Неожиданный шум приближающихся шагов застиг Тингу врасплох. Подумала, что это Вангол, но в распахнутом пологе появился огромного, как ей показалось, роста зверочеловек. На мгновение оцепенев от страха, она увидела бешеные глаза на заросшем лице и оскал жёлтых зубов. С каким-то визгом он бросился к ней, и единственное, что Тинга успела сделать, мгновенно схватив пальму, наотмашь рубануть ею перед собой. Хруст перерубаемых костей, крик и тяжесть навалившегося на неё тела — всё произошедшее в секунды лишило её сознания. Очнувшись от омерзительного запаха, с трудом выбралась из-под тела Дыбаря, запачканная его кровью, шатаясь от внезапной слабости и тошноты, вышла из чума. Как в тумане, она увидела фигуру ещё одного человека, сидящего у костра. Человек очень медленно повернулся к ней, а затем, что-то крикнув, упал и, перевернувшись на земле, вдруг выстрелил. Сильный удар откинул Тингу к чуму, её тело, отброшенное пулей, скатилось по шкурам и неподвижно застыло. Остап поднялся с земли и, держа карабин на изготовку, подошёл к чуму. Толкнув ногой тело Тинги, откинул полог и вошёл внутрь. Почти напополам перерубленный Дыбарь не подавал никаких признаков жизни. Его лицо сохранило страшный оскал.

— Ну что, поперёд батьки лезть не надо, — сказал Остап, ощерившись, мертвому Дыбарю. — А по мне, как-никак, а ещё тёпленькая.

С этими словами он вышел и, поставив карабин, за ноги втащил в чум тело Тинги. Через какое-то время вышел, вытер о валявшуюся телогрейку руки и торопясь стал складывать в мешки заготовленную Ванголом и Тингой копчёную птицу и рыбу. Прихватив котёл с жареным мясом и карабин, он погрузил всё в небольшую орочонскую лодку-долблёнку, привезённую для охоты Ванголом. Уходя, Остап разворошил догоравший костёр, бросил несколько горевших поленьев в чум и отчалил от берега. Течение подхватило его и быстро понесло. Уже издали он с удовольствием наблюдал, как пламя высокими языками взметнулось над чумом и чёрный дым повалил в небо.

«Теперь меня уже никто не догонит, теперь-то я вырвусь», — думал Остап, управляясь веслом, всё дальше и дальше отгребая от берега. Через какое-то время сытый и довольный Остап, лениво лежа в лодке, вдруг встрепенулся. Полуспящее сознание вдруг оживилось, ему привиделась вдруг огромная чёрная лошадиная голова, возвышающаяся над плывущим мимо него берегом реки. «Тьфу, чертовщина какая-то!» — буркнул он и закрыл глаза. Его сытому, усталому телу нужен был отдых.

Вангол ещё утром почувствовал опасность. Он был уже рядом с тайником, и ему невольно вспомнились слова Такдыгана о злых духах. Но возвращаться он даже не подумал, уверенно продвигаясь вперёд, ища и находя приметы, подсказанные ему старым охотником. Вангол подошёл к пещере, вход в которую нельзя было рассмотреть даже в двух шагах. Вертикальный, как небольшой наклонный колодец, лаз было видно только сверху, если заглянуть под нависший козырьком камень. Осторожно спускаясь, Вангол вошёл в большой продолговатый зал и при свете факела огляделся. Сразу от входа вдоль стен ровными рядами стояли ящики. Вскрыв один из них, Вангол обнаружил трёхлинейки, прекрасно сохранившиеся в смазке, винтовки были совсем новые. Взяв одну из них, Вангол скоро отыскал большое количество патронов, которыми забил две кожаные сумы. В дальнем конце зала угадывалось что-то вроде лаза. Оставив сумки у входа, он направился в ту сторону. Как только он пересёк половину зала, необъяснимое чувство тревоги овладело им. Он остановился, внимательно огляделся и, не увидев никакой опасности, двинулся дальше. В свете колеблющегося пламени факела вдруг открылось нагромождение каких-то предметов на полу перед входом в лаз.

Сделав несколько шагов, Вангол почувствовал сильную головную боль и животный страх, сковавший его на месте. Он медленно присел и понял, что двинуться дальше вперёд не сможет. Он просто не сможет заставить себя сделать даже один шаг в ту сторону. Пересиливая боль, разливавшуюся по телу и обессиливавшую его, он попытался рассмотреть лежавшее перед ним. И вдруг ясно понял, что это сапог, из которого торчала, в остатках истлевших обмоток, кость ноги. Рядом матово поблёскивал какой-то круглый предмет. Вангол с огромным трудом, пересиливая себя, протянул руку и взял его. В его голове почти кричал голос Такдыгана: «Немедленно уходи!»

