– Наденька, вы поговорите, а я к детям пойду, – улыбнулась соседка и деликатно удалилась.

Обернувшись, Надежда увидела смущенного немца.

– Надя, не ругайте меня! – взмолился он. – Но это мой долг, и я его исполню! Я должен вам сказать… – Он почему-то задохнулся от волнения и схватился за сердце. – Ох… Как трудно!

«Господи, никак предложение собрался сделать», – с раздражением подумала Надя и вдруг вспомнила его имя.

– Не томите, Теодор, говорите. Вижу, вы от меня все равно не отстанете!

Он был холеный, чистенький и такой европейский, что Наде стало смешно. Неужели сейчас достанет кольцо и в этом московском дворике, встав на одно колено, скажет: «Я вас лублу, будте моя жена»…

– Вы правы, не отстану! Надя! Я должен сказать… – Отчего-то он не торопился достать кольцо и припасть на колено. Зато Ангелина поглядывала издалека, тоже ожидая примерно такого хода событий. – Дима был мой друг, я говорил. Он случайно узнал о сделке не по закону…

Какая-то птица пронзительно крикнула в небе.

Наде показалось, что действительность стала плоской, неживой декорацией – деревья, площадка, играющий с Сашкой Димка, Ангелина, которая даже на прогулку теперь ходит с прической и ридикюлем.

– Он говорил, что теперь его могут… – донеслись из этой нереальности до нее слова Теодора. – Ну, вы понимаете… Надя, я не знаю, как это говорить!

Почему он не предложил ей выйти за него замуж?

Она бы просто сказала – нет.

Нет!

– Продолжайте, – попросила она, хотя больше всего на свете ей хотелось заткнуть уши.

– А потом он погиб. – От европейского лоска Теодора и следа не осталось – он пошел красными пятнами, на лбу выступил пот, губы при каждом слове дрожали, даже безупречный костюм вроде стал плохо на нем сидеть. – Нам сказали, что это несчастный случай, отказали тормоза. Я не знаю, что думать… Может быть, так совпало…

Не сдержав стона, Надя закрыла руками лицо.

– Зачем вы мне это говорите?! Уже ничего не исправить!

Как давно ей не загоняли нож в сердце по самую рукоятку! Так давно, что она отвыкла от этого…

Она хотела уйти, даже рванулась в сторону Димки и Ангелины, ища защиты у них, но Теодор удержал ее за руку.

– Я бы не сказал! Но Дима оставил вам это…

Он все-таки сделал жест, которого она от него ждала – сунул руку во внутренний карман пиджака и достал красную бархатную коробочку.

– Это… от Димы?!

Нож в сердце будто бы повернули, но больнее не стало – наоборот, стало легче…

– Да, да… Простите, что больно! И еще, вот…

Из того же кармана он вынул конверт, подписанный Димкиным почерком.

– «Наденьке», – не веря своим глазам, прочитала она, и крикливая птица в небе опять обозначила свое присутствие пронзительным, длинным воплем.

– Я… пойду? – попятился Теодор. – Если что-то нужно, я всегда ваш.

Декорации оставались плоскими, птица металась где-то над головой, а Надя держала в руках подарки из прошлого, признание с того света – Димкин призрак присутствовал где-то рядом, наверное, он и был той птицей, кружащей над головой.

– Димочка… – она подняла лицо к небу. – Димочка…

– Что-то случилось, Надя?! – тревожно крикнула Ангелина Васильевна.

Надя отрицательно покачала головой и отошла в ту часть двора, где буйный кустарник образовал почти непроходимые заросли. Когда зеленая стена заслонила ее от посторонних глаз, она открыла бархатную коробочку.

Потрясающей чистоты бриллиант поймал все лучи осеннего солнца и вернул их ей миллионом ослепляющих отблесков, которые словно говорили: «Люблю тебя! И после смерти – люблю!»

Кольцо пришлось впору на безымянный палец. Оно мягко обхватило его, словно родилось вместе с Надей и могло умереть только с ней.

Она развернула письмо и сквозь слезы, сквозь светлую боль стала тихо, вслух произносить Димкины слова:

– «Наденька, любимая, здравствуй! Как ты живешь, солнышко? Скучаешь без меня? Я тоже очень соскучился! Но вот видишь, как получилось… Не плачь, маленькая, это жизнь!»

Надя посмотрела на небо – птица перестала кружить, затихнув где-то в кроне высокого дерева.

– Это жизнь! – повторила она Димкины слова и зарыдала в голос, потому что он был прав – как всегда, – и ей придется с этой правдой еще раз смириться. – «А ты все-таки плачешь… – продолжал говорить он ее устами. – Прости, что не могу утешить тебя. Матушка, ты, наверное, вбила себе в голову, что теперь навсегда останешься одна, что ты никому не нужна. И что твоя жизнь кончена. Глупости! Наденька, ты самая лучшая, самая красивая. Тебя невозможно не любить. Жизнь, которую мы прожили с тобой, никуда не исчезнет. Она всегда будет с нами! Просто у тебя будет еще одна жизнь – обязательно долгая и счастливая. Пожалуйста, родная моя, будь счастлива. И ничего не бойся! Ты все правильно делаешь. Оглянись вокруг! Может быть, тот, кто сделает тебя счастливой, уже рядом…»