– А мы тем временем заложим тут город, покорим под ноги окрестные племена и начнем володеть и княжить… – сладким голосом убил мечту Жихарь и тут же предложил приманить Демона, оседлать его и так лететь.

Дело шло к вечеру. Решили на ночь устроиться в ханском шатре («Юрта называется!» – пояснил Жихарь). Выкинули вонючие кошмы, полюбовались, пока свет позволял, узорами на обнаружившемся ковре. Нашелся и бурдюк с перебродившим молоком. Принц даровой выпивкой побрезговал, а Жихарь, зажмурив глаза и нос, пригубил.

– После бани сойдет, – сказал он и глубоко задумался. – Да, хорошо бы в баньку. Полюбилась тебе банька – не та, предательская, а настоящая, у адамычей?

– Когда в мои руки попадет тот, по вине которого я лишен семьи и престола, – сказал Принц Яр–Тур, – он у меня не получит легкой смерти и сполна узнает, что такое веник!

– Вот все вы, короли, такие – мучители. Каменки у нас нет, зато есть Будимир, птица на все случаи жизни. Жару от него может быть побольше, чем от иной печки…

Будимир кочевряжиться не стал и, пока побратимы у родничка наполняли кожаные ведра, начал поддавать жару. Когда Жихарь и Принц вернулись с водой, юрта над землей аж подпрыгивала. Жихарь долго–долго глядел на эти пляски тонкого купола, а потом заорал:

– Будимир! Отдыхай, береги силы! И этого хватит!

И добавил, поворотившись к Принцу:

– Глупый был твой Икар, да и батюшка его Дедал не лучше. Охота была крыльями махать, руки портить! Далеко им до некоторого младого витязя.

Завтра же будем на той стороне пропасти!

Завтра не завтра, а на третий день после многочисленных неудачных попыток, ушибов и синяков юрта, опутанная веревочной сетью и подогреваемая изнутри отдохнувшим и откормившимся Будимиром, неторопливо поднялась в небо.

Побратимы из сосновых жердей и ковра соорудили себе нечто вроде ненадежного помоста и старались по возможности не смотреть вниз.

– Высоко мы, окаянные, забрались, – сказал наконец Жихарь. – Как–то падать?

– Сэр брат, я чувствую себя птицей! – восторженно воскликнул Принц. – Никому доселе не удавалось такое! О нас будут сложены песни и баллады!

– А вот это сомнительно, – сказал Жихарь и глянул–таки одним глазом вниз.

Там, в земном разломе, клубился дым, снизу тоже шел горячий воздух и поднимал летучую юрту все выше и выше. – Если нас снизу кто и увидит, все равно не разглядит. А и разглядят, так подумают, что это не Жихарь с братом, а два совсем других человека. Ишь, скажут, что старый Беломор с Черномором учудили! Совсем из ума выжили!

Сверху и снизу припекало, с боков холодило – так недолго и прострел схватить.

– Мы можем запеть боевую песню, – предложил Яр–Тур. – И по ней нас всякий признает.

Принц мечтать мечтал, а за веревки–то держался обеими руками и лицом позеленел. Хотелось поблевать, да нечем было.

– Жаворонок нашелся, – проворчал Жихарь, но все–таки собрался с силами и завел подходящую песню:

Шел со службы смелый воин, Громко плакал и рыдал:

«Почему же я не сокол И ни разу не летал?

Почему заместо крыльев Руки–крюки у меня И не маховые перья – Харалужная броня?

Кабы стал я этой птицей, Сизым соколом сиречь, Я б родимые границы Смог надежнее беречь!

Я б оттуда, с поднебесья, На врага бы мог плевать И его косые бельма Норовил бы поклевать…»

Песня была шутейной, оттого и кончилась плохо: герою ее помнилось, что он и вправду летит, а на деле оказалось, что летел он с печки на пол караульного помещения, где и познал позор и насмешки товарищей.

– Нечего сказать, боевая песня, – сморщился Яр–Тур.

– Придумай лучше, – пожал плечами Жихарь.

Принц помолчал, бесстрашно уставился вниз. Дым в разломе начал редеть, и в разрывах его виднелись довольно странные и нехорошие вещи, и даже люди какие–то вроде бегали на трех и более ногах.

Это зрелище почему–то вдохновило Принца. Голос у него был получше Жихарева, хоть и не такой громкий. Пел побратим по–своему, и Жихарь понимал слова с пятого на десятое. Но тоже это была песня не боевая, а про доброго молодца, который ждет в каменном застенке лютой казни за то, что зарезал свою же возлюбленную, и что все в мире так делают, да не все попадаются.