Вангол медленно, на четвереньках, стал пятиться, отползая назад. Сколько прошло времени, когда, почти теряя сознание, добрался до выхода из пещеры, он не понял. Здесь головная боль прошла, он быстро пришёл в себя. Посчитав, что на сегодня достаточно этого испытания, Вангол стал выбираться на поверхность. Выбравшись и присев у входа в пещеру передохнуть, Вангол задумался об увиденном, как вдруг оцепенел от боли, которая обожгла его сердце и тело. Он, ничего не понимая, схватился за голову и вдруг отчётливо понял, что случилась большая беда. С Тингой что-то произошло. Он искал её и не мог найти, она молчала. Она не отвечала ему, как это было всегда, где бы он ни был. Только отчаянная боль нестерпимо стучала в его мозгу. Бросив всё у пещеры, Вангол кинулся в обратный путь. Он бежал, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви деревьев. На камни, срывающиеся из-под ног. Он падал, не чувствуя боли. Спустившись в долину, он издалека увидел чёрный дым над стоянкой. Он бежал, моля Бога и духов тайги, но было, наверное, поздно. То, что он застал на месте стоянки, привело его в ужас и ярость. Он понял, что тот, кто совершил всё это, уплыл на лодке и догнать его невозможно. Догоравший чум затушить было нечем, и Вангол в бешенстве, голыми руками раскидывал рухнувшие горящие жерди и шкуры, обжигаясь и на что-то надеясь. Однако, когда он увидел останки двух тел, его надежда погасла, как и желание жить дальше. Он упал на землю и дико закричал от боли утраты. Судорожно сжимая кулаки, он пролежал так несколько часов. Это был, наверное, последний раз в жизни, когда он плакал. К вечеру он вытащил маленькое тело Тинги, обмыл его в речной воде

и, укутав в свою рубашку, положил на берегу. Всю ночь пальмой и руками копал ей могилу, утром опустил её тело и горстями, очень осторожно, стал засыпать. Весь следующий день Вангол носил камни и укладывал на могиле, к вечеру выросла пирамида выше человеческого роста, а он всё носил и носил камни, пока не упал, обессиленный, у подножия созданного им памятника. Обняв землю, скрывшую от него его Тингу, уснул.

Утренняя прохлада пробудила Вангола. Если бы всё это был сон, подумал он, открывая глаза. Но была явь, жуткая и неизбежная. Вангол успокоился и стал осматривать всё, что осталось на их стоянке. Недалеко от сгоревшего чума он нашёл телогрейку, большой размер которой говорил о мощном телосложении её владельца. Да, это была телогрейка того, кого зарубила Тинга в чуме, убедился Вангол. На внутренней стороне воротника телогрейки хлоркой была вытравлена надпись. «Дыбарев А.А. 2 отр.».

Значит, один из них Дыбарев. Вангол запомнил навсегда эту фамилию. Ещё он запомнил запах телогрейки, вернее, странную смесь запахов, исходящих от неё. Запомнил навсегда. Он должен найти убийцу Тинги. Он его найдёт. Вангол собрался и, отыскав ушедших довольно далеко оленей, двинулся в обратный путь к стойбищу Ошаны, неся ей страшное известие о гибели её дочери. Печальные звуки бубна ещё издали сказали Ванголу, что Такдыган и Ошана уже знают о постигшем их горе.

Через несколько дней Вангол, хорошо подготовленный родичами к дальней дороге, прощался с ними. Все были печальны, все понимали, что если и увидят Вангола, то это будет очень нескоро. Старый Такдыган знал, что это его последнее прощание с Ванголом. Он снял с себя ладанку и надел на шею Вангола.

— Прощай, сынок. Возвращайся. Как только твоя душа устанет, возвращайся в тайгу, здесь она наполнится силой. Мы будем тебя ждать, — сказал старый охотник, довольно осматривая Вангола.

Да, это был другой человек, и это была его, Такдыгана, гордость. Вангол вложил в руку старика золотые карманные часы, найденные им в пещере:

— На память. Их владельцу они уже не нужны, а вещь хорошая, столько лет пролежали, а идут. — Он открыл крышку, на которой была выгравирована надпись: «Павлову за личное мужество. Брусилов». Под крышкой была аккуратно вклеена маленькая фотография женщины. Ему показалось, что где-то совсем недавно он видел эту женщину. Но часам было столько лет, что он отбросил такую мысль. — Прими, отец.