Шрифт:
Ночью мне снилось, будто бы в ДЭЗе у меня забрали расчетную книжку, зачеркнули в ней старую цифру квартплаты, написали новую, меньшую, и, возвращая, поздравили с тем, что теперь я еще больше смогу экономить. Меньше платить за квартиру придется потому, что отопление, к сожалению, в этом сезоне работать не будет, плохо с углем. Я так и думал, поскольку если до октября не топили, то уж и дальше не затопят. Но слава богу, обогреватель в доме есть.
И побрел я домой, кляня себя за то, что летом не купил, идиот (а только любовался), ту чугунную печечку для саун, за 55 рублей. Сейчас вывел бы в форточку трубу и горя бы не знал. И решил я завтра же поехать в тот хозяйственный, дать продавцу чирик, чтоб позвонил, если вдруг снова печки забросят. И, будто бы вдохновленный этим решением, захожу я в подъезд и, даже обнаружив, что лифт, как всегда, не работает, радостно лезу на свой пятнадцатый объяснять семье про новые правила и новую жизнь.
Семья, закутанная в пальто и одеяла, сползается в ванную, где труба-сушилка, работающая внесезонно, создает теплый климат, и внимательно меня выслушивает. Причем, в свою очередь, сообщает, что лифт теперь работать не будет, потому что он не сломался, а вообще отключили электричество. Потому и обогреватель сегодня не работает, и электроплита, обед разогревали на дачной газовой плитке, но, если так пойдет дальше, надо где-то искать сменный баллон с газом, старый уже на исходе. И с едою теперь еще больший напряг, даже если найдешь что в магазине, на пятнадцатый с сумками не набегаешься, впрочем, это ладно, было бы что таскать. Но как быть с выгулом двухгодовалой дочери? — бабушка на улицу ползать по лестнице отказывается.
Вечером зажигаем нашедшийся где-то огарок свечи, сидим, говорим о том, что станется, если все это не на пару дней, а не дай бог на неделю. Ну уж, говорит жена, этого быть не может. А вообще, представляешь себе, что случится, если вдруг они не включат электричество вообще, как мы зимой будем жить? В ванной отсидимся, говорю. А если и здесь выключат горячую воду? А если и холодную? — спрашивает бабушка и прижимает ладонь ко рту, это представив. Где же мы воду-то возьмем? Куда за ней ходить?
И тут фантазия наша разыгрывается. Представь, говорит жена, все эти жилые башни без света, тепла и воды. Я представил, ближние заборы сожгут, начнется какая-нибудь холера, канализация же без воды работать не станет. Начнется мародерство, никакую милицию ты не вызовешь, телефон не работает, а пешком по лестнице с пятнадцатого этажа кто же потащится во тьме? А мародеры, если уж заберутся в какой-нибудь дом, так просто не выйдут из него, пока всех не ограбят.
Жена пошла звонить по телефону знакомым, рассказывать про наши неприятности, вернулась и села, уронив руки в колени. Ты знаешь, сказала она, я позвонила в пять разных мест в разных районах, и везде как у нас. Все в панике. Ты знаешь, говорит жена, ведь всю Москву можно вот так запросто уничтожить. Ты знаешь, говорит она, и вдруг заплакала, мы просто умрем. Весь город умрет. Очень быстро.
Ладно, говорю, я сейчас пойду в КГБ к Крючкову, продам ему наш план блокады, осады, ведь и задавить-то надо всего два города — Москву да Ленинград, и вся страна с песнями пойдет по указанному пути. Иди, говорит жена, только проси за это мешок сахару да себе блок „Астры“, а то все задаром делаешь. И радуйся, говорит, что никому в голову такой бред, кроме тебя, не пришел. И я пошел. В ванную, мыть руки. Отвернул кран, воды не было, потрогал сушилку — уже холодная. Тогда я тихо, шаря по стене рукой, добрался до телефона и поднял трубку. Глухо. Неужели это пришло кому-то в голову?
Я проснулся и уехал из Юрмалы. Простите меня, дорогой Директор и Председатель, дамы и господа. Я обязательно как-нибудь все досмотрю. Все, что не успел. Если буду жив. Всем большое спасибо!
В Афганщину раз я пошел на войну, В дремучем лесу встретил банду одну. Кольт американский наставил главарь, Но русско-афганский я вынул словарь. В носу ковырял он. Я вдарил сплеча. В лесу, словарем, я убил басмача! Понурясь, зажмурясь, зубами стуча, Вся банда его задала стрекача. Шел гордо по лесу я, громко крича: „Правдивое слово — сильней кирпича! Аа-а! А-а!“C чувством глубокого удовлетворения и законной гордости констатирую: славный П. Лунгин сделал наконец-то американов в области кинематографа. Закончив образец отечественного кино „Такси-блюз“, он без передышки создал фирму „Блюз“, свистнул французов и на пару с ними изготовил „Луна-парк“, способный пробить брешь в стройных рядах своих американских прототипов, заслонивших было родной экран.
На просмотр этапного достижения, о котором неоднократно твердили с телеэкрана, показывая при этом кусок жуткой мочиловки, не уступающей голливудским, в Доме кино собралась колоссальная тусовка. Пришли все до одного, от Дениса Горелова до Виктора Мережко. Из тени кабинетов возник любимый директор ДК Гусман, как всегда пошатываясь от бессонных трудов и мутно обводя тусовщиков красными от пережитого очами. Очень богатый мен Василевский специально прилетел из горячей точки планеты — города Кишинев, чтобы закупить замечательный фильм на корню и немедленно отвалить вместе с ним на свою новую прекрасную родину Венесуэлу, куда он переправил уже свой неприметный бизнес и не уступающий ему капитал. „Луна-парк“, — заявил он нашему корреспонденту, — понравится моему маленькому, но гордому народу».
В зал уже не втиснулся бы и микроб, а хвост тусовки еще вилял, втягиваясь в ДК. Открыли Белый зал, обещая перетаскивать туда часть за частью по мере просмотра. Но скоро и здесь начали дохнуть одноклеточные. Жена артиста Стеклова и родная дочь Марка Захарова Александра неутомимо прыгала в дверях, глядя на происходящее из-за спин джентльменов, вставших здесь насмерть.
Представляя новое достижение, Виктор Мережко сказал, что, посмотрев «Такси-блюз», он еще сомневался, случайно это вышло у П. Лунгина или нет, теперь ему предельно ясно: «Мы имеем крупнейшего режиссера мирового уровня». Виктор Мережко честно предупредил: фильм сложный, лично ему пришлось смотреть его три раза.