Куртуазные добродетели превозносятся главным образом в кансонах. А кансоны воспевают прежде всего любовь. Fin’amor, любовь куртуазная, утонченная, любовь как добродетель, достоинство, заслуга, любовь, объединяющая в себя все ключевые понятия языка трубадуров. Разумеется, ни желание, ни чувство из понятийной системы не исключаются, однако реализация их переносится на более высокую ступень, в область духовного совершенства личности; любовь — своеобразная школа духовного роста индивида. Концепция любви у трубадуров стала первым этапом на пути становления субъективизма в литературе.

Трубадур поет, потому что он влюблен, хотя ему далеко не всегда отвечают взаимностью; однако он утверждает, что в любви главное любить (даже когда поэт жалуется, что не любим), ибо, как добавляет, к примеру, Бернарт де Вентадорн, от любви лучше становится и поэтическое мастерство, и сам человек! Ценность человека, который любит, возрастает; подобное утверждение звучит вполне гуманистически.

При дворах сильных мира сего — королей и сеньоров — всегда найдется место для людей, готовых содействовать славе хозяев этих дворов. Надо неустанно восхвалять воинские подвиги, чтобы поддерживать воспоминание о мужестве тех, кто совершил их, и превозносить щедрость былых времен, дабы заслужить награду и новые милости: кров на зиму, пищу, теплую одежду, коня или деньги, чтобы было с чем пуститься в путь.

Трубадуры отнюдь не считают бедность добродетелью; таковой она является, скорее, для церковников; однако и они молчат об этом вплоть до возникновения в середине XIII века нищенствующих монашеских орденов. Трубадуры воспевают «людей богатых», то есть могущественных, и причисляют к добродетелям юность ( joven). В творчестве Бертрана де Борна слово «юность» имеет сорок три контекстных значения. Оно обладает обширным семантическим полем, покрывающим весь комплекс куртуазных добродетелей, присущих классу молодых холостых рыцарей. Не имеющие средств к существованию, молодые рыцари постоянно пребывают в поиске, постоянно жаждут благодеяний; будучи зависимыми от сеньора, они ожидают от своего повелителя щедрых даров ( largueza) в виде денег и земель; стремясь заслужить уважение дамы-госпожи, они также ждут от нее щедрости, не имея оснований надеяться на более ощутимые милости. Они чрезвычайно щепетильны, у них высоко развито чувство чести, и поэтому более всего они боятся клеветников ( lauzengiers), злых завистников, стремящихся очернить их в глазах дамы и оговорить перед мужем: клеветник — персонаж, более всех подвергающийся поношениям. Молодому человеку надо жить в самой гуще придворной жизни, дабы учиться владеть своими чувствами, уметь подавлять их, стараясь не стать объектом насмешек со стороны старших, пытаться сдерживать свои порывы, то есть исповедовать добродетель mezura(«мера») и являть пример самоотречения, терпения и самообладания. Подобно истинной радости францисканцев, наслаждение трубадуров также имеет своим источником не-обладание. Словарь и систему жестов, с помощью которых происходит ухаживание за дамой, куртуазные поэты заимствуют из ритуалов принесения оммажа, то есть установления феодальных связей, соединяющих их с сеньором, супругом дамы.

В XII и XIII веках каждый, кто мог получить образование и достичь культурного уровня клирика, имел возможность стать трубадуром. Конечно, при условии, что он умел сочинять стихи!

Дошедшее до нас музыкальное наследие трубадуров достаточно скромно: на более чем две с половиной тысячи поэтических текстов приходится лишь около двухсот пятидесяти мелодий (зато мелодий труверов, писавших на языке ойль [иначе говоря, на старофранцузском], сохранилось около тысячи четырехсот) [133] . Среди сохранившихся мелодий некоторые представляют собой вариации одного и того же мотива. Так, на двести сорок шесть стихотворений, дополненных музыкальными текстами, сто девяносто пять нотных записей являются версией одной и той же мелодии, и только к пятидесяти одному стихотворению сохранилось по нескольку вариантов мелодии. Разумеется, у каждой мелодии была «оригинальная версия», специально сочиненная трубадуром, но она потерялась; по крайней мере, как она соотносится с сохранившейся мелодией, нам неизвестно. Поэтому говорить о музыке трубадуров гораздо труднее, чем об их поэзии, тем более что в рукописных источниках нередко обнаруживается, что стихотворение переписано одним скрибом, а нотная запись — совершенно другим. Есть основания предполагать, что сохранившаяся музыка была мелодиями наиболее популярных и чаще всего исполняемых песен.

