— Ты сказал…

За время моего отсутствия домишко наш в Ренн-лё-Шато совсем пришел в негодность. Три дня кряду я с утра до вечера, латал прохудившуюся крышу, латал дыры в печных трубах, смазывал двери, поправлял крыльцо. За этими занятиями даже про то, о чем недавно говорили с отцом Беренжером, вспоминать было некогда.

И тетушка Катрин, зайдя к нам через два дня, на сей раз ни словом не обмолвилась о преподобном, хотя прежде честить его на чем свет стоит было у нее чуть ли не единственной темой для разговоров. Даже когда я между делом что-то малозначительное спросил у нее о нем, она, будто не расслышав, мигом переключилась на свою расчудесную коровенку бургундской породы, которую где-то приобрела вчера утром: и раскрасавица какая, рыженькая в пятнышках, и умница, и молока дает – о-го-го! Отца Беренжера с его причудами для нее будто бы больше не существовало. Ну а уж про коровенку мне и вовсе не интересно да и недосуг было слушать – работа по дому отнимала все время и внимание.

Матушка моя нарадоваться не могла: в доме наконец-то появился настоящий мужчина. Такому бы красавчику да жениться еще!.. Только вот с невестами у нас тут в Ренн-лё-Шато… Соседская Натали, к примеру, всем вроде хороша, красавица, какой нигде не сыскать… Да, к сожалению, бедна. Совсем плохо сейчас пошли дела у вдовы Матье. В долгу как в шелку, недавно вон дом заложила… Так что придется мне, как видно, там, у себя в Шампани…

Я не в первый раз вспомнил красавицу Натали. Да если б она только согласилась!.. Хоть бесприданницей, хоть даже с долгами госпожи Матье!.. Как-никак я сам теперь человек не нищий… Думать не желал про всех этих толстушек из Шампани! "Ах, если бы, если бы вправду – Натали!" – после матушкиных слов не переставал думать я. Это имя мелодичным колокольчиком звенело во мне, пока я, не покладая рук, делал все работы по дому.

В отношении работы торопливость моя оказалась не напрасной. На третий день из Шампани пришло письмо от старика Пьера Луазье, моего компаньона по мукомольне. Письмо это было послано сразу же вслед за мной. Оказывается, прямо-таки в день моего отъезда старик Луазье свалился с каких-то подмостков и переломал себе обе ноги. А поскольку без хозяина, беспрерывно приглядывающего за всем, любое дело тут же захиреет, он слезно просил меня как можно скорей возвращаться назад.

Так что, как матушка ни печалилась, было решено, что уже завтра мне следует туда возвращаться.

Накануне, поздно вечером, когда матушка уже спала, а я только собирался ложиться, в окно мое кто-то вдруг тихонько постучал.

Я выглянул. О, Боже, то была Натали Матье! С бьющимся сердцем я выбежал из дома.

— Простите меня, господин Риве… — когда я выбежал, тихо сказала она.

Господи, уж кто-кто – а она могла бы так ко мне и не обращаться, как-никак выросли по соседству.

— Называйте… Называй меня просто Дидье, — смущенно сказал я.

— Да, да, хорошо… Только прошу вас, Дидье, выйдем сначала со двора, я боюсь, госпожа Риве может проснуться… Осторожнее, тут у вас куст, я только что зацепилась… — С этими словами она взяла меня за руку.

Как у меня затрепетало все внутри – словно к самоей душе было это прикосновение!

— Дидье, — после того, как мы отошли от калитки, продолжала она. — Не знаю, говорили вам или нет… Дела наши – хуже некуда. Покойный отец оставил много долгов, и теперь наш дом с хозяйством должен пойти с молотка, а мы с матушкой вынуждены будем оказаться на улице. Я уж у кого только ни пыталась одолжить денег, но вы же знаете нашу деревню… Я слышала, что вы получили наследство, и поэтому… Только ради Господа Бога простите меня!..

Да за что, за что тут прощать?!.. Какая кожа у нее была при свете луны! А эти зеленые глаза, полные мольбы! Боже, какие, право, глаза!

Я спросил:

— Сколько вам… сколько тебе надо?

Оказалось, для погашения самых срочных долгов – четыреста франков.

— Я, правда, не скоро смогу вернуть, — прибавила она, — но, поверьте мне – непременно, со временем…

Да о чем тут говорить! И из-за этого выставлять людей на улицу! У меня было с собой целых семьсот франков. Ни слова больше не говоря, я стремительно сбегал домой и вынес эти злосчастные четыре сотни.

Как сладостно было чувствовать себя ее спасителем, когда протягивал ей эти бумажки!

— Вы… Ты говорила – самые срочные долги, — сказал я, оборвав поток ее благодарностей. — А других много?

— Да, — с горечью призналась Натали. — Еще больше двух тысяч. Но их можно заплатить через год… — Она чуть не расплакалась. — Правда, я и сама не знаю, как мы…

Вот чего я от себя не ожидал – это такой решительности. Перебив ее сказал:

— Знаешь что, Натали. Тебе не придется их платить.

Разумеется, она не поняла.

— Как это?.. Кому же тогда платить?

— А вот так! — с той же решительностью сказал я. — Их платить – мне.

— Вам?.. Тебе?.. С чего это вдруг?.. Почему – вам?..

— Да потому, — выпалил я, — что – это супругу надо платить по долгам своей жены!.. Деньги эти – ерунда, уж за два-то года как-нибудь соберу… Натали, скажи, ты согласна выйти за меня замуж?

— Вы?.. Ты мне предложение делаешь, Диди?