– Я не давала им повода! – возмутилась Вера, она хотела сказать следователю, что он ее оскорбляет, но, наткнувшись на его сердитый взгляд, испугалась и сникла.

Виктор Сергеевич опять придвинул к себе папку. На ее зеленую обложку и глядела сейчас Вера, волновалась, словно Виктор Сергеевич мог достать из папки документы, подтверждающие, что она, Вера Навашина, и есть подлая женщина. Однако Виктор Сергеевич папку не открыл, а просто положил на нее руки.

– Хорошо, – сказал Виктор Сергеевич. – Я хочу объяснить вам причины своего решения, чтобы вы, Вера, не посчитали его несправедливым и не носили в душе обиды. У вас и у ваших бывших товарищей вся жизнь впереди. Рана тяжела, но она не смертельна. Надо ее залечить – и навсегда, так, чтобы через год, через пять лет, через двадцать лет она не открылась снова. Вы со мной согласны?

Вера кивнула.

– Я хотел бы спросить вас, – сказал Виктор Сергеевич, – а какое бы вы приняли решение, если бы оказались сейчас на моем месте?

– Я не знаю, – растерялась Вера.

– Ну хорошо. А если бы не на моем, а на своем, но вам бы сказали: «Вот, Вера, решайте, как с ними быть. Хотите – казните, хотите – наказывайте, хотите – как хотите, но постарайтесь быть справедливой…» Что бы вы решили?

– Не знаю…

– Подумайте. Это важно и для меня и для вас.

– Ведь надо их как-то наказать-то…

– Сами вы, своей рукой, их наказали бы?

– Раньше наказала бы, а теперь мне на них наплевать…

– Желание отомстить в вас еще осталось?

– Не знаю… Пусть они живут, как хотят.

– Ну, а вот если бы все это случилось не с вами, а с кем-то другим в Никольском, как бы вы со стороны поглядели на все? Не показалось бы вам, что дело теперь можно окончить миром, что слезы их матерей…

– А мои-то слезы! – не выдержала Вера.

– Я говорю, если бы все это произошло не с вами…

– Не знаю, – сказала Вера. – Я не судья.

– Стало быть, вы желаете, чтобы всю ответственность за решение судьбы парней взял на себя суд.

– Так положено…

– Да, так положено. Но ведь и вы должны чувствовать ответственность за случившееся… Как вы думаете, ничто не станет мучить вашу совесть, когда парней осудят? Ни о чем вы не пожалеете вдруг?

– Не знаю…

– Не знаете… А вот сейчас, понимая, что парни чувствуют свой позор и казнят себя, простить их вы не можете?

– Как простить? Выйти при народе и сказать, что я их прощаю?

– Нет, если вы спокойно, без злобы и обиды, без неудовлетворенного чувства мести поймете, что в суде над парнями нет нужды, это и будет ваше прощение. То есть суд нужен, но в нашем с вами к ним отношении.

– Ладно, пусть суда не будет, – сказала Вера.

– Вы искренне это говорите? Подумав?

– Да.

– Ну что же, спасибо… Я полагаю, что и вам будет легче оттого, что вы снимете со своей души этакую ношу… Вы согласны со мной?

Вера опять кивнула. Кивнула невольно, а не потому, что хотела согласиться с Виктором Сергеевичем. Обстановка делового кабинета, как и всегда, действовала на нее странным образом. Вроде бы она ничего не должна была Виктору Сергеевичу, ни в чем не была перед ним обязанной, а вот чувствовала себя в долгу и обязанной. Слушая его, в особенности когда он говорил: «На основании статьи такой-то… На основании статьи такой-то, предусматривающей…», Вера ощущала мелкость, несуразность своих желаний и претензий перед чем-то большим и незыблемым, что представлял Виктор Сергеевич. Это большое было мудрым, заранее во всем правым, и Вера считала теперь, что она должна правоту Виктора Сергеевича, а стало быть, и правоту того большого, что стояло за ним, принимать безоговорочно. Кроме всего прочего, как это случалось с ней и на неудачных экзаменах, мысли Веры были сейчас сбивчивы и несамостоятельны, они словно были направлены разговором в какой-то узкий коридор, из которого никак не могли выбраться. «О чем он это? – думала Вера. – Кончал бы скорей!» Она сидела и говорила: «Да… да…», – кивала, улыбалась шуткам следователя, слова Виктора Сергеевича опять как бы обволакивали и укачивали ее. Она и заявление, в конце концов, написала, что не имеет к парням претензий и не желает суда над ними, хотя Виктор Сергеевич о нем не просил.

Помолчав, Виктор Сергеевич сказал, что будь он на месте Веры, он, наверное, все же уехал бы из Никольского. Ну, не сейчас, а после окончания училища. Конечно, это хлопотно – продавать дом, переезжать, – но, может быть, хлопоты стоят того? И мать, и сестер, устроившись на новом месте, куда распределят, имеет смысл взять к себе. Ведь люди в Никольском всякие, кто с разумом, а кто и без понимания, с предрассудками, да еще, глядишь, и со злой памятью. Мало ли как эта память себя проявит. Понятно, что все зависит от характера, вполне возможно, что ее, Веру, и не ранят чьи-то несправедливые и недобрые слова, но он, Виктор Сергеевич, определенно бы уехал. Вера и тут кивнула. Виктор Сергеевич пожал ей руку на прощанье и попросил, чтобы в случае нужды или недоразумений она тотчас же шла к нему. «Надеюсь, вы все поняли правильно?» – «Да конечно», – с поспешностью сказала Вера.

«Фу ты!» – выдохнула Вера на улице. Теперь ей стало казаться, что она легко отделалась. Не заметил Виктор Сергеевич лужи от зонтика и ни словом, ни взглядом не сконфузил ее. Не сказал ничего дурного о Сергее и об их с ним отношениях. А главное – обошлось без штрафа. Но потом, уже по дороге к вокзалу, Вера, вспоминая все, что говорил следователь, и все, что отвечала ему она, стала понемногу возмущаться и им, и собой. «Нет, как же так, что же это, он ведь и оскорбил меня! – негодовала Вера. – А я, дура, терпела!» Она отвечала теперь мысленно Виктору Сергеевичу, горячо и веско, разбивала в пух и прах его объяснения и доводы. Решение прекратить дело казалось ей несправедливым и обидным. «Нет, я этого так не оставлю! Я сейчас пойду! Еще и уезжать советовал, пусть сам и уезжает!.. И бумажку эту нужно разорвать… Как же так – отменить суд!..» Но тут она остановилась: «Господи, да что это я?..» Действительно – разгорячилась, размахалась кулаками после драки, зачем? Ведь и позавчера, и вчера, и сегодня утром сама желала, чтобы дело прекратилось, а теперь бушует. Вера остыла, успокоилась, решила, что все к лучшему, простила их и ладно, может быть, матери на самом деле повезет оттого, что она их простила…