Джейк неторопливо оглядывал гостиную. Он бывал здесь много раз. Но комната не переставала поражать его, потому что ее хозяйкой была бунтарка – дочь властной матери и слабовольного отца. Джейк, а тогда все называли его Бубба, брал ее на распаханных полях и в руслах пересохших ручьев. Когда дело доходит до этого, место ведь не имеет значения. Шлюха есть шлюха, неважно, где она занимается своим ремеслом.

Присцилла, не догадываясь о нелестных мыслях Джейка, подошла, протянула стакан, вынула сигару у него изо рта, поднесла ее к губам, глубоко затянулась, а потом медленно выдохнула дым.

– Спасибо. Я не разрешаю девочкам курить и стараюсь не подавать дурного примера. Пошли в спальню. Нужно переодеться, вечером будет много гостей.

Они прошли в следующую комнату. Вся в кружевах, откровенно женская, она до странности не подходила хозяйке. Присцилла была слишком жесткой для этого мягкого, в оборочках гнездышка. Что ж, приходится приноравливаться ко вкусам клиентов, предположил Джейк.

– Помоги мне, пожалуйста.

Присцилла подставила спину. Джейк сунул сигару в рот, зажал ее ровными белыми зубами, прищурился сквозь дым. Отставил стакан. Ловко расстегнул ряд застежек на спине Присциллы. Она сверкнула на него глазами через голое плечо, сказала осипшим вдруг голосом: «Спасибо, дорогой» – и отошла.

Джейк усмехнулся, развалился в парчовом кресле-качалке, задрал ноги в заляпанных грязью сапогах со шпорами.

– Чем занимаешься теперь? – Присцилла выскользнула из низко вырезанного платья ловким – наверняка заученным, уж слишком оно было ловким, – движением.

Джейк выпустил идеально круглое колечко дыма и потянулся за виски.

– Работал в Западной Виргинии, тянул изгородь оттуда к черту на кулички.

Присцилла красноречиво приподняла бровь, небрежно сбросила пурпурные туфельки. Почему-то считалось, что в разбросанной как попало одежде есть нечто распутно-привлекательное. Мужчинам не нравится, когда шлюха, прежде чем лечь в постель, приберет сперва комнату. Небрежность придает оплаченному сексу видимость искренности и непосредственности.

– В «щипцы» нанялся? – В вопросе таилась легкая насмешка. Так называли ковбоев, которым после окончания большого выгона скота приходилось снова искать заработок. Они нанимались огораживать колючей проволокой открытые пастбища и сами себя оставляли без работы.

– Ну, жрать-то надо, – легко возразил Джейк.

Он внимательно следил за Присциллой, смаковал каждый ее соблазнительный жест.

Корсет ее был туго зашнурован. Сдавленные им груди колыхались, прозрачная сорочка едва прикрывала их. Природа щедро одарила Присциллу. Она отбросила в сторону нижнюю юбку, села на маленький круглый пуф у туалетного столика. Зеркала по бокам были подвешены на петлях. Присцилла могла поворачивать их и изучать себя со всех сторон. Пуховкой из ягнячьей шерсти она легко провела по шее, плечам и груди.

– Ты передохнуть приехал? Скоро назад?

Джейк рассмеялся коротким, низким смешком.

– Ну нет. Надоело: перекати-поле, пыль – и ничего больше. Я бросил это место.

– И какие у тебя планы?

Какие у него планы? Шататься, пока не подвернется работа. То, что он делал всегда – с тех пор, как стал взрослым. Он мог заработать приличные деньги на родео, их хватало, чтоб кормиться самому и кормить коня, поигрывать в покер и развлекаться в заведениях вроде «Райских кущ».

– В скольких перегонах ты участвовал, Джейк? Я сбилась со счету – столько раз ты возвращался в Форт-Уэрт с севера!

– Я и то сбился. Несколько раз ездил в Канзас-Сити. Добрался однажды до Колорадо. Мне там не понравилось. Вообще-то ничего, но чертовски холодно.

Он заложил руки за голову и с наслаждением наблюдал, как Присцилла подкрашивает соски. Она набирала краску пальцем из крошечной баночки на туалетном столике и неторопливо, любовно наносила на груди.

– А ты как? Долго копила на это заведение?

– Пять лет.

Спроси, чего оно стоило, хотелось ей сказать. Сколько часов я провалялась на спине. Сколько часов провела с жирными, потными фермерами, выслушивая их жалобы – жена, мол, не хочет больше детей и отказывает в супружеских правах, – сколько часов с грубыми, воняющими скотным двором ковбоями.

Сначала Присцилла работала в Джефферсоне, последней остановке на границе. Потом, когда построили железную дорогу, а Джефферсон остался в стороне и захирел, она перебралась в Форт-Уэрт – шумный городок, где сходились железнодорожные пути со всего штата, всегда полный ковбоев, которым не терпелось расстаться с заработанными на выгоне скота деньгами.

Здесь дела ее пошли в гору, Присцилла показала себя по-настоящему. В те дни клиенты получали сполна за свои деньги. Иногда и сверх того. Она стала известна. Она копила деньги. Когда их набралось достаточно, она пошла к одному из своих верных клиентов, банкиру, и заключила с ним тайную сделку. Они выкупили бордель у прежней мадам и превратили его во дворец удовольствий высшего класса. «Райские кущи» не гнушались посещать не только буяны-ковбои, но и скотоводы, их работодатели. Затраты оправдали себя. Бордель оказался выгодным капиталовложением. За два года она расплатилась с банкиром. Заведение Присциллы, расположенное в районе города, который назывался «Квартал красных фонарей», оскорбляло приличное общество, но зато обеспечивало хозяйку.

– Здесь всегда найдется работа. Будешь сдавать карты, или найму тебя вышибалой.

Джейк рассмеялся, поставил пустой стакан на стол около качалки.

– Нет, спасибо. Я ковбой и не люблю, когда вокруг стены. К тому же тебя послушать, если я буду торчать тут постоянно, девочки твои передерутся вконец. Не стоит волновать их, – насмешливо ответил он.

Присцилла нахмурилась. Теперь на ней было черное атласное платье. В волосах вместо пурпурного блестело черное перо, закрепленное застежкой с фальшивым бриллиантом. Джейк Лэнгстон всегда чересчур много о себе воображает. Она подавила улыбку, поправилась: Джейк Лэнгстон всегда был высокого мнения о себе. Что ж, в мужских достоинствах ему не откажешь.