Одним словом, теперь Жаннета Верто остановила свой выбор на Франсуа еще тверже, чем раньше.

— Только и всего? — ответила она отцу. — Неужто он полагает, что у нас не хватит доброты и денег, чтобы помочь старой женщине и пристроить ее сына? Сдается мне, он просто не понял, на что вы намекали ему, отец: знай он, что ему предстоит войти в нашу семью, его не мучили бы такие опасения.

В тот же вечер, после работы, Жаннета Верто заговорила с Франсуа:

— Я всегда уважала вас, Франсуа, а теперь уважаю еще больше: отец рассказал мне, как вы привязаны к вырастившей вас женщине, на которую решили работать всю жизнь. Ну что ж, вы в своих чувствах хозяин… Я хотела бы познакомиться с нею и при случае быть ей полезной: раз вы к ней так привязаны, значит, она хорошая.

— О да! — подтвердил Франсуа, которому всегда было приятно поговорить о Мадлене. — У этой женщины на уме только хорошее — совсем как у вас и вашего отца.

Слова его обрадовали дочь Жана Верто, разом решившую, что она добилась своего.

— Тогда, — сказала она, — если с ней, как вы опасаетесь, стрясется беда, я не прочь, чтобы она перебралась к нам. Я помогла бы вам ходить за ней. Она ведь, кажется, уже немолодая? И одряхлела, наверно?

— Одряхлела? Нет, — возразил Франсуа. — У ней годы не те, чтобы дряхлеть.

— Значит, она еще молодая? — насторожилась Жаннета Верто.

— Да нет, совсем не молодая, — простодушно молвил Франсуа. — Не помню, сколько ей теперь лет. Она была мне как мать, и я не задумывался, какого она возраста.

— Эта женщина была хороша? — осведомилась Жанетта, чуточку поколебавшись, прежде чем задать вопрос.

— Хороша? — несколько удивленно переспросил Франсуа. — Вы хотите сказать — хороша собой? Для меня она всегда хороша, какая ни есть; но, по чести сказать, я об этом не думал. Моя привязанность к ней от этого не зависит. Будь она уродливей самого черта, я и то бы не заметил.

— Но можете вы хоть примерно прикинуть, сколько ей сейчас?

— Минутку! Ее мальчику на пять лет меньше, чем мне. Так вот, она женщина не старая, но и не молодая, ей примерно…

— Сколько мне? — чуточку натянуто рассмеялась Жаннета. — В таком случае, овдовев, ей уже поздно снова выходить замуж, правда?

— Там видно будет, — ответил Франсуа. — Если ее муж не проест все их добро и у ней кое-что останется, женихи найдутся. Есть ведь такие, что за деньги и двоюродную бабушку и внучатую племянницу возьмут.

— А вы не уважаете тех, кто женится на деньгах?

— Во всяком случае, это не для меня, — ответил Франсуа.

Найденыш был простодушен, однако ж не настолько, чтобы не понять, на что ему намекают, и ответные слова его были сказаны не без значения. Но Жаннета перетолковала их по-своему и еще больше влюбилась в него. За нею ухаживали многие, но она до сих пор не удостоила вниманием ни одного поклонника. Первым, кто пришелся ей по душе, оказался тот, кто повернулся к ней спиной: так уж ловко у женщин голова устроена.

В следующие дни Франсуа не раз замечал, что Жаннета чем-то озабочена, почти не ест и не сводит с него глаз, когда ей кажется, что он смотрит не на нее. Такие причуды девушки опечалили найденыша. Он очень уважал Жаннету за доброту и понимал, что своим равнодушием лишь пуще влюбляет ее в себя. Но она ему не нравилась, и если бы он даже взял ее замуж, то не по любви, а только по расчету или из чувства долга.

Это навело Франсуа на мысль, что у Жана Верто он не заживется, — рано или поздно дело все равно кончится огорчениями или неприятностью.

Но тут с ним случилось нечто столь непредвиденное, что все его намерения чуть-чуть не переменились.

Как-то утром, словно прогуливаясь, на мельницу Жана Верто заглянул господин кюре из Эгюранда и некоторое время крутился в доме, пока не перехватил Франсуа в одном из уголков сада. Там, напустив на себя таинственный вид, он осведомился, действительно ли найденыша зовут Франсуа Фрез [8] — в мэрии, куда его младенцем приносили регистрировать, ему, как безродному, дали эту фамилию из-за родимого пятна на левом плече. Кюре поинтересовался также, сколько ему точно лет, как звали женщину, которая выкормила его, в каких по порядку местах ему пришлось жить, словом, выспросил все, что тот мог знать о своем происхождении и жизни.

Франсуа сбегал за своими бумагами, и кюре остался ими вполне доволен.

— Прекрасно! — заявил он. — Приходите ко мне нынче вечером или завтра, но смотрите, чтобы никто не знал о нашем разговоре: мне запрещено разглашать то, что я вам сообщу, и для меня это дело совести.

Когда Франсуа явился домой к господину кюре, тот запер двери, вынул из шкафа четыре бумажки и начал:

— Франсуа Фрез, вот вам четыре тысячи франков от вашей матушки. Я не вправе сказать вам, ни как ее зовут, ни где она живет, ни жива она сейчас или мертва. Она вспомнила о вас из благочестивых побуждений, но, как мне кажется, намеревалась сделать это уже давно — недаром она сумела разыскать вас, хотя живет далеко отсюда. Ей известно, что вы — честный малый, и она посылает вам эти деньги на обзаведение с условием, что в течение полугода, начиная с нынешнего дня, вы не скажете о ее даре никому, кроме женщины, которую захотите взять в жены. Она поручила мне посоветоваться с вами, вложить ли эти деньги в какое-нибудь дело или отдать на хранение под проценты, и для соблюдения тайны попросила меня, если понадобится, совершить сделку от моего имени. Я распоряжусь деньгами, как вы пожелаете, но мне велено выдать их вам лишь под обещание не говорить и не предпринимать ничего такого, что могло бы привести к огласке. Всем известно, что на ваше слово можно положиться; готовы ли вы его дать?