В течение XII и XIII веков среди ученых клириков идет оживленная дискуссия о нотной записи, о том, как сочинять музыку, о музыкальных жанрах и формах [134] . В этот период можно также говорить о великой аквитанской полифонии, создававшейся в одном из крупнейших очагов средневековой культуры — монастыре Святого Марциала в Лиможе. Музыка, написанная для литургии, вполне вписывается в общеобразовательную программу наряду с философией и теологией. Соседствуя с наукой о числах, музыка рассматривается как число, ставшее слышимым. Следование семи музыкальных тонов, подобно семи планетным сферам, является отражением красоты Господа. Идеи Пифагора, Платона и Аристотеля, ставшие известными благодаря переложениям Блаженного Августина, выполненным в конце IV века, в Средние века получили широкое распространение; в немалой степени этому способствовали труды жившего в VI веке Боэция, великого теоретика и почитателя мудрости древних. Влияние философии Боэция присутствует на протяжении всего Средневековья, сочинения его очень рано стали переводить на народные языки и, в частности, на окситанский. Именно Боэций чаще всего цитируется в музыкальных трактатах, например в труде доминиканца Иеронима Моравского, написанном в XIII веке [135] .

Как уже было отмечено, искусство трубадуров распространяется в той же среде, где создались необходимые предпосылки для рождения нового стиля паралитургического песнопения ( versus), создание которого связано со школой монастыря Святого Марциала в Лиможе, а также «тропа», наиболее продуктивного изобретения, созданного в Окситании, и нашедшего применение как в литературе, так и в музыке [136] . Троп, своего рода текстовая вставка в литургию, являет собой разновидность средневекового комментария, экзегетического толкования текста Писания, согласованного с теологической точкой зрения и переложенного на уже существующий мотив. Репертуар тропов был очень популярен, равно как и паралитургические песнопения; особым успехом дополнения к литургии пользовались в средневековой Аквитании, на родине первых трубадуров. Клирики и трубадуры использовали новые принципы просодии, основанные уже не на чередовании долгих и кратких слогов, а на словесном ударении, числе слогов и рифме.

Музыкальные теоретики, такие, как Жоффруа де Венсоф или Иоанн де Гарландиа, рассматривают сочинение музыки как практическое искусство, основанное на симметрии и гармоническом созвучии души и тела [137] . В сфере, где царствует сочинитель музыки, трубадур воплощает в звуковую реальность неосязаемое присутствие божественной сущности. Один из лучших поэтов, Бертран де Вентадорн, утверждает, что посредством musica humana(музыки человеческой) сущность человеческой натуры претерпевает благоприятные изменения; о музыке, ее сути и назначении написано много научных трактатов. На более низкой ступени лестницы, где расположились категории музыкального искусства, находится musica instrumentalis(инструментальная музыка), относящаяся к сфере исполнительской, как инструментальной, так и вокальной; здесь основное место отводится певцу и объекту — музыкальному инструменту. Выдвигая настоящее различие, теоретики объясняют особую роль каждой музыкальной функции.

Иоанн де Гарландиа, бывший в 1229–1231 годах «главой грамматистов» в университете Тулузы, писал, что «рифмованная поэзия является отраслью музыкального искусства» [138] . Но в течение XIII века происходит утверждение поэзии как самостоятельного жанра искусства, поэзия перестает быть одной из подкатегорий искусства музыкального и начинает сотрудничать с музыкой на равных. В XIV веке авторы трактатов о поэтическом искусстве, или об «искусстве trobar» (находить слова), каталонцы Раймон Видаль и Джауфре де Фойша уже пишут не о музыке, а о грамматике и стихосложении [139] . Для трубадуров классического периода музыка и стихосложение, бесспорно, идут рука об руку, для них это очевидно. Лирическое стихотворение трубадура перебрасывает мост между риторикой и музыкой, между тривием и квадривием, между теорией и практикой. На закате трубадурского искусства музыка и поэзия стали расходиться в разные стороны, поэт перестает быть композитором и наоборот, в то время как функции трубадура и жонглера по-прежнему остаются практически нераздельными. В последней четверти XIII века Гираут Рикьер пишет королю Кастилии Альфонсу X длинное прошение в стихах, суть которого сводится к следующему: он предлагает королю закрепить звание «трубадура» за тем, кто сочиняет стихи, а звание «жонглера» — за исполнителем этих стихов; иначе происходит сплошной обман, отчего трубадур и просит короля во всеуслышание поддержать его предложение [140] . Во второй половине XIII века трактаты по музыке неуклонно множатся. В них отражаются многочисленные изменения, происходящие как в музыкальной теории, так и в практике. Появляется множество новых обозначений — discantus(дискант, форма двухголосого пения, когда к основному голосу добавляется подголосок или музыкальная фраза, повторяющая основную мелодию), organum(органум, свободный распев верхнего голоса для укрепления многоголосия), conductus(кондукт, латинское одноголосие, предназначенное для сопровождения процессий, превратившееся в певческой школе при соборе Парижской Богоматери в многоголосие), мотет (жанр литературный и жанр музыкальный, литургическое или мирское песнопение, рассчитанное на исполнение двумя, тремя или четырьмя голосами); они свидетельствуют о вторжении мирских элементов в церковные песнопения. Среди теоретиков, и прежде всего на севере Франции, начинаются дискуссии об инструментальной (бестекстовой) музыке; эту музыку рассматривают как одну из форм музыкального искусства.