А если попробовать по-другому? Представить себя в парке с зажатой в руке монеткой? Хорошо-хорошо увидеть ее в ладони в Нордейле, чтобы у реальности не было выбора, кроме как воплотить меня в новом месте с денежкой. Но ведь тогда придется каждую вещь, находящуюся в руках, в карманах, на плече, на теле – все придется досконально запоминать и перепредставлять, а забыл – так поплатись пропажей. И что, получается, и инвентарь сумки придется запоминать? Каждый раз раскладывать с собой арсенал на ковре и приговаривать «Когда я перенесусь, у меня с собой будут „сапожки, гармошка и брошка“»? Нет. Не то. Это способ изменения поверхности, а менять нужно фундамент. Основополагающее знание о собственных возможностях, то, что лежит в самом низу, как плита.

– Даже и не думай! Убери деньги, тебе пенсии едва на продукты хватает. Я заплачу, это наш с Динкой тебе подарок.

Бабушка охала, продавец жадно косился на пачку денег в маминых руках.

– Вот, возьмите. Дин, тебе нравится?

Я окинула взглядом бабулю, стоящую уже в совершенно другом новехоньком серо-голубом зимнем пальто с меховым воротничком, все так же сжимающую холщовую сумку, будто спасательный круг.

– Здорово! Ты такая красивая в нем! Это же нечета тому, что было.

Она улыбнулась – морщинистые щеки порозовели, а из глаз почти ушла неуверенность.

– Сюда только шапку хорошую подобрать….

– Вот-вот! – подхватила мама. – Сейчас и займемся.

Я прикусила язык. Брякнула, не подумав, тем самым подписала себе приговор. Не видать мне сегодня практики, одной теорией, похоже, придется заниматься в бесконечных, заполненных людьми проходах.

Черт! Что же делать? Может, помочь им ее выбрать, тогда и самой выбраться удастся?

Кто-то толкнул меня в спину локтем. Бросив возмущенный взгляд на хама, выбирающего домашние шорты с нарисованными улыбающимися скелетиками, я кинулась догонять своих.

После базара поехали к бабушке. Приготовить обед и помочь с уборкой. В маршрутку заскочили в последний момент, нашли три свободных места, разместили рядом объемные баулы, доверху забитые приобретениями: базар поделился не только зимним пальто и шапкой, но так же шарфом, рукавицами, сапогами на меху, домашними тапочками и халатом, цветастым пледом, новой самоотжимающейся шваброй и набором кухонным полотенец.

Мама выглядела довольной, бабушка ошалевшей, а я…. Я бы подумала, что это замечательный выходной, если бы не громко тикающие в голове часы – маятник-гильотина, отрезающая секунды, как кругляшки морковки, слой за слоем, подбираясь к основанию.

Ревел мотор. Надрывно и развязно играл шансон. Подскакивал на ухабах зад автобуса, грохотали ему в такт разболтанные сиденья.

За окном безмятежно синело небо.

Воскресенье.

Судный день намечался на завтра, но настал уже сегодня.

Шесть утра. Сна ни в одном глазу. Бесконечные копания в голове утомляли хуже тяжелой физической работы. На полу валялись разбросанные книги, раскрытые в разных местах; обилие покрытых строчками листов вызывало приступы отчаяния.

Девять утра. Чайный пакетик плавал на поверхности пузырем, не желая тонуть. Я притапливала его ложкой, но он стойко держался «за жизнь», выталкиваясь со дна. Очередная попытка представить себя на лавочке в Нордейле с зажатой в руках пятикопеечной монетой закончилась пропажей последней. Скрипели зубы, болела от усилий голова.

Полдень. Все должно быть как-то проще…. Без титанического напряжения. Нужно расслабиться и сделать это. Просто взять и сделать…. Как?

На кухне гремела посуда, в раковину текла вода – мать готовила обед.

– Дочь, а ты чего сегодня в такую рань подскочила? Повалялась бы….

– Не спалось, мам.

– Не поможешь мне потереть морковку?

– Ага, давай.

Оранжевые кусочки разлетались во всех направлениях и, несмотря на попытки быть предельно аккуратной, хаотично покрывали края тарелки и стол вокруг.

– Я тут намусорила….

– Ничего, Дин. Мне все равно еще свеклу тереть. Потом вытру.

Два после полудня.

Так, наверное, чувствует себя узник, которому на утро назначена смертная казнь. Еще можно полюбоваться на яркое солнце, плывущее по девственно чистому синему небу, послушать звуки окружающего мира с осознанием того, что завтра все безвозвратно изменится.

Я смотрела, как шевелятся за окном листья березы – желтые, как канареечное крыло.

А, может, Дрейк даст больше времени? Может, потреплет по плечу, посмотрит с сочувствием и снизойдет до подробных объяснений? Ведь я же старалась, правда старалась….

Не снизойдет. И с сочувствием если и посмотрит, то только потому, что все кончено. Такому как он на старания наплевать, важен только результат – это было очевидно с первой встречи. А нет результата, так и «гуляй, Вася».

Я отвлеченно задумалась о том, кем был тот самый Вася, которого отправили гулять?