Жители селений, расположенных вокруг замков, стоящих по соседству с городами (Тулузой, Альби, Каркассонном), охотно оказывают гостеприимство «совершенным» и «верующим» ( crezen), а владельцы замков предоставляют жилища катарским духовным лидерам, и в частности «епископам» и «диаконам». Но напомним: речь идет о тех самых замках Лангедока, где часто гостят трубадуры. Под защитой крепостных стен таких замков нередко располагается целое поселение, где бок о бок с сеньором в добром соседстве живут крестьяне и ремесленники. Количество таких замков, являющихся одновременно небольшими населенными пунктами, к концу XII столетия неоднократно возросло не только вокруг Альби и Каркассонна, но и во всем Нижнем Лангедоке. Добротные дома аристократов перемежаются с крестьянскими хижинами и мастерскими ремесленников, узкие улочки выводят на площадь перед собором и резиденцией сеньора. И всюду люди, брожение умов, коловращение слухов и идей. Именно в этих краях возникают первые очаги ереси, которых нет ни в Битерруа, ни в краю Монпелье или Нимуа. Эти три области являются своеобразной пограничной территорией: широко распространенная в Лангедоке модель «замок-поселение» («бастида») здесь признания не получила. Однако преобладанием в Лангедоке «смешанных» поселений вряд ли можно полностью объяснить возникновение там крупных очагов катарской ереси [234] .

На наш взгляд, концентрация катаров в Лангедоке в большей степени объясняется существовавшей там традицией поддержания кровных уз и союзов, возникших в результате браков. Влиятельные лица, принявшие учение катаров, продолжали поддерживать дружеские и союзнические отношения как со своими родственниками, так и с их союзниками, а потому оказывали катарам повсеместное покровительство. Люди, связанные кровными и договорными узами с родственниками или друзьями катаров, не могли отказать в пристанище единоверцам своих близких. Тесные связи существовали между жителями и сеньорами в деревнях Лорагэ (Фанжо, Лорак), Тулузского края (Лавор, Вильмюр, Ланта), Альбижуа (Рабастенс, Пюилоранс) и Каркассе (Монреаль) [235] . Несколько человек из рода сеньоров Лорака (как мужчин, так и женщин) стали «совершенными»; то же можно сказать и о сеньорах соседнего селения Монреаль. В 1209 году деревня-крепость Сервьян в Битерруа стала первой жертвой карательной экспедиции крестоносцев только потому, что сеньор ее взял в супруги дочь сеньора Лорака, который открыто установил в своем селении запрещенную доктрину; деревня была разгромлена еще до начала резни в Безье.

пишет Пейре Видаль, радуясь приходу весны. В своей кансоне он вычерчивает «карту края Нежности» и идет по проложенному на ней извилистому пути из Фанжо в Лорак, из Лорака в Сайсак, затем в Каркассе и Монреаль. Везде, где он делает остановку, он славит куртуазный дух, любезный прием и прекрасных дам и ни разу не упоминает о ереси, тем самым свидетельствуя, насколько мысли его далеки от нового религиозного учения. В Фанжо, где в середине XII века в замке дамы Галарды угас виконт Рожер из рода Тренкавелей, живет теперь известный катарский проповедник Гилаберт де Кастр, чьи сестры содержат «дома», то есть катарские монастыри. До вторжения крестоносцев повсюду в этих местах побывали католические проповедники или папские легаты и скоро «Нежный рай» превратится в ад.

Все эти рыцари и дамы, что живут в селениях, воспетых Пейре Видалем, Раймоном де Миравалем и другими трубадурами, все эти сеньоры, которых трубадуры знают и любят, после 1210 года будут безжалостно уничтожены крестоносцами: повешены, убиты, сожжены заживо…

Нет оснований объединять в одну группу еретиков, южнофранцузских сеньоров и трубадуров, а в другую — прелатов и клириков местных церквей, пользующихся поддержкой папы и короля. Реальность гораздо более сложна.

