Я задал Бёрджессу вопрос, донимавший меня с 1951 года. Почему он не повернул назад из Праги? Ведь к тому времени Маклин оказался уже вне опасности. Гай выполнил свою миссию и легко мог вернуться в Лондон. Бёрджесс не смог дать мне внятного ответа, но у меня создалось твердое впечатление: он просто не вполне отдавал себе отчет в том, что делает. Видимо он приехал с Маклином в Москву просто поразвлечься, воображая, что в Кремле устроят в его честь пышный прием. Когда Гаю запретили вернуться в Англию, он был искренне удивлен. Ему очень не понравилось, как КГБ повел себя. Свою обиду Гай перенес и на меня, полагая, что я имел у нас больший вес, чем на самом деле.

После 1953 года я взял себе за правило навещать Гая Бёрджесса всегда, когда у меня находилось время. Всякий раз, как я его видел, мне становилось больно оттого, что он не может примириться с жизнью в СССР. Гай грезил о том, что придет день, когда он вернется в Англию. Единственным просветом для него был приезд его матери в начале 1954 года.

Что касается Дональда Маклина, с которым я тогда так и не встретился, то мне довелось увидеть его только один раз в сентябре 1953 года. Меня назначили в комиссию по организации встречи Мелинды с детьми. Мы встречали семью Дональда не в аэропорту, опасаясь, что их может узнать кто-нибудь из журналистов или иностранцев, а в гостинице «Советской» около стадиона «Динамо».

На встрече присутствовало много сотрудников КГБ, и, пока мы ожидали в вестибюле, меня наскоро представили Маклину. Мы пожали друг другу руки. Он оказался таким, каким я и представлял его себе: холодный, сдержанный, гордый и чертовски аристократичный. Ожидание его жены не позволило нам начать серьезный разговор. Наконец появилась Мелинда с детьми — младшим Дональдом, Фергусом и маленькой Мелиндой, которую Маклин еще никогда не видел. Я отошел в сторонку. Их встреча оказалась до странности неэмоциональной. Дональд оставался сдержанным даже с сыновьями, а жену едва обнял. В тот момент я подумал, что их супружество обречено. Мне незачем было здесь околачиваться, поэтому я незаметно ушел из гостиницы и вернулся на работу. Больше я никогда не видел Дональда Маклина.

Маклинов временно поселили в небольшой квартире, а в 1955 году им предоставили прекрасную шестикомнатную, на Большой Дорогомиловской улице в новом доме, построенном в обычном стиле сталинских времен. Окна квартиры выходили на гостиницу «Украина» и Москва-реку. Фергусу исполнилось тогда десять лет, Дональду-младшему — восемь. Их отдали учиться в обычную советскую школу, и вскоре оба прекрасно заговорили по-русски. Старший мальчик несколько раз побывал в пионерском лагере, а младший только что вступил в пионеры. Они без труда вписались в нашу жизнь.

В 1954 году, несмотря на разоблачения семьи Петровых, которые рассказали, что Бёрджесс и Маклин живут в Москве, КГБ по-прежнему не считал нужным ни подтверждать, ни отрицать их присутствия в СССР. Впрочем это и без того стало известно каждому.

Сталин умер, но «холодная война» не прекратилась. В Соединенных Штатах Америки термин «доктрина ограничения» — использование всех возможных средств для предотвращения советской экспансии — стал чем-то вроде пароля. В стране была в полном разгаре начатая Джозефом Маккарти «охота на ведьм»; свое острие сенатор направил теперь на американскую армию. Маккарти говорил, что он раскрыл в армии группу советских шпионов. Поэтому отношения между Советским Союзом и Западом были отнюдь не блестящими.

Советское правительство не хотело еще больше отравлять атмосферу подтверждением того факта, что «предатели» Бёрджесс и Маклин находятся у нас. Какое бы то ни было официальное заявление казалось излишним, особенно в силу того, что КГБ уже извлек максимум пользы из сложившейся ситуации. Наша агентура во всех странах мира, имевшая регулярную связь с Центром, почувствовала огромную поддержку в результате блестяще проведенной операции по спасению главных английских агентов. Наши агенты за рубежом были благодарны за то, что мы не оставили Маклина и Бёрджесса в беде, и почувствовали себя увереннее. Они понимали, что ради спасения их коллег проделана большая и очень трудная работа. На них это произвело сильное впечатление. Мы могли использовать этот момент для возвеличивания заслуг нашей разведслужбы, и я рад, что этого не произошло. Иначе мы не смогли бы сохранить в рабочем состоянии оставшуюся часть кембриджской группы еще в течение трех лет.

Таким образом пребывание Бёрджесса и Маклина в Москве стало как бы «открытым секретом» после побега Петровых и визита в Россию матери Тая. Официальная политика умолчания, тем не менее, не помешала Мелинде Маклин встретиться в 1955 году с Сэмом Расселом, корреспондентом «Дейли Уоркер» и заявить ему, что она всегда знала о разведывательной деятельности мужа. Я никогда не мог понять, какой бес попутал ее, зачем она сказала это. К счастью, очень немногие обратили внимание на статью Рассела, хотя дело Бёрджесса-Маклина окончательно еще не забылось. Как я уже говорил выше, осенью 1955 года оно вновь стало животрепещущей темой на страницах английских газет, когда член парламента Маркус Липтон назвал Кима Филби «третьим человеком», организовавшим побег первых двух агентов.

Кто именно входил в кембриджскую группу? Я прочел уйму статей о третьем агенте, об исчезновении Мелинды, о четвертом и даже о пятом шпионе из Кембриджа. Расследование этого вопроса продолжается вот уже сорок лет. Опубликованы сотни книг, статей и документов, часть которых исходила из правительственных источников. Кое-какие из них пролили свет по этому поводу, но другие, притягивая факты за уши, только мутили воду.

Интерес зарубежной прессы к кембриджской пятерке еще больше оживился, когда в 1956 году Никита Сергеевич Хрущев официально подтвердил наконец, что Бёрджесс и Маклин живут в Советском Союзе. Он объявил, что оба они обратились с просьбой предоставить им советское гражданство, и их желание было удовлетворено.