Грохот, который вызвал это восклицание, поднял нас на ноги и бросил к дверям.

Уна все же обнаружила выход из пристройки. Она шла через двери, как бульдозер. Дверь, дверная рама, куски кирпичей волочились за ней. На миг «совершенное творение» остановилось, созерцая погром.

Диксон не терял ни секунды:

– Скорее! Наверх! Мы обманем ее!

Именно в эту минуту Уна заметила нас и издала дикий вопль. Мы помчались к лестнице наверх через весь холл. Быстрота была нашим единственным преимуществом. При огромной массе Уне требовалось больше времени для разгона.

Я скакал по ступенькам, Диксон чуть опережал меня, а Альфред, как я полагал, следовал за мной по пятам. Все получилось, однако, иначе. Не знаю, оцепенел ли на мгновение Альфред, замешкался ли он, но когда я достиг верхней площадки и обернулся, то увидел его еще на самой первой ступеньке лестницы, а Уна летела за ним, громыхая, как колесница Джаггернаута, снабженная ракетными двигателями.

Альфред несся стремительно. Уна тоже. Возможно, она не была знакома с лестницами, возможно, что проектировщик и не предназначал ее для движения по последним, но она все же успешно преодолевала одну ступень за другой и уже поднялась на пятую или шестую, когда лестница обрушилась под ее тяжестью.

Альфред вдруг ощутил, как она зашаталась у него под ногами. Теряя равновесие, он вскрикнул и, хватая воздух руками, рухнул вниз. Уна в великолепном броске поймала Альфреда всеми четырьмя руками.

– Какая реакция! – восторженно пробормотал позади Диксон.

– Спасите! – блеял Альфред. – Помогите! На помощь!

– А-а-а! – ревела Уна в глубоком удовлетворении. Она пятилась, с треском ломая упавшие доски.

– Спокойствие! – подавал советы Альфреду Диксон. – Только не волнуйте ее.

Альфред, которого обнимали тремя руками и ласково похлопывали четвертой, на этот совет никак не отреагировал. Наступила пауза, очень важная для оценки ситуации.

– Что ж, – сказал я, – надо что-то делать. Нельзя ли ее отвлечь чем-нибудь?

– А чем можно отвлечь победоносную женщину в момент триумфа? – отозвался Диксон.

Уна издала… Впрочем, попробуйте сами вообразить успокоительное воркование слона.

– Помогите! – снова заблеял Альфред. – Она… Ох!

– Спокойствие и только спокойствие! – повторял Диксон. – Я полагаю, что вам ничто не угрожает. В конце концов, Уна – млекопитающее, во всяком случае частично… Вот если бы она принадлежала к другому классу, например, была бы паучихой…

– Вряд ли сейчас тот момент, когда Уне полезно слушать про нравы паучих, – предположил я. – Нет ли у нее какой-нибудь любимой еды или чего-нибудь еще, чем бы она соблазнилась?

Уна укачивала Альфреда тремя руками и с любопытством тыкала пальцем четвертой. Альфред трепыхался.

– Черт возьми! Да сделайте хоть что-нибудь! – требовал он.

Раздался визг тормозов подъезжающих машин. Диксон кинулся внутрь дома, и я слышал, как через окно он объяснял ситуацию людям, находившимся во дворе. Вскоре мой бывший учитель вернулся в сопровождении брандмайора и его людей. Когда они увидели, во что превратился холл, у них глаза на лоб полезли.

– Необходимо захватить ее, не пугая, – втолковывал Диксон.

– Схватить это? – с сомнением произнес брандмайор. – А что это вообще за чертовщина такая?

– Сейчас не до объяснений, – нетерпеливо возразил Диксон. – Если вам удастся накинуть на нее веревки с разных сторон…

– Помогите! – снова заорал Альфред.

Бедняга вырывался изо всех сил. Уна еще крепче прижала его к своему панцирю и стала ласково похрюкивать. «Какой отвратительный звук», – подумал я. Пожарника он тоже потряс.

– Ради всего святого…

– Скорее! – приказал Диксон. – Одну веревку мы можем набросить отсюда.

Пожарники убежали. Брандмайор выкрикивал распоряжения тем, кто стоял внизу, и, видимо, ему стоило больших трудов выражаться достаточно ясно. А его помощник оказался молодцом: сделал отличную петлю и ловко набросил ее. Когда петля затянулась, она оказалась чуть пониже верхней пары. рук и соскользнуть уже не могла. Веревку пожарник привязал к стояку перил.

Уна все еще была занята Альфредом и не замечала того, что творилось вокруг. Если бы бегемот мог мурлыкать, да еще с оттенком сентиментальности, то такое мурлыканье очень походило бы на звуки, издаваемые Уной.