Еще одно подтверждение европейского характера Московии «до Опричнины» – вполне европейское обращение Ивана III с мятежным Новгородом. Да, Иван подчинил Новгород себе, как в то время подавляли региональный сепаратизм и западноевропейские монархи. Многие европейские страны переживали в это время подобные процессы. Ф. Фукуяма, например, констатирует наличие таких тенденций во Франции тех же времен: в Англии, мол, монархия проиграла и вынуждена была пойти на некоторые конституционные ограничения, во Франции же одержала победу, что положило начало долгой централизации власти в руках абсолютистского государства (Фукуяма прослеживает последствия этого процесса до конца ХХ в.) [19] . Так что ничего специфически российского тут нет.

Но при этом Иван III не собирался уничтожать вольности Новгорода, если последний откажется от союза с Литвой. И действительно, в течение всех 1460-х годов в Новгородской республике усиливалась пролитовская партия. Тем не менее, как признает Дж. Феннелл, «одни лишь оскорбления (со стороны лидеров пролитовской партии в адрес Великого князя Московского. – Д.В.)…вряд ли могли быть использованы как предлог для серьезной экспедиции, призванной сокрушить то, что в конце концов было русским православным государством» [20] .

Можно ли представить Ивана Грозного, спрашивающего себя, достаточно ли у него поводов для карательной экспедиции? Мысль Ивана III работала принципиально иначе: пусть Новгород первым нарушит «старину», т. е. старые договорные обязательства; таким нарушением и стал союз с Литвой. Но и после этого князь Московский не разгромил Новгород, даже вольности его после первого похода 1471 г. не уничтожил.

Не помогло: Новгород снова вступил в сношения с Литвой. Тогда, в 1478 г., произошла более жесткая экзекуция. Теперь вечевой колокол был снят, лидеров оппозиции сослали, некоторых даже казнили, но Новгород как таковой не пострадал. Иван всего лишь объявил, что хочет «господарьства на своей отчине Великом Новгороде такова, как наше государьство в Низовской земле на Москве» [21] . А мы уже видели и еще увидим, что «государьство в Низовской земле на Москве» было при Иване III и позже вполне европейским. Причем Иван шел на Новгород, как и семью годами ранее, вооруженный солидными документальными уликами (связи Новгорода с Литвой. – Д.В.)». И «можно только удивляться тому терпению, с которым Иван проводил переговоры» [22] .

Опять-таки сравним это с тем, что сделал с Новгородом Иван Грозный 92 года спустя безо всяких на то оснований [23] . Никаких улик, кроме анонимной грамоты на имя польского короля, которую как-то подозрительно быстро обнаружили опричники, не было. Н.И. Костомаров прямо предполагает, что эта грамота, подброшенная самими же опричниками, – фальшивка [24] , и он не одинок в своем мнении.

Но мы забежали вперед… Пока отметим, что, конечно, Иван III не был «либеральным» в более позднем понимании правителем, что он уморил в тюрьме родного брата и совершил еще много нехорошего. Но он был ничем не хуже своих западноевропейских «коронованных собратьев»; во всяком случае Иван III был не более жесток и авторитарен, чем его западные современники – например, Людовик XI во Франции, Фердинанд и Изабелла в Испании или Христиан II в Дании, который после завоевания Швеции истребил всю шведскую знать («Стокгольмская кровавая баня»).

Важный признак европейского государства – независимость Церкви. Так вот, А.Л. Янов упоминает про идеологический плюрализм, выразившийся в церковных и связанных с ними политических дискуссиях при Иване III [25] . Так, к 1490-м годам Церковь стала крупным землевладельцем, ростовщиком и т. д., но перестала быть пастырем народным [26] . Против этого протестовали русские «православные протестанты», сторонники «дешевой Церкви» – «нестяжатели» [27] . Они (во главе с Нилом Сорским) требовали освободить Церковь от «любостяжания» для исполнения функции духовного водителя нации. Но ведь требования Церкви, свободной от мирских забот, – основные, которые выдвигали европейские сторонники Реформации. И именно секуляризация церковно-монастырских земель положила начало буржуазному развитию стран Северной Европы. А вот католическая Церковь капитализм долго не принимала – до XIX, отчасти до ХХ в. [28] Но если подставить вместо «католичества» «официальное православие», а вместо «протестантизма» – «нестяжательство», то мы увидим очень похожую картину и в Московии периода 1462–1560 гг.

Официально-православных оппонентов «нестяжателей» называли «иосифлянами» (по имени их лидера Иосифа Волоцкого). Программу иосифлян мы еще рассмотрим подробнее, а пока отметим: Церковь не останавливалась перед борьбой против государства, против великокняжеской власти [29] . Так что о «византийской церкви, подчиненной самодержцу», в период «европейского столетия» нет и речи. Здесь явно европейская борьба правителя и Церкви, как уже несколько веков было в Западной Европе между императором и Папой (а в локальном масштабе – между практически всеми королями и Церковью), а поколением позже станет в странах, ставших на путь протестантизма. Р. Пайпс видит «неевропейскость» России, помимо всего прочего, еще и в том, что различные «группы интересов» боролись друг с другом, но не с государством (он доказывает это на примере России XVI–XIX вв. на нескольких десятках страниц) [30] . Но вот наглядный пример обратного – Церковь борется против государства.

Согласно поклонникам полезности для России деспотизма, при таком «либерализме», как при Иване III, в России сразу должны начаться «релаксация» и отставание – до очередного «Ивана Грозного», когда деспотическими мерами будет вызван к жизни новый «рывок» (в «предельной», по сути дела, откровенно русофобской, форме эту идею озвучили С. Валянский и Д. Калюжный) [31] . Посмотрим, что же характерно для России 1462–1560 гг. – «релаксация» или какие-то другие экономические тенденции?

Так вот, буквально все авторы отмечают небывалое развитие экономики России в период от Ивана III до 1550-х гг. Например, Р. Ченслер сообщает, что «вся территория между Ярославлем и Москвой изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве» [32] .

В. Кирхнер добавляет, что «после завоевания Нарвы в 1558 г. (в начале Ливонской войны. – Д.В.) Россия стала практически главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Корабли из Любека, игнорируя Ригу и Ревель, направляются в нарвский порт. Несколько сот судов грузятся там ежегодно – из Гамбурга, Антверпена, Лондона, Стокгольма, Копенгагена, даже из Франции». Отмечается и быстрый рост городов в России. Еще ранее, в 1520-х гг., жители Нарвы пишут в Ревель: «Вскоре в России никто больше не возьмется за соху: все бегут в город и делаются… пребогатыми купцами и ворочают тысячами» [33] .