Первым шагом Юстиниана в деле отвоевания земель было восстановление отношений с папским престолом. Отношения между Римом и Константинополем были довольно напряженными из-за недавней ереси, учившей, что Христос имел природу божественную, но не человеческую. [49] Все патриархи и соборы воспротивились ей, но священники и монахи Востока упорствовали и в этом вопросе намеревались стоять на своем. Устав от бесконечных богословских измышлений, папа разорвал все отношения с востоком, надеясь заставить своих восточных братьев признать ошибочность их воззрений. [50] Юстиниан не имел возможности исправить дело за один раз, но мог заложить для этого фундамент. Назначив в министры надежных христиан, Юстиниан уговорил своего дядю отослать папе римскому письмо, в котором содержалась просьба о преодолении раскола, чтобы церковь снова могла стать единой. Удовлетворенный тем, что восточная половина церкви отбросила свои заблуждения, папа немедленно согласился.

Потеплевшие отношения между папой и императором громом отозвались в варварских королевствах Запада, особенно в Италии Теодориха, где проницательный король готов хорошо отдавал себе отчет, что правит Италией только потому, что Константинополь озабочен другими делами. Теодорих знал о слабости своей позиции как арианина в стране с христианским населением. Если его подданные найдут общий язык со своими единоверцами в Константинополе, королевство Теодориха будет обречено. Вслед за духовными победами явятся армии — а Рим при всем своем упадке еще не забыл об имперской славе. Король нисколько не сомневался, что если империя снова обратит внимание на город своих прародителей, граждане Рима откроют ей ворота.

Если у Теодориха были шпионы в Константинополе, они могли принести ему утешительные известия о том, что Юстиниан, путеводная звезда имперской политики, все больше был занят происходящим на ипподроме. Как и в любом городе любой эпохи, в Константинополе были свои спортивные фанаты, которые время от времени занимались хулиганством и полагали успех любимой команды делом более важным, чем собственная жизнь. Называемые «синими» и «зелеными» (по цветам, которые они носили, чтобы продемонстрировать поддержку тем или иным кумирам), эти группировки состояли в основном из молодежи и представителей нижних слоев общества, у которых не было других способов дать выход своей активности. Появляясь на ипподроме, чтобы посмотреть на гонки колесниц, они сидели в своих секциях, выкрикивая умеренно оскорбительные лозунги и пытаясь заглушить крики противника.

Большая часть императоров и их семей сохраняли разумный нейтралитет во всем, что касалось буйных цирковых фракций, оказывая лишь небольшую поддержку тем из них, которым действительно симпатизировали. Но Юстиниан с характерным для него пренебрежением к традициям даже не пытался скрывать своей горячей поддержки синих. [51]

День скачек был для императора больше, чем просто развлечением. Обширная сеть сторонников среди синих позволяла Юстиниану держать руку на пульсе города и быть в курсе возможности общественных беспорядков. Никогда не было недостатка в людях, желающих втереться в доверие к наследнику престола, предоставляя ему информацию. Одной из них была знаменитая танцовщица по имени Македония, которая познакомила Юстиниана с прекрасной Феодорой, в прошлом актрисой. Будучи дочерью смотрителя медвежьего зверинца и актрисой, она была примерно на двадцать лет моложе Юстиниана и выросла на сцене — то есть подвизалась в профессии, которая в VI веке считалась синонимом проституции. [52] Пропасть, разделявшая их, была столь огромной, а актерство осуждалось настолько явно, что даже существовал закон, запрещающий людям ранга сенатора вступать в брак с актрисами. Трудно было найти менее подходящую пару для будущего императора — но Юстиниан с первого взгляда безумно влюбился в Феодору.

Несмотря на разницу в их социальном статусе, они великолепно подходили друг другу. Необыкновенная энергия и ум Феодоры не уступали таковым у Юстиниана, и вскоре эти двое стали неразлучны. Чтобы жениться, Юстиниан легко преодолел правовой запрет. Надавив на дядю, чтобы тот внес поправки в раздражающий закон, он вскоре вступил в брак со своей возлюбленной, после чего обратил свой грозный взор на внешнюю политику.

Императора Юстина полностью устраивали рекомендации своего выдающегося племянника, и Византия уверенно начала наступление. Недовольные, подавленные притеснениями чужеземных тиранов, внезапно обнаружили могущественного союзника в лице Константинополя, и их эмиссары стали стекаться в столицу. Великолепие и авторитет новой власти вовлекали окружающие государства в сферу влияния Византии, и одна дипломатическая победа следовала за другой. Цари, уставшие подчиняться деспотической Персии, стали уходить из-под ее владычества, присягая в верности Константинополю, несмотря на яростные протесты персидского царя. Честолюбивые замыслы Юстиниана простирались до самой южной оконечности Аравийского полуострова, где иудейский царь Йемена [53] недавно истребил своих христианских подданных, бросая их во рвы или предавая огню. Предложив христианскому царю Эфиопии [54] помощь транспортными судами для переброски войск через Красное море, Юстиниан убедил его вмешаться и отомстить за катастрофу. В течение двух лет трон Йемена занял царь-христианин, а империя получила доступ к торговым путям от Красного моря до Индии.

Большая часть этих успехов дорого обошлась Персии, и раздосадованный персидский царь послал свои войска на территорию современной Грузии, чтобы предотвратить измену прочих вассалов. Это неуклюжее мероприятие побудило раздраженного Юстиниана к более откровенным действиям, и он убедил своего дядю отправить византийские войска для вторжения в персидскую Армению. Эти войска не представляли собой значительной силы и были примечательны одним-единственным человеком, которого Юстиниан выделил из своей личной охраны. В тот момент он был никому не известным солдатом — но вскоре прославится как самый выдающийся полководец в истории империи. Как и Юстиниан, он происходил из простонародья, но скоро царства и цари будут трепетать при одном имени Велизария.

К концу 526 года, когда два старинных врага постепенно приступали к военным действиям, здоровье Юстина начало серьезно ухудшаться, и Сенат просил его короновать Юстиниана как императора. Он так и поступил первого апреля 527 года — торжественная церемония больше походила на формальное представление, чем на обычную коронацию. К концу лета Юстин скончался от старой военной раны, и Юстиниан с Феодорой остались единственными правителями Римской империи.

Новая императорская чета едва ли могла сильнее отличаться от предшествующих. Оба они были молоды — он на четвертом десятке, она на втором — и даже если никогда не были особенно популярны, по крайней мере, они дали населению глоток свежего воздуха. Коронация представляла собой экстравагантное действо, не похожее на все виденное в дни скупого Анастасия, и нашлись те, кто хотел бы видеть в этом знак начала нового Золотого века.

Юстиниан, несомненно, отличался от большинства прочих людей, занимавших императорский трон. Единственный из всех византийских правителей он мыслил с поистине имперским размахом, не в силах смириться с усеченным вариантом Римской империи, в которую не входил сам Рим. С юности он впитал классические взгляды, согласно которым как на небесах есть один бог, так и на земле — один император. Его власть как единственного христианского императора была абсолютной, и обязанностью его было отражать небесный порядок. Это был его священный долг, и тот факт, что половина империи находится в руках варваров-еретиков, означал для него оскорбление, которого он не мог снести. Империя должна была вновь стать единой, а множеству грандиозных общественных проектов, реализованных в ней, надлежало пережить века свидетельством великолепия его царствования.