Мне сделалось страшно и весело.

А толпа вокруг кружила. Я не успевала всего рассмотреть, потому что надо было следить за Гарольдом, чтобы не отстать. И потому перед глазами у меня замирали будто фотографии: деревянная лодочка в сточной канаве… Подкова на мостовой… Кузнец работает прямо на улице (а грохоту! Искры летят!), мальчишки играют под ногами толпы, и никто на них не наступает, вот что удивительно. Мы спускались ниже, ближе к морю, ближе к порту, и все свежее делался ветер и гуще — толпа. А потом Гарольд взял меня за локоть и втянул в переулок — сквозь низкую арку в глинобитной стене.

Здесь почти никого не было. Толстая женщина выплеснула помои из тазика в канаву, равнодушно посмотрела на нас, ушла. Брели по улице двое мужчин, в обнимку, пошатываясь, пьяные, что ли? Завернули за угол, скрылись из глаз…

Все окна деревянных домов были закрыты ставнями. Три собаки лежали у низкого порожка — а над порожком была вывеска: «Трактир „Четыре собаки“.

— А где четвертая собака?

Гарольд нахмурился:

— Что?

— Здесь написано…

Он посмотрел на вывеску, на собак, понял и нахмурился еще сильнее:

— Не отвлекайся по пустякам. Значит, так. Сейчас мы зайдем в трактир. Там собираются всякие… ну, нехорошие люди. Но нам они сегодня не нужны.

— Лично мне они вообще не нужны…

— Не болтай! В дальнем углу на тряпочке сидит нищий. Ты к нему подходишь, останавливаешься прямо перед ним, делаешь глубокий вдох и кладешь монету в его шляпу. — Гарольд протянул мне тусклый кругляшок. — Он начинает на тебя орать. А ты говоришь: «У зла нет власти». И делаешь вот так, — он провел рукой перед моим лицом, — сметаешь поток зла со своей дороги. Потом поворачиваешься и выходишь. Мы идем в замок, и я говорю Оберону, какой ты талантливый ученик. Ну?

Я переступила с ноги на ногу. Оказывается, слишком большие сапоги уже натерли мне пятки.

— Э-э-э… Скажите, мастер. А почему он будет на меня орать, если я ему дам монету? Он же для этого там сидит, для денег, в смысле?

Гарольд засопел:

— Он злой потому что! Деньги ему не нужны, его там и так кормят. И вообще, не задавала бы ты лишних вопросов. Идем.

Я не двинулась с места.

— Скажите, мастер… А если у меня не получится?

Гарольд рассердился всерьез. У него даже щеки втянулись.

— «Если у меня не получится» — еще раз услышу, излуплю как козу! Никаких «если»! Должно получиться. Вперед!

И мы вошли в трактир «Четыре собаки».

Вы знаете, как выглядит гнусный притон? Вот и я до этого времени не знала.

Во-первых, там воняло стократ хуже, чем на улице. Во-вторых, едкий дым заставлял глаза слезиться и моргать. В-третьих, за грязными столами там сидели такие страшные рожи, что, будь я стражником Королевства, просто перехватала бы всех подряд и посадила в темницу на веки вечные.

Они сидели и пили что-то из грязных кружек. Когда мы вошли, покосились на нас мутными своими глазищами — будто решая, мы вкусные или нет и как нас лучше готовить. Я задрожала; а рожи тем временем зырк-зырк — и равнодушно так отвернулись. Как будто нарочно давая нам понять, что мы им неинтересны; я вспомнила волка из сказки: «Я передумал! Я не буду есть этих худосочных поросят!» И я поняла, что они только делают вид, что им на нас наплевать, а вот когда мы поверим, перестанем ждать нападения — тут они ка-ак…

— Добрый день, Гарольд, мой мальчик…

Я еле удержалась, чтобы не взвизгнуть на весь трактир. Из-за стойки вышел человек с повязкой на полголовы. Как будто у него болели одновременно зубы, ухо, шея, затылок и нос. Или будто он был мумией, только не до конца обработанной.

— А это кто у нас? Будем есть, пить, безобразничать?

— Это новый маг дороги, — мрачно сказал Гарольд.

Человек-мумия меня оглядел. Правый его глаз был ничего себе, нормальный, зато левый смотрел сквозь прорезь в бинтах. Меня мороз продрал по коже.

— Это? — спросил человек-мумия. С таким видом, будто ему подсунули таракана и говорят, что вот, мол, собака ротвейлер.

— Приказ короля.

— А-а-а, — сказал человек-мумия совсем другим голосом. — Его величеству — поклон и привет… Заходите.

Гарольд взял меня за руку и потащил через весь трактир, мимо столов и сидящих за столами разбойников, мимо печки, возле которой возилась та самая толстая женщина, что выливала помои. Потащил в самый дальний угол. И я увидела, что там на самом деле сидит нищий — лысый, как картошка, грязный и, кажется, немножко горбатый.