— Да он же фантом, выдумка — вы что, забыли?

— А будь он живым, это бы вас остановило?

— Это как же прикажете вас понимать? — возмутилась Эстрелла.

Шенка сильно подмывало поговорить с ней напрямую, и лишь давешнее предостережение Вайсблатта заставило его сдержаться.

— Из того, что Пфитца не видели на постоялом дворе, совсем еще не следует, что он не существует. Пфитц прятался, и очень успешно. Он обозначен на плане…

— Я же сказала вам, что никакого Пфитца нет и не было.

— А как насчет мадам Спонтини?

Эстрелла вздрогнула, как от удара.

— Что вы про нее знаете?

И тут Шенка прорвало.

— Мне кажется, — сказал он, — что вам пора бы рассказать мне все, что вы знаете про Спонтини. Я ожидаю услышать много интересного, ведь это вы писали его биографию.

— Нет, — качнула головой Эстрелла, — это вам самое время объясниться. Этот человек, который дает вам историю Пфитца, — как его звать?

Встретив со стороны Шенка категорический отказ, она не отступилась, а лишь стала еще настойчивее.

— Вы должны мне сказать. Это Вайсблатт, так ведь? Он использует вас как оружие против меня.

— Я не знаю такого человека.

— Ну а кто же тогда мог все это написать?

Шенк на секунду задумался и ответил, тщательно подбирая слова:

— Во всяком случае, это не Вайсблатт. Я назову его вам только в том случае, если вы мне сперва скажете, кто он такой, этот человек, которого вы так боитесь.

— Хорошо. Насчет Спонтини вы конечно же правы. Я действительно работала над его биографией. И когда у вас вдруг оказалась эта, столь ненавистная мне книга, я сразу решила, что тут никак не обошлось без Вайсблатта.

— Все это началось два года тому назад. Вайсблатт руководил группой писателей, создававших Спонтини. Однажды он пришел со своими текстами в наш отдел, побеседовал со мной и… влюбился. — Эстрелла опустила глаза, словно признаваясь в чем-то постыдном. — Он воспринимал меня как читателя, которому адресуется вся его работа. «Афоризмы» были для него предлогом, чтобы увидеть меня, а затем стали способом выразить свою страсть. И теперь мне кажется, что он снова делает то же самое при помощи Пфитца.

— Нет, Эстрелла, все совершенно не так. Вайсблатт не имеет к истории Пфитца ровно никакого отношения. Это я ее написал.

— Вы? — поразилась Эстрелла — Как? Почему?

— Потому что я хотел с вами встречаться. Примерно так же, как и Вайсблатт. Потому что я думал, что люблю вас.

— Да? — Эстрелла подняла на него серьезные, печальные глаза. — А теперь уже не думаете?

— Не знаю. — На этот раз потупился Шенк. — Но что же там с этим Вайсблаттом? Вы ответили ему взаимностью?

— Нет, несмотря на все его мольбы. Он… он повредился в уме. Насколько я знаю, его даже пришлось отправить в лечебное заведение.

Шенк все время чувствовал, что Эстрелла чего-то недоговаривает. Он сомневался в ее объяснениях и хотел подвергнуть их проверке.

— А о нем что, некому было позаботиться? Семья у него есть? Жена?

— Да вроде нет. Я, во всяком случае, не слышала.

Эстрелла говорила опустив глаза, словно боялась, что они ее выдадут.

— Но в каком смысле Вайсблатт тронулся умом? Он что, стал буйным? Напал на кого-нибудь, убил?

— Что? — вздрогнула Эстрелла. — Конечно нет, как вы могли такое подумать? Он был не буйный, а просто жалкий. И заперли его не из каких-то там опасений, а для его же собственной пользы. Но вы точно говорите, что никогда его не видели, что он не имеет никакого отношения к Пфитцу? — В голосе Эстреллы звучала мольба, она подняла ладони к лицу. Шенк мягко накрыл их своими.

— Я же сказал вам, что сочинил все это сам. Для вас.

В его ладонях были и руки ее, и лицо, и шелковистый локон, упавший ей на щеку.

— А как это было, когда вы думали, что любите меня? — спросила Эстрелла.

Шенк не успел ответить, ему помешал стук в дверь.

— С вами все в порядке, герр Шенк? — тревожно спросила невидимая фрау Луппен. — Мне показалось, что вы там сами с собой разговариваете. Никак у вас новый приступ? Почему вы мне не открываете?

Шенк понимал, что своим недавним возмутительным поступком он уже обрек себя на изгнание, и все же ему не хотелось, чтобы фрау Луппен застала у него гостью. В полном отчаянии он окинул взглядом крошечную, почти без мебели комнату, а затем указал Эстрелле под кровать.