Я перекроила свое расписание таким образом, чтобы в нем осталось минимум свободных вечеров, и все мое время было распределено – пусть и в гибком режиме – между работой, тренировками и йогой.

Ночами я писала страницы об одиночестве, пытаясь представить, как скажется на мне год, прожитый в роли Одинокой Женщины. А два года? А три?

Через год я виделась себе сильной и самодостаточной женщиной, которая без мужчины чувствует себя так же счастливо, легко и уверенно, как и с мужчиной. Слово «аскеза» ласкало мой слух куда больше, чем слово «роман». Я предвкушала, что наконец буду вести образ жизни, достойный своего прозвища, а то приступы ревности, похоти и обжорства, нападавшего на меня обычно после полуночи, мало вязались с имиджем Ангела.

Я стану уравновешенной и спокойной, эдаким Буддой в женском обличье. И, кто знает, возможно, приехав в ашрам, я пойму, что обрела настоящий дом? Господи, ведь ни в одной из священных книг нет заповеди, что каждая женщина непременно должна стать женой и матерью.

Все эти манипуляции с собственным сознанием в итоге все-таки привели меня к желаемому результату. Отъезд Тима, мысли о котором еще две недели назад ввергали меня в трясину депрессии, теперь ожидался мной с нетерпением. Я чувствовала себя как подросток, которого родители впервые оставляют дома одного: легкий страх приглушался предвкушением свободы и пока неведомого испытания. Теперь я уже жаждала поскорее остаться в одиночестве и начать практиковать свою аскезу. Пока мы с Тимом жили под одной крышей, опробовать идею воздержания никак не удавалось: все наши разговоры, начатые после ужина, заканчивались сексом – почти как в первый год брака.

Но я уже составила себе новый график жизни, которого собиралась придерживаться после отъезда Тима. Он включал час йоги рано утром, работу днем, вечером – тренировки по фехтованию, тренажерный зал, новые главы книги, а перед сном – медитацию. Выходные отводились под встречи с друзьями, фотографии, одинокие прогулки в парке – чтобы проветрить голову, заполненную буквами.

Это были две самые долгие недели в моей жизни.

…Это была славная битва, и я ее выиграла…

В какой-то из дней я проснулась с тем ощущением, которое когда-то в детстве знаменовало для меня начало нового года. Тогда я открывала глаза и чувствовала – вот оно! Совсем рядом со мной, за белой дверью с вставкой из непрозрачного стекла стояло Чудо. Так странно, вроде бы стрелки на часах двигались с той же безразличной тупостью, что и вчера. И тем не менее весь мир был – новый. И какое-то время меня сладко знобило от осознания того, сколько новых возможностей открывается для меня в этом мире.

Этим утром я не сразу поняла, что случилось. И только потом, поднявшись, добравшись до ванной и взглянув в зеркало, осознала – битва закончена. Страх перед одиночеством и страх перед будущим сдали позиции и отступили в далекие темные углы моего подсознания.

Да, я предполагала, что они вернутся еще ни раз, когда я выползу на берег после очередного жизненного шторма. Он будет толкать меня снова и снова в теплый замшелый угол, где можно спрятаться от всего мира.

Но сейчас я уже не боялась. Мне не было страшно оставаться одной. Я словно разорвала все опутывающие меня мороки и шагнула на свободу.

За последний месяц я поменяла в своей жизни больше, чем за предыдущие несколько лет. Это была настоящая генеральная уборка – такая, когда пыль стоит столбом, куча вещей выносится на свалку, открываются настежь окна, и в дом врывается тот самый свежий воздух, о существовании которого мы почти забыли.

Мой день начинался с того, что я просыпалась и думала – что стало лишним в моей жизни? Какие вещи давно потеряли смысл и ценность, как кусок засохшего батона в холодильнике, который никто уже не будет есть, но который страшно выбросить? Нас же так долго и тщательно приучали в школе беречь каждый кусочек хлеба, сметать крошки со скатерти в ладонь, делать бесконечные невкусные шарлотки из черствых булок. И этот злополучный кусок батона лежит, прибереженный на непременный черный день, когда мне придется горько сожалеть о каждом выброшенном сухарике.

Я впервые поняла, что со своей собственной жизнью поступаю точно так же, как с холодильником, забитым ненужными, тухнущими продуктами. Или со шкафом, наполненным старыми вещами, не ношенными много лет. Я забиваю ее черствыми невкусными кусками хлеба, старыми свитерами, которые мне не идут, ароматическими маслами с вышедшим сроком годности, пустыми флаконами из-под духов… В ней накопилось столько хлама, что не хватает места не для чего нового. Здесь даже кислорода уже недостаточно для свободного и легкого дыхания. А я дорожу каждой деталью этого хлама, потому что боюсь грядущего Черного Дня, как обещанного Апокалипсиса.

Бессмысленное собирательство – худший из грехов, доступных Ангелам.

Я осознавала это настолько же ясно, насколько видела свою жизнь в виде замусоренной душной комнаты, где не добраться до форточки.

А на куче этого хлама, как паразиты, множились мои страхи.

Страх одиночества, страх будущего, страх потерь… Они выползали из-под накопленного мной скарба и корчили рожи. Как же ты, глупый Ангел, будешь существовать без всего этого? Разве хрупкая надежда на Настоящее Счастье стоит такого риска?

Я согласно кивала головой, потому что будущее было почти неуловимым, а настоящее – било под дых. Но однажды, открыв глаза, я поняла, что страх перед тем самым будущим, в котором может быть сожаление, убивает мое настоящее.

В тот день меня разбудил вопрос. Не Тима, который безмятежно дремал рядом. Вопрос прозвучал в моей голове, как отголосок сна, где я бродила по какому-то сырому лесу и терла глаза в попытках проснуться.

Этот вопрос могла бы задать Стерва или Пофигистка – так четко и почти цинично он прозвучал.