С самого начала XII века трубадуры открыто выражают свои антиклерикальные настроения, с негодованием относятся к священникам и развращенным прелатам, заполонившим юг Франции. Однако это прежде всего протест личностей, индивидов, выступающих против представителей чуждого им сословия, большая часть которых вдобавок является пришельцами с севера. В XIII веке трубадуры также яростно возмущаются действиями инквизиции в Тулузе, хотя никто из них — ни тулузец Гильем де Монтаньяголь, ни жонглер Юк де Сен-Сирк — не видит иного спасения, кроме как в лоне Римской церкви, о чем свидетельствует тот пыл, который они вкладывают в создаваемые ими песни крестовых походов (единственный крестовый поход, в который они горят желанием отправиться, — это поход в Святую землю для отвоевания Иерусалима) и поэмы, славящие Святую Деву.

Известно, что среди трубадуров были катары, например уроженцы Тулузы Аймерик де Пегильян, сын суконщика, и Гильем Фигейра, портной, но это скорее исключение, нежели правило. Многие трубадуры в конце жизни становились монахами, главным образом цистерцианцами, то есть членами ордена, возглавившего борьбу с ересью катаров; известно, что в 1145 году в Тулузу прибыл сам святой Бернар, дабы публично посрамить еретиков. До 1209 года цистерцианские аббаты сопровождают присланных из Рима легатов в их поездках по Альбигойскому краю, а затем подготавливают войну «против альбигойцев». Цистерцианцы также являются основными вдохновителями крестовых походов в Святую землю: святой Бернар проповедовал Второй крестовый поход, Анри де Марси — Третий, Арно Амори стал вдохновителем Крестового похода против альбигойцев. Эти новые Христовы герои умеют дойти до сердца каждого рыцаря и пробудить в нем воинский пыл. В XII веке лимузенские и провансальские трубадуры, среди которых Бернарт де Вентадорн и Бертран де Борн, в конце жизни удаляются в лимузенское аббатство Далон; в 1195 году Фолькет Марсельский вступает в обитель Торонет, становится монахом и вскоре аббатом; в 1205 году его назначают епископом Тулузы. В XIII веке многие трубадуры также оканчивают свои дни в монастырях; Пердигон и Гаусберт де Пойсибот удаляются в обитель в Солиньяке, Гильем Райноль д’Ат уходит в цистерцианский монастырь. Овернец Пейре Роджьер и уроженец Лозера бедный рыцарь Гильем Адемар выбирают более суровую стезю и, внимая зову монахов из монастыря Гранмон в Лимузене, подаются в отшельники. Правда, есть предположения, что вскоре они вступили в орден тамплиеров, как это сделали знатный сеньор Ги де Каваллон и провансалец из Воклюза по имени Каденет.

На протяжении полувека, предшествовавшего беспримерному по своей жестокости крестовому походу, монахи-цистерцианцы и испанские проповедники странствуют по землям Лангедока, пытаясь вернуть заблудших на путь истины. Вооруженные одним лишь красноречием, они смело вступают в споры с южнофранцузскими еретиками, пытаясь оценить силу и степень сопротивляемости своих противников. Судя по свидетельствам очевидцев, на диспуты между католическими и катарскими проповедниками собиралась многолюдная аудитория: рыцари и дамы, горожане и селяне были одинаково охочи до этих, небывалых прежде, словесных турниров. Легкомысленное поведение зрителей, для которых подобные баталии являются прежде всего развлечением, возмущает жителей краев, где «говорят на языке ойль»; об этом пишет цистерцианский монах Жоффруа Осерский, бывший в 1145 году очевидцем проповеди святого Бернара в Тулузе. Святой Бернар пришел, чтобы посрамить еретика по имени Анри и его сторонников, приверженцев «арианской» ереси. Вот что рассказывает Жоффруа:

Ирония, дерзость, насмешки вельможных сеньоров (от трубадура ждут, чтобы он наставлял на праведный путь безумцев и злодеев) выводили из себя защитников Римской церкви. Во время столкновений между поборниками католицизма и катаризма, то есть между участниками состязания, диспута, напоминавшего школьное упражнение, в процессе которого школяры подбирают аргументы на заданную тему до тех пор, пока учителю не будет угодно подвести итоги, присутствие мирян создавало атмосферу беззаботности и ненавязчивого антиклерикализма, свойственную куртуазным собраниям. Защитники ортодоксального учения не всегда понимали, что опасные постулаты религии катаров во многом воспринимались как интеллектуальная игра слов, столь распространенная при куртуазных дворах.