— Ну, об этом можно не беспокоиться. Собаки будут мчаться вперед и тащить за собой сани. Я буду на передних санях, а Медведь Барретт согласился управлять последней упряжкой. Бен Дир поведет сани вслед за Джульеттой, чтобы не спускать с нее глаз. Ни ты, ни другие леди не будут подвергаться опасности.

Зоя уставилась на него:

— Послушай, я все-таки хочу уяснить. Я должна буду бежать за санями весь путь до Длинного озера? Потом бежать через озеро Линдерман до озера Беннетт?

Со смехом он кивнул ей.

— Ты можешь остаться в этом лагере, пока не наступит весна и не растает лед, и тогда ты сможешь взять лодку или плот и спуститься на них вниз по реке.

— Ни один из вариантов меня не устраивает. — Но, вспомнив свой несчастный опыт путешествия на «Аннасетт», она подумала, что пробег в сто миль представляется ей желаннее. — Ты знаешь, я прихожу в ярость от такого предложения.

Ее щеки пылали от холода, а под своими многочисленными одежками она вся покрылась потом. Собаки ее немного пугали. Она не была уверена в том, что лед толщиной в фут — достаточно прочная поверхность, и не могла, просто не могла представить, что это значит — пробежать сто миль вслед за санями, за исключением того, что опыт этот будет не очень приятным, скорее наоборот.

— Никто не может рассказать вам обо всем до того, как вы покинете Штаты.

Она махнула рукой в сторону озера:

— Я готова держать пари, что эти люди не были бы здесь, если бы могли представить, что их ожидает.

Том потянул Зою за шарф, чтобы высвободить ее рот, потом наклонился и поцеловал ее:

— Помни, что ты крепкий орешек!

— Ты меня поцеловал! — Испуганная и разгневанная, Зоя оттолкнула его. — У всех на глазах! — Она терла перчаткой губы, все еще ощущавшие его поцелуй. — Как ты смеешь компрометировать меня!

— Я думал о том, что ты говорила мне возле ледников, на пикнике. И решил, что недаром судьба свела нас снова. Я хочу быть для тебя, Зоя, больше чем другом, поэтому принял решение начать ухаживать за тобой. — Его ясные зеленые глаза смотрели на нее серьезно. — Что касается поцелуев на людях, то я сделал это намеренно. Я застолбил территорию, сделал заявку на тебя. Сомневаюсь в том, что я единственный мужчина, считающий тебя привлекательной женщиной, обладающей к тому же боевым задором и темпераментом. Я подал сигнал возможным соперникам, что не потерплю их ухаживаний за тобой.

Должно быть, он потерял разум!

— Я не хочу, чтобы за мной ухаживали! — настаивала Зоя, когда гнев ее поостыл. — Мне казалось, я достаточно ясно это выразила.

— Да, выразила. — Он выпряг собак из саней и передал поводки одному из чилкутов. — Изменить твои взгляды на ухаживание — одна из моих задач.

— Одна из твоих задач?!

Зоя все еще пылала гневом. Она была в ярости оттого, что он скомпрометировал ее на глазах у всех. Он обошелся с ней как с продажной девкой!

— Если бы на мне не было перчаток и варежек, я дала бы тебе пощечину!

Он рассмеялся:

— Перец пополам с уксусом! Люблю таких женщин!

Все еще разжеванная и возмущенная, Зоя направилась к берегу, моля Бога, чтобы ей удалось добраться до места, не поскользнувшись и не испортив то, что она сочла прекрасным окончанием драматического разговора. Если бы она оказалась распростертой на льду, это испортило бы весь эффект.

— Научи своих подруг тому, чему я сегодня научил тебя! — крикнул он ей вслед. — И знаешь, Зоя…

Ей не хотелось оборачиваться и смотреть на него, но она не могла его не слышать.

— Мы будем вместе — ты и я. И тебе придется с этим примириться.

— Никогда! — бросила она через плечо.

Зоя уже совершила одну ужасную ошибку и не собиралась ее повторять.

В одной из своих любимых книг Джульетта прочла, что, когда человек тонет, все его прошлое мгновенно проносится перед его глазами, но с ней этого не произошло.

— Джульетта, выходите. Нам надо сложить палатку. Все остальное уже уложено.

Она оглядела маленькую тесную палатку. Все, чем они обладали, весь их скудный скарб, вся нехитрая мебель были упакованы.

Она ненавидела спать в спальном мешке на узкой походной кровати, ненавидела тесноту, ненавидела, когда было слишком жарко или слишком холодно. Она ненавидела то, что приходилось изо дня в день носить одно и то же, ненавидела тошнотворный вкус бобов, бекона и бисквитов, составлявших их каждодневный рацион. Она ненавидела то, что не имела возможности вымыть волосы, и то, что приходилось довольствоваться крошечной лоханью, — все это было отвратительным суррогатом нормальной жизни. Но больше всего ее раздражало общество Клары и Зои, от которого, как ей казалось, нервы ее были обнажены и даже стерты до крови.