— Вы сегодня грустны, Лидия Викторовна. И, помнится, мы еще зимой договорились, что вы будете звать меня просто Сергеем. Почему опять такая официальность?

Лидия нервно улыбнулась, попыталась заинтересоваться разговором и вскоре действительно увлеклась. В Дудергоф Гурский повез ее на авто. Сидя на мягком кожаном сидении рядом с ним, Лидия следила, как в свете фар мелькали вдоль дороги столбы и темные деревья. Гурский взял Лидию за руку и, поднеся к губам, спросил:

— Вы не могли бы меня больше не мучить, Лидия Викторовна?

— Я долго думала, я все время думала о вас… Сергей, я могу только сказать, что решила год не выходить замуж.

— Я был с утра у вашей матушки. Она мне все рассказала. Это правда?

— Да, — прошептала Лидия, — Господи, это разрывает мне сердце! — она схватила его руку и сжала обеими руками, — Сергей. Сережа! Вы мой самый лучший друг! И я не обманывала вас, я тогда не знала еще, что люблю другого. Это было во мне, но я не подозревала, что это любовь. Я не кокетничала и не хотела с вами играть. Простите меня! Простите!

Гурский выпустил ее руку и откинулся на сидении. Лидия боялась нарушить молчание. Слезы катились по ее щекам, она не вытирала их, чтобы он не заметил. Она вышла у калитки и пошла медленно к дому, он молча пошел за ней, неся букет и свертки с подарками. На террасе он положил все это на стол и вдруг увидел ее мокрое от слез лицо.

— Неужели вы плачете из-за меня! — он нежно провел рукой по ее щекам, стирая слезы.

Лидия вдруг прижалась головой к его плечу и зарыдала.

— Милая моя, любимая, Лидочка, не плачь. Спасибо тебе за эти слезы. Они примиряют меня с жизнью. Прощай, — он поцеловал ее в лоб и сбежал по ступенькам к калитке.

Между тем жизнь продолжалась, несмотря ни на что. После убийства Эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево приехал все-таки в Петербург Президент Французской Республики Пуанкаре. В его честь прошел грандиозный парад в Красном Селе и вечером — спектакль в театре. Десятого июля состоялись традиционные офицерские скачки. Все было, как всегда: раздача призов за стрельбу и за фехтование, потом обед в Кавалергардском полку и спектакль, на котором присутствовал Государь. Этот спектакль произвел на всех сильнейшее впечатление. Когда Государь вошел в театр, присутствующие устроили ему настоящую овацию. Вся зала запела гимн, пели с неописуемым воодушевлением и молитвенным благоговением. Его повторяли несколько раз, заканчивая несмолкаемыми криками «ура». Лидия стояла с остальными артистами за закрытым занавесом, но в щелку разглядела стоящего в первом ряду Государя и поразилась выражению его глаз. Тяжкая ответственность за судьбы России придала им печальную озабоченность и, как ей показалось, обреченность. Отвернувшись, Лидия увидела Матильду Феликсовну Кшесинскую, которая должна была танцевать сегодня Русскую, она не сводила с Государя трогательно-нежных глаз и шептала молитву, мелко крестясь. Лидия еще не понимала важности происходящего, но кожей ощущала разлитую по залу напряженность. В первом антракте прошел слух, что Государю принесли плохие известия о возможности войны. Выступали все как в тумане.

На следующий день уже началась подготовительная мобилизация. Через несколько дней была объявлена война. Сначала Лидия не поняла, что ее это коснулось так же, как и всех, но она услышала вдруг разговор о том, что Гурский, отказавшись от преимуществ своего положения адъютанта Великого Князя, вернулся в полк, который одним из первых должен быть направлен на фронт. Лидию вдруг обуял страх. Она осознала наконец, что война с Германией началась, а Андрей в Берлине. Она металась по комнатам, в панике представляя всякие ужасы, которые могут с ним там случиться. Так застал ее Гурский и она бросилась к нему со слезами, прося объяснить, что происходит. Сергей Ильич терпеливо разъяснял и утешал ее, как мог, убеждая, что обязательно можно будет выехать из Германии тому огромному количеству русских, которые проживали там обычно по разным надобностям. Наконец, Лидия отвлеклась от своих страхов и спросила, правда ли то, что она слышала о Гурском. Сергей Ильич подтвердил, что завтра уезжает с полком на фронт.

— Но почему?!

— Вы разве не догадываетесь, Лидия Викторовна? Мне не для чего беречь свою жизнь!

У Лидии потемнело в глазах от тоскливой горечи его слов. Она внезапно подошла к нему и, не задумываясь, крепко обняла.

— Не смей так говорить, Сергей! Ты должен жить, ты дорог мне, я люблю тебя, как друга, и эти узы прочны и связывают нас навеки.

— Девочка моя, ты великодушна! Спасибо, и прощай. Если со мной что-нибудь случится, знай, что я все-таки был недолго счастлив подле тебя.

Слезы потекли из глаз у Лидии и она, прижавшись к нему, стала целовать застывшее лицо, лихорадочно стремясь отвлечь его от мыслей о гибели.

— Лидия, — застонал он в отчаянии, — что вы делаете! Вы, невеста другого! Так нельзя!

— Если бы я знала, что сейчас мой жених отправляется на фронт и рядом с ним находится другая женщина, которая великодушно скрасит ему последние минуты перед кошмаром, каким является война, я благословлю ее и буду вечно благодарна. Разве это грех? — Лидия опять обняла Гурского и, закинув голову, попросила:

— Поцелуйте меня еще, пожалуйста!

Гурский бережно прикоснулся к ее губам и вдруг передернулся весь, сдерживая рыдания.

— Я не могу! Любовь сидит во мне как заноза. Что ты со мной сделала! — он встряхнул ее, крепко держа за плечи, — Будешь ли ты счастлива после этого!

Лидия задохнулась от неожиданности, смотря огромными потрясенными глазами. Его последние слова привели ее в ужас. Она застыла в дверях, глядя на его фигуру, растворявшуюся в вечерних сумерках, а потом села на стул и тихо заплакала. На другой день Лидия вернулась в город и стала ждать Андрея.