Бедье не понравилось выражение «в учении сказано». Надо было говорить «я верю», но он решил пропустить это мимо ушей, сосредоточив внимание на англичанине. Позволив Кальвину сесть, он повернулся к Эдгару:

— Скажите, месье Кантуэлл, что сказано в булле папы Льва X о душах, находящихся в чистилище?

Эдгар не помнил. Читая трактат накануне, он клевал носом.

— Не знаю, месье наставник.

На сей раз Бедье целился по участкам, не защищенным одеждой. На шее несчастного Эдгара появились кровоподтеки.

— Чему вас только учили в Оксфорде? Не думал, что англичане столь неблагочестивы. Сегодня вместо обеда вы будете снова заучивать буллу. — Он посмотрел на школяров: — Кто мне ответит?

Снова поднялся Жан. Съежившись, Эдгар слушал, чувствуя, как по шее стекают струйки крови.

— Папа Лев указывает, что души в чистилище не надеются на спасение, и дальше заявляет, что в Священном Писании нигде не говорится о невозможности им получить индульгенции.

Что-то в тоне Жана наставнику показалось подозрительным. Какая-то нотка скептицизма.

— Но сами вы в это не верите, месье Кальвин, я хотел сказать — Кальвинус?

Жан дерзко вскинул подбородок.

— Я полагаю, что папа единственный из смертных, кто взял на себя смелость даровать отпущение грехов душам в чистилище посредством своего могучего заступничества. Поскольку я, как и многие остальные, верю, что у него нет божественной власти управлять душами, чтобы они покинули чистилища в тот момент, когда в сундуке звякнули монеты, полученные за индульгенции.

— Подите сюда, — гневно приказал Бедье. — Эту лютеранскую ересь я в своем классе не потерплю.

— Вы намерены меня высечь? — с вызовом спросил Жан.

Школяры переглянулись. Никто из них не помнил, чтобы Кальвин когда-нибудь получал удар хлыстом.

— Да, месье.

— Прекрасно, я облегчу вам задачу. — На ходу сбрасывая плащ и рубаху, Жан приблизился к наставнику и опустился на колени рядом с Эдгаром: — Извольте, наставник Бедье.

Когда хлыст опустился на спину строптивого школяра, Эдгар встретился с ним взглядом и мог поклясться, что тот ему подмигнул.

Мартин Лютер никогда не был в Париже, но сейчас в этом городе только о нем и говорили. Как, впрочем, и на всем континенте. Этот монах из Виттенберга стал знаменитым в тот день 1517 года, когда прибил гвоздями к двери виттенбергского собора свои «95 тезисов», где поносил растленного папу с его оскорбительными индульгенциями.

С появлением печатных станков индульгенции стали для Церкви прибыльным делом. Продавец индульгенций мог появиться в городе, разложить в местном соборе свой товар, и служба там останавливалась. Повсюду во множестве изготавливались бланки индульгенций с пустыми местами, куда вписывали имена и даты. Священники побуждали прихожан покупать индульгенции для покойных близких, чтобы избавить их от мучений в аду. Такой заполненный бланк гарантировал душам быстрое перемещение из ада в рай. Точно так же добрые христиане могли спасти и свои души. Лютер полагал подобные деяния Церкви мерзкими и призывал христиан не верить, что спасение души можно купить за деньги. Его возмущала поговорка священников Виттенберга: «Стоит в кружке звякнуть монете, и сразу из чистилища выпрыгнет душа».

Лютер призывал христиан помнить слова апостола Павла в его «Послании к Римлянам», что спасение к людям придет лишь от Бога. «Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа. Чрез Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией». И потому, убеждал Лютер, людям для спасения души не нужен ни папа, ни священники, ни их богатые облачения, ни роскошь церкви. Они найдут спасение через личное общение с Богом.

Виттенбергские тезисы Лютера, быстро переведенные с латинского языка на немецкий, широко распространили по Германии, а затем и Европе. Зерна его проповеди упали на благодатную почву. Благочестивые люди повсюду уже давно сдерживали недовольство упадком церковных нравов и злоупотреблениями папского двора. Теперь будто искра попала на сухой хворост. Моментально вспыхнул пожар, получивший название «Реформация». Он ураганом пронесся по Европе, и даже в таком бастионе папства, как колледж Монегю, возникло беспокойство. Школяры со светлыми головами, как у Жана, начали потихоньку бунтовать.

Эдгар сидел в своей комнатке и при свете небольшой свечи через силу зубрил трактат папы Льва X, держа в одной руке листы пергамента, а другой потирая исполосованную плетью шею. Он замерз, устал, был голоден и сильно опечален. Если для спасения души требовались страдания, то его душа определенно спасена. Это радовало, но не очень.

Стук в дверь заставил Эдгара вздрогнуть. На пороге с невозмутимым лицом стоял Жан.

— Добрый вечер, Эдгар. Я вот решил тебя навестить.

Эдгар пригласил Жана войти. Предложил свой стул.

— Рад твоему визиту.

— Я тут живу недалеко.

— Да. Но для меня это так неожиданно.

Жан улыбнулся.

— Сегодня мы, можно сказать, породнились. Нас обоих заклеймил Бедье.

— Да, — с грустью произнес Эдгар. — Но тебя за дар Божий, а меня за тупость.

— Тебе труднее. Ты еще не освоил в совершенстве язык. Если бы мне приходилось все переводить на английский и наоборот, наверное, я бы не был столь способным.