. И у меня тут лампа есть, если надо. Ничего. Лишь бы хорошо начать, немножечко приноровиться. Это знаешь как бывает. Если повезет, так и петух яйцо снесет. А не повезет, так курица снесется, да поросенок яйцо съест. Первый раз я это сегодня пробую в этом котле. Ну конечно, немножечко волнуюсь. Но это ничего. Перед горячей работой всегда волнуешься. Ну-ка, клади эти в воду, — кивнул он на снаряды, уже приготовленные Михасем и лежавшие у края ямы. — Пусть немножечко помокнут. Не так, не спеши. Поближе к желобу клади, чтобы сток был, — объяснял он Михасю, ловко спрыгнувшему в яму. — Вот теперь хорошо. Вылезай.

Бугреев продолжал постукивать молотком, глядя, как в котле закипает вода.

— Надо бы, пожалуй, еще одну тележку доставить. Но это пусть Ева с Феликсом привезут. За одним теплом сделаем, пока ты здесь. А то как бы мне не расхвораться. Что-то жжет в груди, першит...

— Вам бы, я так думаю, жир бараний надо пить. С медом, — сказал Михась. — У меня когда грудь болела, я пил. Еще у себя в деревне, до войны.

— До войны, — улыбнулся Василий Егорович. — До войны я тоже много чего пил и ел. Бараний жир, это верно, не пробовал. Да и ни к чему он мне был. Я на здоровье никогда не обижался. Жил всегда с удовольствием...

— А сейчас вы все-таки попробуйте бараний жир.

— Да где ж я его сейчас возьму? И ты говоришь, еще с медом. Может, еще лучше с сахаром и вареньем?

— Насчет сахара и меда я ничего сказать не могу, — вытер Михась двумя пальцами уголки губ. — А насчет баранины — это наш командир Казаков, я же вам говорил, прямо приказал мне передать. Мы пошлем вам обязательно хотя бы пару овечек. И еще что-нибудь из продуктов. Он так прямо приказал передать. И у нас, я же говорил, есть человек, который доставит.

— Вот как? — удивился Василий Егорович. — У вас, значит, и овцы свои? Дела, значит, идут совсем неплохо?

— Ничего, — улыбнулся Михась. — Недавно отбили у немцев овечек. Но это нам не так интересно. Взрывчатки нет. Вот из-за чего мы больше всего переживаем. Его надо бить сейчас на рельсах. А мы не можем. Нету тола. А как мы его били здорово, когда был тол! Каждый день били. Правда, он в прошлом году и вот еще недавно нас сильно гонял с места на место. Из-за этого и мучаемся сейчас без тола. Подрывники говорят: хотя бы двадцать килограмм тола...

— Двадцать я, пожалуй, вытопил прошлый раз, — сказал Бугреев. — Они у меня дома под крыльцом, в ящике. Можешь забрать в любое время.

— Это спасибо, — кивнул Михась. — Но двадцать — это все-таки тоже только слону дробина. Надо бы сто, двести, триста килограмм. Вот это было бы крепко.

— Что ж, постараемся, — пообещал Бугреев. — Только я все время думаю, как вы его отсюда заберете, если получится большое количество? Ведь это же не просто...

— Это уж мы сообразим, — засмеялся Михась. — На одном и том же транспорте: к нам — тол, к вам — овечки.

— Толково, — засмеялся и Бугреев. Потом спросил, продолжая постукивать молотком: — А как дела вообще-то на фронтах, ты не рассказываешь. У нас же тут ни черта не слышно. В газетках врут. Если по немецким газеткам судить, так немцы уже и Москву и Ленинград по два раза взяли. И все на свете.

— Москву им слабо взять, — сказал Михась. — Уже пробовали. Я с одним немцем, пленным, разговаривал...

— Ну это понятно, — перебил Бугреев. — Мне интересно, как вообще сейчас на фронтах? У вас в отряде, наверно, радио есть. Вы Москву слушаете?