Новый этап в нашей работе наступил после опубликования Апрельских тезисов В. И. Ленина. Вся партия большевиков, за исключением небольшой кучки, поддерживавшей Каменева, одобрила их и, руководствуясь ими, по-новому развернула свою работу. Тезисы не только дали нам верное направление, а и вселили уверенность в близкой победе. В них мы нашли исчерпывающий ответ на самые

[75]

актуальные вопросы: об отношении к Временному правительству, о войне и мире, о двоевластии, о Республике Советов. Яснее стали задачи партия, роль большевистской агитации и пропаганды.

В середине апреля общегородская конференция большевиков Гельсингфорса горячо поддержала ленинские тезисы. Против них выступил лишь один член нашей организации. К нашему удивлению, им оказался Кирилл Орлов. Я был поражен его позицией. Ведь многие из нас знали его как стойкого большевика. А теперь он склонился к Каменеву. Орлов заявил, что Ленин не знает нынешней обстановки в России, ибо прожил за границей много лет, и его курс может привести к торжеству контрреволюции.

Орлова никто не поддержал.

Вскоре после этого Кирилл Орлов уехал от нас, и больше я его не встречал.

Буржуазия ленинский лозунг «Вся власть Советам!» встретила, что называется, в штыки. Увидев в Ленине самого опасного врага, но не имея возможности расправиться с ним открыто, она прибегла к подлому средству клевете. Сначала в буржуазных газетах появились прозрачные намеки на то, что не случайно германское правительство разрешило В. И. Ленину проезд по территории своей страны. От намеков затем перешли к прямым обвинениям. Продажные писаки заявляли, что Ленин германский шпион и что большевики работают на германские деньги.

Мутная река клеветы докатилась до Гельсингфорса. Наши политические противники начали, не стесняясь, называть нас на митингах изменниками и предателями. На улицах города какие-то подозрительные типы стали призывать матросов и солдат топить большевиков. На некоторых собраниях нашим товарищам не давали говорить. Начнешь иногда выступление, а из рядов вдруг несется истошный крик:

— Скажи лучше, сколько тебе немцы платят за предательство!

— Гони его, братва, подальше!

В такой обстановке было очень трудно не сорваться, не потерять голову. Приходилось мобилизовывать всю волю, чтобы остаться спокойным, не впасть в слепой гнев. Мы терпеливо разоблачали всю вздорность подобных обвинений, высмеивали крикунов. Несмотря на напряженность обстановки, провокаторам так и не удалось натравить широкие массы на ленинцев.

[76]

Солдаты и матросы прислушивались к словам большевиков, ибо эсеровские и меньшевистские болтуны сулили блага народу в туманном будущем, выдвигали расплывчатые лозунги, в то время как ленинская партия четко и недвусмысленно говорила народу о том, что надо делать, чтобы добиться земли, хлеба, мира. Такую политику большевиков поддерживало большинство.

Так, в первой половине апреля на многотысячном митинге обсуждался вопрос о земле — один из самых больных в то время.

Эсеры старались отклонить выдвинутую большевиками резолюцию. Но собравшиеся подавляющим большинством проголосовали за требования конфисковать немедленно все казенные, монастырские, удельные и помещичьи земли и передать их в руки крестьянских комитетов. Предложение же социал-революционеров подождать с вопросом о земле до Учредительного собрания было категорически отвергнуто.

Несколько дней спустя, когда министр Временного правительства Милюков опубликовал свою ноту, в которой говорилось, что Россия будет вести войну «до решительной победы», члены нашего комитета и активисты сразу же выступили перед командами кораблей и на митингах в городе, разъясняя массам империалистические устремления Временного правительства. Через несколько часов была выпущена специальная листовка, в которой разоблачалась антинародная политика Временного правительства. Матросы с «Республики» быстро доставили ее на все корабли и во все воинские части.

21 апреля состоялось экстренное заседание Гельсингфорсского Совета, на котором обсуждалась нота Милюкова. Внесенная нами резолюция предлагала осудить ее. Огромный зал Мариинского дворца гудел как улей. Ораторы сменяли друг друга. Вот слово взял явно растерянный заместитель председателя Совета правый эсер Котрохов. Этот человек был опытным оратором. Он неоднократно кончал речи под бурные аплодисменты. Но на этот раз Котрохову пришлось трудно. Оказавшись не в состоянии оправдать ноту Милюкова, он попробовал вообще снять с повестки дня вопрос о ней.

— Поймите, товарищи, — уговаривал он членов Совета, — мы не вправе обсуждать подобные вещи. Разве можем мы вмешиваться в действия облеченного доверием правительства? Разве способны со своей местной колокольни

[77]

оценить все значение государственных проблем? Конечно нет!

Ему не дали договорить. Зал негодовал:

— Чего уж тут разбираться, коли нам вместо мира войну до победного конца сулят!

— Дать Милюкову винтовку — пусть сам в окопы лезет!..