Шрифт:
– Мам, ты будешь генералом? – дернул Надю за руку удивленный Дим Димыч.
– Мам! Так вы на свадьбу едете?! – возмутилась Машка.
Надя, вздохнув, взяла сумку.
– Наколенники сними! – засмеялась Ольга. – Мы ж не на роликах поедем!
В «Солнечном ветре» по-прежнему пахло кофе, хорошим парфюмом и сигаретным дымом.
По-прежнему девушки, снующие в коридоре, смело могли конкурировать с топ-моделями…
Вот только ревновать было не к кому.
Надя быстро шла впереди Ольги. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть пальму, которую Димка любовно выбирал в цветочном магазине, а потом поставил в холл со словами: «Ну вот, теперь попугай нужен», а главное – не видеть взглядов, которые сотрудники, здороваясь и кивая, бросали на нее.
Этих жалостливых взглядов Надя боялась больше всего.
Именно они когда-то заставили ее выпить первую бутылку виски. Именно от них жалость к себе перехлестывала все разумные границы, заставляя забыть любовь к сыну.
Ольга, словно почувствовав ее состояние, обняла за талию и шепнула весело на ухо:
– Сделай грозное лицо! Директор же! Тебя должны все бояться!
Надя усмехнулась – грозное лицо? У вдовы, которая – все это знают – запойно пила больше года…
Тимур встретил их в кабинете художников – как всегда, со всклоченной шевелюрой, застегнутой не на ту пуговицу рубашкой и неподдельным беспокойством в глазах.
– Оля! Это наш последний шанс… – Он подергал себя за воротник рубашки и только теперь заметил Надежду, удивленно поздоровавшись: – Привет, Надь… Как хорошо… что ты пришла…
– Что, вообще нет заказов? – уточнила Ольга, оглядывая кабинет, обычно заваленный эскизами, а теперь – с пустыми столами.
– Если честно – нет. – Тимур тяжело вздохнул, опять подергал ворот рубахи и, поняв наконец причину неудобства, быстро перезастегнул пуговицы. – Скоро и работать некому будет! Почти всех переманили, оставшиеся – подрабатывают кто где…
Тимур посмотрел с надеждой на Грозовскую, словно ожидая, что она своим директорским решением тут же что-то изменит.
– А я что могу? – пожала плечами Надя. – Где я вам работу найду? Где этот… немец?
– Едет… Рейс задержали! И пробки везде…
Тимур услужливо придвинул Наде стул, но она и не подумала садиться. Развернулась к двери и взялась за ручку.
– Ну, с пробками я тем более ничем помочь не могу…
– Оля, не бросай нас! – взмолился за ее спиной Тимур. – Это наш последний шанс!
– Без паники, Тимур! – бодро ответила Ольга. – С таким заказом у нас все будет в порядке.
…Вот именно – у них будет в порядке. А она, Надя, в этом не разбирается.
Абсолютно!
Надя вышла, плотно прикрыв за собой дверь – неужели трудно понять, что невыносимо больно ей здесь без Димки… выть хочется, а не о заказах думать, тем более – о немцах.
Надя ускорила шаг. Желание поскорее покинуть агентство стало настолько сильным, что она почти побежала. Может быть, Димка был бы и рад, если б она переговорила с немцем, с грозным видом построила всех этих без дела шатающихся девчонок, засела в его кабинете, в его кресле – и спасла бы «Солнечный ветер» от неминуемой гибели… Только она не может. Она слабая, глупая, неталантливая и умеет только любить – его, Димку.
Нога неожиданно подвернулась, Надя едва не упала, с трудом удержав равновесие, а когда разогнулась – прямо перед глазами увидела табличку «Директор Д.Э. Грозовский».
Словно Димка знак подал – зайди.
Разве могла она сопротивляться его воле?
– Димочка, – прошептала Надя и с замиранием сердца нажала на ручку.
Дверь оказалась незаперта…
А может, это Димка специально открыл кабинет для нее? Иначе почему взгляды девчонок, толкущихся у стойки ресепшн, из сочувствующих вдруг стали удивленными?
Сделав шаг в кабинет, Надя замерла – на столе в пепельнице лежал один-единственный окурок, наверняка Димкин, потому что только он так характерно прикусывал фильтр… Она плотно закрыла за собой дверь и… как будто осталась с Грозовским наедине.
– Димочка… – Надя села в его кресло, взяла окурок и прижала к губам. – Ты не представляешь, как я соскучилась…
Прямо на нее смотрела с фотографии в рамке прежняя – счастливая, любимая, с большими планами на будущее, – она сама. И, словно искаженное отражение, Надя сидела напротив своего портрета – со слезами в глазах, с прижатым к лицу окурком, которого когда-то касались родные губы.
– Ты хоть бы приснился мне, Димочка… А то за все время ни разу…
Она положила фотографию изображением вниз, чтобы не терзать сердце. Той Надежды – счастливой и любимой – больше нет. Есть вдова – истерзанная, измученная невозможностью повернуть время вспять и не отпустить Диму в ту злосчастную командировку.
Надя вернула окурок в пепельницу. Пусть лежит, будто Грозовский на пять минут вышел. Вот и ручка его тут – на эскизе, подписанном словно секунду назад – «Утверждаю. Грозовский»; а вот записка к стене прикреплена «Дима! Позвони в типографию!», и компьютер – в ждущем режиме уже больше года… Ни у кого в агентстве не поднялась рука разрушить Димочкино пространство, прикоснувшись к его личным вещам.