— Как ты думаешь, с кем тебя поставят работать? — спросил Томми.

Билли пожал плечами. Новых ребят поручали помощникам начальника шахты.

— Откуда ж мне знать?

— Вот бы меня послали на конюшню! — сказал Томми. Он любил лошадей. При шахте было около пятидесяти пони. Они возили вагонетки, которые нагружали шахтеры.

— А ты что хотел бы делать?

Билли надеялся, что его, с его хилым телосложением, поставят на какую-нибудь не слишком тяжелую работу, но признаваться в этом было неприятно.

— Смазывать колеса вагонеток, — сказал он.

— Почему?

— Это у меня точно получится.

Они прошли мимо школы, в которой учились еще вчера. Это было здание викторианских времен, со стрельчатыми окнами, как у церкви. Ее построило семейство Фицгербертов, о чем директор не уставал напоминать ученикам. Граф до сих пор сам принимал учителей на работу и составлял программу занятий. На стенах висели полотна, изображающие героические победоносные битвы, — величие Британии всегда было в школе главной темой. На уроках Закона Божьего, с которых начинался каждый день, неуклонно придерживались англиканских доктрин, невзирая на то, что почти все семьи не были прихожанами англиканской церкви. Существовал комитет управления школой, в который входил и отец Билли, но комитет обладал лишь совещательным голосом. Отец говорил, что граф относится к школе как к своей собственности.

В последний год девочки учились шить и готовить, а Билли и Томми изучали основы горного дела. Билли очень удивился, когда узнал, что земля под его ногами состоит из разных слоев, как огромный слоеный пирог, и угольный пласт — один из таких слоев. Слова «угольный пласт» он слышал всю жизнь, но не задумывался над их смыслом. Еще Билли узнал, что уголь образуется из опавших листьев и прочей растительной всячины, которая накапливается тысячелетиями, а потом это все спрессовывается под весом земли, находящейся сверху. Томми, у которого отец был атеистом, сказал, мол, это доказывает, что в Библии написана неправда. А отец Билли ответил, что все дело в том, как ее толковать.

В школе в этот час никого, спортивная площадка пуста. Билли ненадолго порадовался, что школьные годы остались позади, хотя он ничего не имел против того, чтобы снова сесть за парту, а не карабкаться под землю.

По мере того как они приближались к шахте, улицы наполнялись шахтерами, — у каждого была с собой жестяная коробка с тормозком и бутылка с чаем. Все были одеты одинаково — в старые костюмы, которые они снимут, когда доберутся до места. Нередко в шахтах бывает холодно, но в Эйбрауэне была жаркая шахта, и шахтеры работали в одних подштанниках и башмаках, или в коротких штанах из сурового полотна, которые называли спортивками. Зато на голове постоянно носили толстую шапку, потому что своды туннелей низкие и легко можно удариться головой.

Над домами виднелся подъемный механизм шахты — башня, увенчанная двумя огромными колесами, которые вращались в разные стороны и двигали тросы, поднимая и опуская клеть. Такие же башни чернели над большинством городов в долинах Южного Уэльса, подобно тому, как над крестьянскими селеньями возвышаются шпили церквей.

Вокруг надшахтного здания рассыпались, будто случайно оброненные, другие постройки: ламповая, управление, кузница, склады. Меж ними змеились рельсы. На отшибе валялись вышедшие из строя вагонетки, сломанные деревянные подпорки, продуктовые мешки и горы ржавого оборудования. Отец всегда говорил, что если бы на шахтах умели поддерживать порядок, несчастных случаев было бы меньше.

Билли и Томми направились в управление. В приемной сидел секретарь Артур Левеллин по прозвищу Клякса, ненамного старше их. Воротник и манжеты его белой рубашки были в черных пятнах. Ребят здесь ждали. Клякса записал имена в журнал и ввел их в кабинет начальника шахты.

— Мистер Морган, к вам новенькие — Томми Гриффитс и Билли Уильямс, — сказал он.

Малдвин Морган был высок. На нем был черный костюм, а на манжетах его белоснежной сорочки пятен не было. На розовых щеках не наблюдалось даже намека на щетину — должно быть, он брился каждый день. На стене в рамке висел его диплом инженера, а на вешалке, стоящей у двери, — еще одно свидетельство его высокого положения — шляпа-котелок.

Начальник шахты был не один. Рядом с ним стояла еще более важная персона: Персиваль Джонс, председатель совета директоров «Кельтских минералов», компании, которая владела угольной шахтой Эйбрауэн — и еще несколькими. Это был приземистый, угрожающего вида человек по прозвищу Наполеон в черном фраке и серых брюках в полоску. Его шляпа, высокий черный цилиндр, красовалась у него на голове.

Джонс взглянул на ребят с неприязнью.

— Гриффитс? — сказал он. — Помнится, твой отец — революционер и социалист.

— Да, мистер Джонс, — ответил Томми.

— А еще атеист.

— Да, мистер Джонс.

Он перевел взгляд на Билли.

— А твой отец — профсоюзник Федерации шахтеров Южного Уэльса.

— Да, мистер Джонс.

— Терпеть не могу социалистов. А атеистам вообще гореть в аду. Но профсоюзники — эти хуже всех!

Он сверлил их взглядом, но так как никакого вопроса не задал, Билли ничего ему не ответил.

— Скандалисты мне не нужны, — продолжал Джонс. — В долине Ронда сорок три недели шла забастовка — и все из-за таких, как твой отец!