Заливалась лаем собака Батиста, словно учуяла лису. Собран поначалу подумал о лисах, затем — о том, что Бог сейчас слушает его, что Его ухо направлено на холм.

Ангел вскочил, как солдат, готовый поприветствовать внезапно появившегося офицера. Новый порыв ветра пригнул деревья, и Собран вздрогнул.

— Через год, — сказал ангел, — в эту же ночь мы вместе будем пить за твою свадьбу.

Ветер закрутился в тугую воронку из листьев, песка и веток. Извиваясь подобно змее, она проглотила ангела, закружила его. Черные волосы облепили бледное лицо, а шелковистые перья — тело. Ангел вдруг расправил крылья, как некий парус, тут же наполнившийся ветром, и через мгновение был уже далеко, за целую лигу отсюда.

Ветер успокоился; веточки, листья и несколько перьев упали на северный склон холма.

Те перья Собран принес домой; два связал черной шерстяной нитью и подвесил к потолочной балке над изголовьем кровати, третье, восемнадцати дюймов длиной, приспособил для письма. И хотя оно толком не затачивалось, писать им получалось довольно неплохо. Сев за кухонный стол, окруженный домашними и в то же время соблюдая тайну (никто, кроме самого Собрана да его братца, в семье писать и читать не умел), Собран начал письмо Селесте: обмакнул перо в чернила, посмотрел, как они заполняют полость внутри пера, и начертал на листке бумаги обращение к любимой. Далее юноша писал о собственной грубости и — как следствие — их взаимном непонимании. Приостановился проверить, нет ли ошибок; прикусил перо, ощутив во рту привкус снега, и, чувствуя разлившуюся по губам нежность, снова обмакнул перо в чернильницу. В конце письма он молил Селесту о свидании.

В полночь Собран лежал на гребне холма, поставив рядом с собой неоткупоренную бутылку вина. Высокая облачность протянулась по всему небосводу, словно тонкий покров, сквозь который просвечивала полная луна в ореоле — то розоватом, то цвета голубой стали, то бронзовом. Глядя на такую луну, мать Собрана неизменно крестилась, но для самого юноши это было просто-напросто зрелище.

Он был счастлив, расслаблен; ночной воздух свободно проникал под расстегнутую рубашку, ласкал кожу. Чувство пресыщения наполняло Собрана: сегодня он лег рано, занялся любовью с женой, после омылся и отправился на холм — негоже представать перед ангелом покрытым любовными соками, что твоя сдобная булочка яичным белком.

Раздался треск, будто заскрипели корабельные снасти, засвистело, и рядом с Собраном, тяжело дыша, приземлился ангел. Юноша сел, и оба они улыбнулись друг другу. Волосы ангела схватил мороз, по крыльям стекал подтаявший лед. Смеясь, ангел пояснил, что летел очень высоко, а затем передал Собрану квадратную бутылку темного стекла.

— «Ксинистери», вино с Кипра, — сказал он. — Выпьешь с супругой. Уверен, ты женился.

Собран развернул два бокала, принесенных с собой, и поставил их на землю. Распечатав бутылку, разлили вино.

— Это наше свадебное вино, подарок из шато, в котором покупают наше же «Жодо» в качестве столового вина. Оно получается из винограда с южного склона. Для себя мы делаем вино из того же винограда «пино-нуар», и на этом склоне он созревает лучше, но погреба в шато крупнее и старше.

Собран протянул бокал с вином ангелу. В лунном свете напиток сделался полупрозрачным, лишившись цвета; на поверхность его будто положили белый сверкающий диск.

Приняв бокал, ангел предложил тост: «За тебя, Собран», а не «Да благословит тебя Господь».

Собран открылся, что совет ангела помог ему притупить в себе боль от любви к Селесте.

— Разговор с тобою был как противоядие, ты научил меня вере, терпению и стойкости.

Юноша чуть было не сказал «воздержание», но то была часть мыслей, которую он скрыл — скромно, как укрывает женщина платком голову, входя в церковь. К тому же все обстояло не совсем так: именно невоздержанность Собрана решила исход дела. Как-то поздним летом, в первый дождь, они с Селестой возвращались от сестры Собрана; он отвел ее всего на несколько ярдов с тропинки, прижал к развилистому деревцу и, задрав юбки, проник в святая святых. Потом у Селесты случилась задержка, и они поженились.

— Выпьем же и за мою дочь, Сабину, за свадьбу и за крестины, — произнес Собран и покраснел. — Да, быстро я…

— Остановишься на этом?

— Нет, в следующем году думаем завести мальчика.

Некоторое время они молчали, затем Собран стал рассказывать о Кло-Жодо, своей будущей доле отцовских виноградников, о том, как он присматривает за виноградниками своего друга Батиста Кальмана, пока тот служит в армии.

— Если б не виноградники Батиста, Селеста не отпустила бы меня сегодня ночью. Кло-Кальман пребывают в довольно-таки плачевном состоянии, и спать из-за них мне почти не удается. — Юноша обернулся и отыскал взглядом среднее окно на верхнем этаже дома. — Как только уверюсь, что Селеста крепко спит, то принесу лампу.

— Ты хочешь сказать, на следующий год? — улыбнулся ангел.

Собран покраснел до самых корней волос, его бросило в пот. Сглотнув, юноша спросил:

— А ты придешь?

— Да.

— Я читал письма Батиста и решил, что… тоже должен последовать за императором.

— Значит, быть здесь через год ты не обещаешь. Но я обещать должен.

— Наступает время больших перемен, — попытался объяснить Собран, в то же время не понимая, как объяснить важность преходящих вещей неземному созданию. И потому добавил: — Больших перемен для всей Франции.