– Тьфу, тьфу, тьфу! – заплевался он, круто отлетая от стола. Он исчез было в коридоре, но вдруг просунул голову в щель, крепко прищемив ее дверью.

– Мы все! Без претензий! – тонко пискнул он. – Наоборот! Всем довольны и сердечно благодарим.

Милочка растянулась на столе, привалилась к Анне, заглядывая ей в глаза.

– Ну, вы даете! Гипноз применили, да? Учились или это у вас от себя?

Анна обняла Милочку.

– Мне бы так уметь! Большие денежки огребать можно, – позавидовала Милочка. – И сразу – на квартиру.

Анна спустилась в раздевалку. Тянуло стылым холодом от кафельных стен. Мертвый лес вешалок. И гардеробщица тетя Надя, словно замороженная этим холодом, в ватнике поверх белого халата, как всегда, сидела на твердом стуле, подложив под себя сложенное детское одеяльце. Она вязала длинный серый чулок, похожий на волчью ногу.

– Пока, теть Надь, – сказала Анна. – Завтра я с трех.

Но тетя Надя только рассеянно кивнула. Опустив вязание на колени, она с блаженной улыбкой смотрела на Нонку и Левчука, стоявших рядом у зеркала. Свежее Нонкино лицо было туго налито здоровьем, слой жирка на подбородке тоже подсвечен розовым.

– Зарплату дают, – сливочным голосом пропела Нонка.

– Голубки, – завороженно любуясь ими, прошамкала тетя Надя. – Истинно голубки.

Левчук не сводил с Нонки липких покорных глаз. Еще не старый, но потрепанный амур с детской кривизной ног. Нонка нежилась под его взглядом. Дымилась розовая пыльца, и запах духов отдавал медом. Она влюбленно и тягуче улыбнулась своему отражению, и Анна увидела в улыбке яркий золотой зуб.

«Коронку нацепила, – догадалась Анна, – чтоб серый зуб прикрыть».

Левчук неприязненно поглядел на Анну, лицо его начальственно отвердело, он прищурился и медленно кивнул.

«Что Левчук может? – легко подумала Анна, наклоняясь застегнуть молнию на сапоге. – Ну, выговор влепит. Пусть. Андрей ждет меня. Он ждет меня, Андрюша…»

Анна вышла в ранние клочковатые сумерки, в негустой ступенчатый снег. Снег? Откуда снег? Ведь только что, будто вчера, она шла по улице, и мокрый оранжевый лист клена прилип к щеке. И пахло от него сладкой гнилью, вяжущей прелестью. Неужели зима? Снег с дождем…

…Господи, наконец-то дома! Анна с облегчением захлопнула дверь, обрубая ненужный кусок дня. Сейчас что-нибудь проглочу, потом ужин начну готовить. А что готовить? Не ест ничего Андрюша. Ходит вялый, сонный, раздражается, слова не скажи. А Лапоть охамел совсем, за локти хватает, потом на руках пятна. Зудят, чешутся.

Анна достала кристалл из сумки. Продавила кулаком в подушке вмятину, бережно уложила кристалл. Прямо беда. Зеленые лучи не летят, а тянутся, ползут по пальцам, вянут, гаснут. Показала кристалл Андрею, он только плечами пожал. А вот Лапоть… Тут Анна не сдержала невольную улыбку. Увидел кристалл, лицо пошло плесенью, перекосилось просто, даже ростом стал ниже. Уставился черным взглядом, не мигая: «Это же, это же, это же…» А дальше ничего сказать не смог – онемел.

Анна сунула под холодную воду в кровь ободранный палец. Где-то гвоздь торчит или еще что-то острое, и она все время задевает за это злобное, хитро прячущееся. Каждый раз рваная царапина и кровит. А где этот гвоздь – не найти, будто в стену уходит. Конечно, это Лапоть, ясное дело. Потом придет, на этот гвоздь сумку повесит и захихикает. Все какие-то намеки с вывертом, вроде льстит мне, но я же вижу, издевается. Господи, все, все, не буду, не хочу об этом думать.

В дверь позвонили, легко и кругло. Анна по-шла открывать.

Вошли две девушки, обе мокрые, шустрые, незнакомые.

– Привет! – дружелюбно кивнула высокая блондинка, с любопытством ощупав взглядом Анну. – А где Андрюша? Даш, ты что стоишь? Не знаешь, тапки под вешалкой.

Даша оказалась пониже ростом с тифозной стрижкой и капризным личиком. Отжала пальцами длинные ресницы, беспомощно и обиженно растопырила пальцы, черные от краски.

– В ванну иди! – распорядилась блондинка. – Кофе будешь?

– Ой, Ритуля, кофе – это как раз то!

– Я сварю, а тут и Андрюша придет. – Ритуля с выемки ладони сыпала кофе в кофемолку. Одно зернышко упало, запрыгало, не останавливаясь, приговаривая: цок-цок-цок. Но Ритуля, рассердившись, прижала его ногой в большой мужской тапке.

– Мы все сами, кофе, кофе. Что ты стоишь, иди к нам.

Тут Анна с изумлением увидела, что по кухне шмыгают, деловито и проворно накрывая на стол, уже три девушки. Она снова пересчитала: две или три? Нет, три. И голоса быстрые, слаженные, понимают друг друга с полуслова.

– Уж всем сто раз ясно, что он сейчас будет расчленять, а мой все никак не врубится. Ему такие фильмы смотреть, ну… бесполезно.

– Он у тебя темный, как два подвала!

– Зато в трубах понимает. И деньги в дом. Ну, а на кино наплевать.