Люди не любят, когда их удивляют. Они боятся и хотят избавиться от удивляющих, потому что их присутствие смущает. Вот они и искали способ, как избавиться от его Вари. И нашли. Подлый способ. А где подлость, там всегда должны быть нарушения основ права. Если бы Мэтью знал немецкий, он бы воскликнул вслед за Фаустом: «Das also war des Pudels Kern», ибо он, подобно алхимику, внезапно узрел истину, которая до того момента представала перед ним в самых разных и странных обличьях, претерпевая такое множество метаморфоз. Еще одно подтверждение того, что подлинно талантливая интерпретация всегда торжествует над коллекцией фактов, собранных всеядно и неразборчиво, как это делал отец в его, Мэтью, далеком детстве.

— Привет, ты выспалась? Уже привезла материал, который я велел тебе сделать вчера! Ты вообще спишь по ночам?

— Это имеет значение?

— Тогда пойдем в номер. Не будем в баре смотреть документы.

— Давай обсудим, как построим день. Видишь, какое солнце, снег просто искрится, и уже совсем не холодно. Предложение: работаем до четырех без обеда, потом идем на поздний обед — или ранний ужин. Еще будет светло, и ты наконец посмотришь Москву, а то мы все по темноте ездим, и ты ничего толком не видел. А когда стемнеет, можно вернуться и работать допоздна.

— Отличный план. И время экономит.

Когда в начале пятого оба уже не могли бороться с голодом, Варя повезла Мэтью на Патриаршие пруды. Они гуляли вокруг пруда, она рассказывала ему о романе «Мастер и Маргарита». Поскрипывая сапожками по снегу, она объясняла, что именно в этой самой аллее появился сатана, который первым делом обезглавил писателя, носившего почему-то фамилию композитора.

— Я что-то не схватил, при чем тут «композитор».

— Ну его фамилия была Берлиоз, но он же был писатель.

— Это-то я понял…

— А у нас с тобой не Берлиоз, а Шуберт… Но тоже заделался писателем… Мэтт, разве не смешно?

— Right… — Мэтью наконец догнал. — А кто в нашем случае сатана?

— Это твоя задача выяснить…

— Теперь, хоть я по-прежнему не верю в теории заговоров, но уже допускаю, что это, может быть, даже не президент банка. Он мог быть и орудием. Однако к защите это не относится. Я всю ночь думал над твоим кейсом. — Мэтью уже полностью осмыслил метаморфозы видений, терзавших его всю ночь, и сейчас лишь предвкушал, как он поразит Варю результатом своей бестрепетно-профессиональной работы. — Тут все необычно. Вот смотри. Первое: Шуберт, когда тебя допрашивал, действовал в рамках внутреннего расследования, связанного с нормами этики банка, корпорации. То есть вопрос стоял в этической плоскости, и суждение от него требовалось именно относительно этики. Именно поэтому Правила банка требовали от тебя сотрудничества с ним, и ты ему что-то объясняла, рассказывала. Он был обязан дать оценку твоим словам, а не доказать что-либо. Он не имел права использовать факты или твои слова против тебя, а должен был с их помощью установить истину. У тебя не было права на адвоката, потому что по этим правилам игры вы не были противостоящими сторонами, вы сотрудничали. Более того, этот процесс охранялся не просто твоим иммунитетом, но и иммунитетом самого банка, оберегающего конфиденциальность своих клиентов и акционеров.

Второе: Шуберт не соблюдал эти правила, как я подчеркивал в своем экспертном заключении. Не было принципа естественного права и презумпции невиновности, был допрос следователя. Он не сотрудничал с тобой, а добывал факты против тебя. Твои слова использовались не для установления истины, а как материал для обвинения. При этом у тебя так и не было адвоката. Хорошо, что тогда мы зафиксировали это на бумаге.

Третье: он добыл кучу фактов, ни один из которых, по сути, не криминален. Что преступного в том, что ты занимала деньги у московских бизнесменов, когда строила квартиру в Лондоне? Конечно, я бы тебе такого не посоветовал, это легкомысленно, но не более того. Но в этом есть нормальная логика: у кого тебе занимать деньги на свой личный проект, как не у людей, которые знают тебя много лет еще со времен Москвы, а теперь вы общаетесь в Лондоне, куда они постоянно шастают по своим делам? Что ненормального в том, что у тебя в телефонных контактах куча имен людей, которые были клиентами банка? А с кем им еще советоваться, как не с тобой? Эти разрозненные факты аранжируются в обвинительную теорию, созданную самим Шубертом. Он нарушал принципы, дух самого служебного расследования, ибо каждый из фактов он использовал не вместе с тобой для установления истины, а против тебя для создания именно такой аранжировки.

И наконец, четвертое: эти игры разворачивались в пространстве, отгороженном от реальности. Повторю: все, что ты рассказывала Шуберту, ты рассказывала в рамках правил сотрудничества. Но они же защищали тебя и все расследование от внешнего мира, потому-то тебе и нельзя было взять адвоката. Вокруг расследования стоял забор иммунитета банка, защищающего его должностных лиц. Потом, и это главное, банк осуществил манипуляцию, которая, по сути, находится вне правового поля. Ты слушаешь меня? Сама манипуляция находится вне правового поля, понимаешь? Банк взял продукт, созданный в одном правовом поле, регулируемом внутренними банковскими нормами, и перенес этот продукт в иное правовое поле, регулируемое уголовным правом Великобритании. А такой перенос незаконен, я берусь это доказать. Как тебе весь этот рассказ?

— Мэтью, ты гений! Звучит потрясающе убедительно. Это вообще нарушение прав человека.

— Тут все сложнее. Нарушение прав человека — норма публичного права, а мы говорим об уголовном. В правовой системе Великобритании не существует процессуальных норм совмещения одного с другим. Но…

— Что «но»? Кто-то может решить и эту проблему?

— «Кто-то» не может, ни один даже очень хороший адвокат. Но у тебя лучший адвокат, единственный, кто это может сделать. Как я сказал, норм, которые бы описывали, как признаки нарушения прав человека должны оцениваться в ходе уголовного преследования, нет в common law Великобритании.

— Значит, это невозможно сделать?

— Это не значит, что это невозможно сделать. Для меня это значит, что сделать это возможно, но не на основе правовых норм, присутствующих в английском законодательстве, а путем создания нового прецедента. Иными словами, твой кейс беспрецедентен, как вся твоя жизненная история. Этот прецедент — интерпретировать твою жизнь, шубертовское расследование и убедить в этой интерпретации суд высшей инстанции — я берусь создать.