Шрифт:
Задыхаясь, Рогач и Константин продолжали бежать, и было непонятно, всхлипывают ли они от восторга или заходятся от рыданий.
Свобода! Только тот, кто терял ее, знает, как дорого она стоит.
Километры кросса по пересеченной местности вымотали беглецов настолько, что они шатались и падали, как пьяные.
– Еще чуток, – сипел Рогач, когда споткнувшийся Константин думал, что уже не сумеет подняться. – Давай, братан. Ты можешь.
– Вставай, – хрипел в свою очередь Рощин, помогая товарищу оторваться от усыпанной хвоей земли. – Не время прохлаждаться.
– Сердце, – стонал Рогач, хватаясь за грудь. – Еще немного, и лопнет.
– И хрен с ним. Ты у меня и мертвый побежишь как миленький.
Подбадривая и поддерживая друг друга, они продолжали бежать. Хотя бегом это было назвать трудно. Оба едва переставляли ноги. Голод и жажда измотали их. В глазах у них темнело так часто, что они не заметили, как наступил вечер.
Сколько километров им удалось преодолеть? Пять? Десять? Двадцать? Они вели счет не километрам, они считали шаги. Еще десять, вот до той кривой березки. Еще пятнадцать – через прогалину. И еще… И еще… И еще…
Казалось, этому однообразному изнурительному пути не будет конца, когда вдруг кое-что изменилось.
– Река, – пробормотал Рогач, заметив проблеск лунной дорожки за темными деревьями. – Сука буду, река! Я ее сейчас выпью, родимую. До дна.
– Половину мне оставь, – откликнулся Константин, вспомнивший историю с кружкой.
Как давно это было! Не верилось, что всего несколько часов назад они сидели в душегубке, сверля друг друга ненавидящими взглядами. Все изменилось как по мановению волшебной палочки.
Добравшись до реки, Константин и Рогач кубарем скатились по откосу и упали прямо в воду, жадно хлебая ее перекошенными ртами.
– Дальше вплавь, – решил Рогач, отплевываясь и фыркая.
– Окоченеем, – сказал Костя.
– Коченеют трупы, а мы с тобой, браток, живее всех живых. Делай как я.
Не поднимаясь во весь рост, Рогач немного прополз на четвереньках и ухнул в черную как смоль воду, в которой искрились отражения далеких звезд. Чуть помедлив, Константин последовал примеру товарища. Течение подхватило их и понесло сквозь ночь.
– Ух и холодная! – произнес Константин, сипло кашляя.
– Терпи, – сказал Рогач, клацая зубами. – Нам хотя бы пяток километров по течению проплыть.
– Можно и сто. Но уже мертвыми.
– Прикуси ботало, браток… Пушку не потерял?
– При мне, – ответил Константин, нащупывая рифленую рукоять за поясом. – Водяной пистолет, блин.
– Высушим, – отозвался Рогач, переворачиваясь на спину. – На него вся надежда. Без жратвы загнемся.
Час спустя, посиневшие от холода, они выбрались на берег и повалились среди коряг, растирая сведенные судорогой ноги. Обоих била крупная дрожь. Кое-как очухавшись, Рогач пополз на четвереньках к ночному лесу.
– Сушняк собирай, – велел он Константину. – Костер разведем. До рассвета погреемся, и дальше.
– Костер? Чем ты его разведешь? Пальцем?
– У меня спички в три слоя полиэтилена замотаны. Не боись, Роща, все путем!
И действительно, через несколько минут они уже грелись возле огня, жадно пожирающего ворох валежника. Закрыв глаза, можно было представить себе великана, хрустящего чипсами. От него полыхало жаром. Было тепло и уютно. Не хотелось думать, не хотелось говорить, не хотелось двигаться.
Неохотно разлепляя губы, Рогач сказал:
– Долго тут оставаться нельзя. Огонь могут увидеть. Чуток перекантуемся и пойдем. Ствол дай, сушить буду.
Протягивая ему пистолет, Константин на мгновение замешкался. Ему вдруг подумалось, что Рогач задумал избавиться от него. Пальнет в упор – и поминай как звали.
– Не доверяешь? – упрекнул его Рогач. – Да я мог сто раз слинять, пока ты с овчарками разбирался. А я ждал. Забыл?
– Помню, – буркнул Константин. – Прости.
– Бог простит.
Рогач разобрал пистолет и пристроил его поближе к костру. Патроны он разложил чуть подальше, чтобы не сработали от нагрева. Их было три. Маленькие, блестящие, желтые, они значили сейчас так много… Голыми руками даже ворону не поймать, а без еды в тайге долго не протянешь. Особенно после «отдыха на курорте».
– Поспи часок, – сказал Рогач, уставившись на пляшущие язычки пламени. – Потом я. До рассвета перекантуемся и дальше двинем.
– Днем заметить могут, – произнес Константин.